Маркс и Энгельс - Галина Серебрякова

Маркс, приехавший из Бонна, с утра гулял по городу вместе с Бауэром. Маркс любил осматривать малознакомые города, находя в каждом своеобразную мету истории.

Неподалеку от главного моста через Рейн расположилась ярмарка — бурливая, многоцветная, грубая, как средневековье. Карл — большой любитель народных развлечений, уличной сутолоки и пестроты — ни за что не согласился уступить Бруно и пойти осматривать дом, где жил Рубенс. Звуки дребезжащей, как телеги на кёльнских улицах, шарманки привели молодых ученых к карусели. Маркс взобрался на пегую лошаденку из картона и глины и понесся под визг и гиканье других пассажиров.

Карл потащил приятеля в тир. Там они тщетно десять раз подряд целились в кентавра и черта. Отличные бойцы на шпагах, они были плохими стрелками.

Потом пили пиво в балагане; кормили ручного медведя медовыми пряниками; скакали вперегонки на ослах, дергая их за хвосты, чтоб сдвинуть с места; танцевали вальс, наступая на ноги молодым местным жительницам; и, наконец, выбрались из толпы и заторопились к Сенному рынку. Они непозволительно опаздывали.

Первым человеком, который с распростертыми объятиями бросился к входящим, оказался агент предпринимателей, субсидирующих новый печатный орган — «Рейнскую газету».

Вскоре пришел и Арнольд Руге, немецкий публицист и издатель, знакомый Маркса. Он долго, горячо и значительно пожимал руку Карла.

— Мы не хотим, — сказал собравшимся доверенный сильнейших рейнских промышленников и агент акционерного общества, — доводить дело до крупных столкновений с прусскими властями. Отнюдь нет, господа. Таково всеобщее желание. Наша газета должна внушать читателям, влиятельным и невлиятельным, принципы бережливости в управлении финансами, необходимость развития железнодорожной сети, — тут он победно оглядел всех присутствующих и особо нежно улыбнулся Мозесу Гессу, которого уважал за купеческое происхождение. — Понижение судебных пошлин и почтового тарифа, общий флаг и общие консулы для государств, входящих в состав таможенного союза, ну и все прочее, что сами вы знаете лучше нас. Немножко вольности, немножко политической остроты, соблюдая все же осторожность. Я сам, господа, склонен, как и вы, к бунтарству, к якобинству. Каждый промышленник немного революционер. — Раздался смех, но агент был не из смущающихся. — Земля, по-моему, дана человеку, чтоб он рвал с нее лучшие цветы и наслаждался.

«Да он рассуждает почти как наш лобастый Штирнер!» — подумал Карл.

Руге подошел к Карлу. Разговорились.

— Моя статья о цензурном уставе — дебют, покуда не вполне счастливый, правда, — сказал Маркс.

— Будь спокоен: рано или поздно я напечатаю ее, хотя бы за границей, — пообещал твердо Руге. — Но скажи, друг, с Боннским университетом и войной за кафедру все покончено?

— Я сражался бы хоть с самим чертом, если бы было за что. Но немецкая кафедра — гроб для воинствующего духа. Об университете я могу лишь сказать, как Терсит: ничего, кроме драки и распутства, и если нельзя обвинить его в военных действиях, то уж в распутстве нет недостатка. Вонь и скука.

К разговаривающим подошли Бауэр, Юнг и Гесс.

— Мы поднимем в газете такой дебош против бога, — сказал Бруно, — что все ангелы сдадутся и бросятся стремглав на землю, моля о пощаде.

— Нелегко будет, пожалуй, отвоевывать свободу, — сказал Карл, — однако предлагаю штурм.

— Штурм небес! — вскричал Бруно.

— Штурм земли, — поправил Маркс. — Сомнительно, однако, чтоб гнет цензуры ослабел… Но не будем отступать.

Маркс начал новую главу своей жизни. «Рейнская газета» поглотила его мысли, вызвала никогда доныне не поднимавшиеся вопросы и новые сомнения.

Руге продолжал откровенно восторгаться гибким и бездонным умом юного приятеля. Статьи Карла светили небывалым светом, блистали, как скрестившиеся мечи.

— Свобода печати — первый подкоп под громаду реакции, — заявил Маркс.

Обещание снять цензуру нисколько не помешало правительству и королю продолжать свирепое преследование каждого проповедовавшего право свободы слова.

Маркс поднял меч. Свобода печати — путь к конституции.

Но свобода печати не предпринимательство. Интеллектуальная деятельность не должна подчиняться интересам прибыли. Позор раболепным продажным газетным писакам.

«Главнейшая свобода печати состоит в том, чтобы не быть промыслом. Писатель, который низводит печать до простого материального средства, в наказание за эту внутреннюю несвободу заслуживает внешней несвободы — цензуры; впрочем, и самое его существование является уже для него наказанием».

«…равнодушие по отношению к государству является основной ошибкой, из которой проистекают все остальные, — писал Маркс. — Отсюда возникает эгоизм, ограниченность собственными или частными интересами. Чем шире связь государства с обществом, чем дальше и глубже распространится в обществе государственный интерес, тем более редким явлением станут эгоизм, аморальность и ограниченность».

«Законы не являются репрессивными мерами против свободы… Напротив, законы — это положительные, ясные, всеобщие нормы, в которых свобода приобретает безличное, теоретическое, независимое от произвола отдельного индивида существование. Свод законов есть библия свободы народа».

«Действительным радикальным извлечением цензуры было бы ее уничтожение», — заявил Маркс.

В эту пору Маркс часто разъезжал. Из гулкого Кёльна он направлялся в тихий Бонн, оставлял Бонн для Трира, где умирал друг — Людвиг Вестфален — и покорно скорбела Женни. Потом снова стремглав бросался в Кёльн: редакционные дела не терпели его отсутствия. Так шли месяцы — в деловой суете, радостях и огорчениях, в постоянных сражениях с сонмом чудовищ прусской монархии. Незабываемые, по-своему счастливые дни.

Осень. Нежная, розово-синяя умиротворенная пора на прирейнской земле.

Возы с виноградом, персиками, яблоками по утрам въезжают в город, громыхая и будя Карла: он поселился неподалеку от заставы.

Сердито шлепая босыми ногами, Карл плотнее закрывает жалюзи, но спать не может. Сколько новых дум и забот! Стол его, как всегда, завален книгами и густо исписанными листами бумаг. Юный полководец, еще не нашедший своей армии, еще не определивший цели грядущих походов и боев. Французы полонили его. Прудон с его размышлениями о собственности, Дезами, Кабе, Леру, Консидеран. Французский язык то и дело врывается в его немецкую торопливую речь. Новые вопросы — свобода торговли, протекционизм — прочно приковали его внимание.