Изумительное буйство цвета - Клэр Морралл

Это сбило меня с толку. У меня уже сложилось о ней представление: сильная, бесстрашная, отважная, но никак не эгоистичная от собственного превосходства. Я так и видела ее: она выше братьев, умнее их, поучает их иногда из добрых побуждений.

— Она обычно отрывала ноги у пауков.

Я облегченно вздохнула. Издеваться над пауками — не такое уж хорошее качество, но это еще не значит быть задирой.

— В субботу, когда мы покупали сладости, она обычно ждала, пока мы придем домой, и требовала, чтобы я отдал ей половину.

— И ты отдавал?

— Конечно, отдавал. А ты бы не отдала все свои конфеты, если бы кто-то завел тебе руку за спину и пообещал сломать, если не сдашься? Я был музыкант. Не мог испытывать судьбу.

Я взглянула на него презрительно. Она задирала его, потому что он сам ей это позволял.

— Да она просто пугала тебя, — сказала я. — На самом деле она бы этого не сделала.

Его взгляд скользнул мимо меня к открытому окну.

— Сделала бы, — сказал он. — Мартину же сделала.

Вот теперь я понимаю, что он все это выдумывал.

Мартин в то время, по всей видимости, был такого же роста, как она, и гораздо сильнее. Но Джейк чувствовал себя так неловко, что дальнейшие расспросы вряд ли пошли бы ему на пользу. Я посмотрела в окно на тутовые деревья, на которых созревавшие ягоды приобретали насыщенный черно-красный цвет. Нам нужно разводить шелковичных червей, подумалось мне: на наших деревьях столько листьев, что их хватит на прокорм целой армии червей. Мы могли бы сколотить состояние.

— Почему она ушла? — спросила я.

Он пожал плечами.

— Мне-то откуда знать? Ее друзья были интереснее нас. — Он устало улыбнулся. — Возможно, она была права. Жизнь стала гораздо проще после ее ухода. — Он закрыл глаза и опустился на подушки. — Китти, неужели ты не видишь, что я ужасно устал?

Я уставилась в свою пустую тетрадь, раздумывая, что же мне там записать. Расследование не было очень-то результативным. Я направилась к двери.

— Спасибо за газету, — сказал Джейк мне вслед, но я не преисполнилась признательности. Мне стало неловко от сознания его уязвимости, страха перед Диной.

Пола я застала сидящим за письменным столом. Думаю, он работал над своей докторской диссертацией. Когда бы я ни смотрела на него, он держался с удивительной отрешенностью, как будто он здесь вот так односложно разговаривает, а думы его витают где-то еще. Подружек в тот период у него было не много.

— Привет, — сказала я.

— Здорово, — сказал он, но при этом не оторвался от своей работы.

— Я хотела спросить тебя… — Я немного нервничала из-за него.

— Да? — Он продолжал записывать какие-то цифры.

— О Дине.

Он взглянул на меня, продолжая записывать.

— Диана? Да я недолго встречался с ней, в прошлом году.

Его ручка споткнулась, и я начала переживать, что отвлекла его и сбила все его подсчеты.

— Не о Диане, а о Дине. — Я уже была сыта по горло тем, что ни один из них не может ее вспомнить. — О твоей сестре.

— О! — сказал он и записал: «5?n(x — 4y)». — Она уехала давным-давно.

— Точно, — сказала я. — И ты ее знал. А вот я — не знала. Но, видишь ли, она и моя сестра.

— Мммм… — Он нахмурился, и было трудно понять, хмурится ли он из-за меня, из-за Дины или из-за своей работы. — На самом деле я не знал ее. Она была намного меня старше.

— Да нет, ты ее знал. Тебе уже исполнилось девять, когда она ушла из дома.

Он откинулся на спинку стула.

— И правда. Но у нас с ней было мало общего.

— Джейк говорит, что она была задирой.

— В самом деле? Не могу припомнить.

У меня вырвался вздох облегчения.

— Может, конечно, так и было, просто я об этом не знал. Не забывай, что шесть лет — это большой возрастной барьер, когда тебе всего девять. У нее были свои друзья, и она ушла с ними в конце концов.

— Цыгане, — сказала я доверительно.

— Нет, не думаю. А ты почему так решила?

Я не знала. Я просто думала, что это цыгане.

— Ну и куда же она ушла?

— Она ушла с группой хиппи. Думаю — к свободной любви. У них были длинные волосы, носили они бусы, а обувь не носили. Мне представляется, они собирались жить коммуной.

— Какой коммуной?

— Знаешь, это когда все живут вместе и всем делятся, в основном в плане секса. Такие вещи обычно долго не длятся.

— Почему же она тогда не вернулась домой?

— Думаю, отец ей сказал, чтобы никогда не возвращалась.

Это становилось интересным. Мне понравился вид отца, стоящего в дверях с поднятой во гневе рукой и кричащего: «Ноги твоей не будет на пороге моего дома!»

Пол опять взялся за карандаш:

— У меня работа.

— А какая она была?

— Какая? Что ты имеешь в виду? Просто сначала она была, а потом ее не стало. И после ее ухода жизнь стала более мирной.

Каким-то образом я почувствовала, что Пол знает больше, но не намерен мне рассказывать. Полагаю, времена были трудные, когда Дина ушла. Я родилась, мама умерла — так много изменений за такой короткий промежуток времени.

От Адриана проку было не намного больше. Он совсем недавно женился на Лесли, и они все свое свободное время отдавали творческому процессу под названием «Сделай сам», сначала дома, затем в саду.

— Следующую плиту нужно установить пониже, — тяжело выдохнул он, когда я пришла к ним без предупреждения. — Тогда завтра сможем положить дерн.

Через окно в кухне я наблюдала, как они с Лесли поднимали и устанавливали огромную плиту. Я подумала, что он лучше всех расскажет мне о Дине, потому что он по возрасту был к ней ближе всех.

Но он показался мне рассеянным, когда вошел в дом.

— Боюсь, что я вспоминаю ее не так уж часто. С тех пор, как она ушла, прошло так много времени. Не могу сказать, что мне ее недоставало.

— Джейк говорит, она была задирой.

Он пожал плечами:

— Ко мне она не приставала. Но ей трудно было бы это сделать. Я был больше. Там, в гостиной, ее фотография. Мы все вместе. Конечно, кроме тебя.

— Знаю, — сказала я. Мне все понятно. — А почему нет других Дининых фотографий?

— Думаю, папа все выбросил, когда она ушла. Он разозлился.

— А на маму он тоже злился?

— Не понял?

— Видишь ли, ее фотографий ведь тоже нет.

— Интересная мысль. — Он наполнил чайник. — Полагаю, что тоже. Оставить на него одного четверых детей!

— Пятерых, — сказала я. Он забыл обо мне, совсем малышке в то время.

Он нахмурился, потом кивнул.

— Пятерых, — согласился он.

— Как ты считаешь, почему она сбежала?

— Ну, в то время это казалось романтичным.

— Она была умная?

Он посмотрел удивленно.

— Даже не знаю. Полагаю, что да. — Он поставил чайник на плиту. — Знаешь, я едва ее помню. Когда мы были маленькие, то играли вместе, но это не всегда удавалось, потому что мы оба хотели руководить. Тогда у нас появились разные друзья, и мы стали встречаться только за столом. А когда она повзрослела, стала часто кричать на всех, бросать все, что попадет под руку, и в один прекрасный день ушла. Она моталась по округе в фургончике с группой сомнительных людей, знаешь, в таком автофургончике, выкрашенном в розовый цвет и с перекошенными вопросительными знаками, выведенными зловещей краской по всей поверхности. Почти как у Сальвадора Дали… — Закипела вода, и он налил кипяток в заварочный чайник. — Китти, а в чем, собственно говоря, дело?

Я ничего не соображала. Все плясало у меня перед глазами. Вопросительные знаки были зелеными, желтыми, оранжевыми, и все эти цвета спиралью вились по розовому фону, как будто они были змеями, огромными, раздувшимися, почему-то вызывавшими тревогу. Я знала тот фургон, что увез Дину прочь.

Я зашла домой в поисках Мартина. Он гладил свои рубашки.

— Мартин, — сказала я, взгромоздившись на подлокотник дивана рядом с гладильной доской, — ты помнишь фургончик, в котором уехала Дина?

Он рассеянно кивнул.

— Я видела его.

— Мммм…

— Слушай, Мартин, я все знаю. Я на самом деле его видела.

Он аккуратно расправлял рукав, перед тем как начать гладить.

— Ты не могла его видеть, Китти. Ты еще не родилась, когда она уехала.

— Знаю, знаю. Но я все равно его видела.

Он не отвечал. Он водил утюгом между пуговиц — медленно-медленно.

— Откуда же я тогда знаю, как он выглядел, Мартин? — страдальчески промолвила я.

Он повертел головой.

— Не знаю. Может, ты видела что-то похожее. У многих сейчас есть фургоны.

— Думаешь, они вернулись? Дина с друзьями?

Он перестал гладить и пристально посмотрел на меня, очевидно что-то напряженно обдумывая. Мартина никогда не поймешь. Иногда он и не думает вовсе.

— Нет, — сказал он. — Они не вернулись.

Он приступил к воротнику.

— Она ломала тебе руку, Мартин?