В джунглях черной Африки - Уилбур Смит

Затем, к удивлению Джонни, к послу приблизился человек со шрамом и поприветствовал его — если не с уважением, то уж, во всяком случае, с каким-то своего рода почтением.

Нинг! В это трудно было поверить. Это Нинг, без всяких сомнений. Нет, это не сон.

До Джонни донеслись голоса посла и человека со шрамом. Они говорили по-английски.

— Вам следует поторопить своих людей, — бросил Нинг Чжэн Гон. — Надо побыстрее нагрузить машины.

Я хочу немедленно отсюда уехать.

— Деньги! — потребовал Сали. — Тысячу долларов…

Его английский был безобразен.

— Вам уже заплатили, — возмутился Чжэн. — Я заплатил вам ваши деньги.

— Еще деньги. Еще тысяча долларов. — Сали нагло ухмыльнулся. — Еще деньги, или мы кончаем грузить. Просто уходим — бросаем кость, бросаем тебя.

— Негодяй, — прошипел Чжэн.

— Не понимаю, что такое «негодяй»? А ты, наверное, тоже негодяй. — Ухмылка его стала еще шире. — Деньги давай!

— У меня с собой больше нет, — отрубил Чжэн.

— Тогда мы уходим. Сейчас! А грузить кость ты будешь сам!

— Подождите! — быстро нашелся Чжэн. — Денег у меня больше нет. Возьмите вместо этого кость — столько, сколько хотите. Сколько сможете унести.

Чжэн понимал, что браконьеры смогут унести очень немного. Видимо, не больше одного бивня на человека. Двадцать человек, двадцать бивней — совсем недорого.

Пристально глядя на Чжэна, Сали обдумывал предложение. Видимо, плюсы перевесили, и он кивнул: — Ладно! Мы берем кость. — Он повернулся, чтобы уйти.

— Подождите, Сали! — крикнул посол ему вслед. — А что с этими… Вы о них позаботились?

— Все убиты.

— А смотритель, его жена и дети? Их тоже?

— Все, все убиты, — повторил Сали. — Женщина убита, детеныши убиты, все убиты. Мои ребята сделали с ними джиги-джиги — с женщинами. Ух, как хорошо джиги-джиги! Потом они их всех убили.

— А смотритель? Где он?

Сали мотнул головой в сторону двери.

— Я его стрелял: бах, бах! Он мертвый, как дохлая свинья, — засмеялся он. — Хорошая работа, а?

Он закинул автомат на плечо, словно лопату, и ушел, посмеиваясь. Чжэн последовал за ним. Злость придала Джонни силы — особенно когда он услышал слова браконьера о страшной участи Мэвис и детей. Он представлял себе одну картину страшнее другой — так ярко, будто находился там, с ними. За свой век он насмотрелся и на изнасилованных женщин и на разграбленные жилища. Чего он только не повидал во время войны!

Он пополз к столу. Нарастающая злость придавала ему сил. Он понимал, что не сможет воспользоваться оружием. Жить ему оставалось, видимо, всего несколько минут и за это время он должен оставить какую-нибудь записку. На полу валялись бумаги, слетевшие со стола. Если он сможет доползти до них, написать на листе и спрятать его, то полиция узнает, что здесь произошло.

Он с трудом пополз на спине, словно полураздавленная гусеница, прижимая пальцами перебитую артерию. Он подтягивал целую ногу, упирался каблуком в пол, морщась от боли, отталкивался, переползая на пять-десять сантиметров и смазывая для себя путь собственной кровью. Преодолев таким образом метра два, он сумел подползти к листу бумаги, лежащему недалеко от стола, и увидел, что это бланк ведомости на зарплату.

Он даже не успел до него дотянуться, как в комнате вдруг сразу потемнело. В дверном проеме кто-то стоял. Он повернул голову и увидел посла Нинга, смотревшего на него в упор. Посол, видимо, неслышно поднялся на веранду: его шаги скрадывали спортивные туфли на резиновой подошве. Остолбенев от ужаса, он не отрываясь смотрел на Джонни, а затем пронзительно закричал: — Он жив! Сали, сюда! Он жив! — Его фигура исчезла из дверного проема, он побежал по веранде, истошно вопя: — Сали, быстрее сюда!

Джонни прекрасно понимал — это конец. Жить ему оставалось несколько секунд. Он перекатился на бок и, изо всех сил вытянув руку, схватил бланк. Прижав бумагу одной рукой к полу, он отпустил артерию и вытащил палец, измазанный кровью из брюк, тут же почувствовав, как артерия начала пульсировать, а из раны ручьем полилась кровь.

Он провел по бланку указательным пальцем, смоченным собственной кровью. Сначала он начертил букву «Н» — большую, неровную, но тут же от слабости все поплыло у него перед глазами. «НИ»… Сосредоточиться ему стало теперь гораздо труднее. Косая черта в середине буквы «И» вышла плохо: больше смахивала на «Н». Превозмогая боль, он несколько раз провел пальцем снизу вверх от одной вертикальной черты до другой, исправляя неточность. Палец почти приклеился густеющей кровью к бумаге, и Джонни пришлось чуть ли не отрывать его.

Затем он стал выводить вторую «Н». Палец уже почти не подчинялся, и буква получалась неуклюжей, словно ее вывел ребенок. В ужасе Джонни услышал крики посла и голос отозвавшегося браконьера.

«НИН»… Джонни начал писать «Г», но палец повело в сторону, мокрые красные буквы закачались и поплыли перед глазами, как головастики в луже.

Он услышал, как по веранде загрохотали шаги бегущего человека. Раздался голос Сали: «Я думал, он готов. Сейчас прикончу!» Джонни скомкал бланк левой рукой — той, на которой не было крови, — прижал к груди и перекатился на живот.

Он не видел, как в дверях показался Сали. Он услышал лишь, как скрипят и скользят мокрые от крови ботинки браконьера. Раздался щелчок предохранителя автомата — браконьер навис прямо над Джонни.

Джонни не испытывал страха, его охватили печаль и смирение. Ему суждено было умереть. Когда в затылок уткнулось дуло автомата, он думал о Мэвис и детях. И был доволен — ему не придется жить одному, без них, и даже радовался, что теперь не доведется увидеть того страшного и унизительного, что сделали с его семьей.

Он уже умирал, когда пуля пробила ему голову и вонзилась в бетонный пол.

— Черт! — выругался Сали, закидывая автомат на плечо. Из дула курился пороховой дымок. — Живучий, собака. Сколько патронов извел, каждый — десять квача. Слишком много!

В кабинет заглянул Нинг Чжэн Гон.

— Ну что? Закончили наконец? — спросил он.

— Голову ему снес, — буркнул Сали. Он взял со стола ключи и подошел к сейфу посмотреть, чем там можно поживиться. — Мертвый, точно.

Чжэн приблизился к трупу, с восхищением глядя на него. Убийство Джонни несколько его взволновало. Он был даже возбужден — словно перед половым актом. Не так сильно, конечно, как если бы на месте Джонни лежала девушка, и тем не менее. В комнате пахло кровью. Запах ему понравился.

Он был настолько поглощен зрелищем, что сразу и не заметил, что стоит в луже крови. Очнулся он только тогда, когда снизу, из-под веранды, его позвал Гомо.