Спасатель - Джеймс Паттерсон

Сол хитро прищурился и встал.

— Пошли!

Он отвел меня в ту часть дома, где я прежде не бывал. От­крыл неприметную деревянную дверь — я бы подумал, что это дверь шкафа. Но за ней оказалась другая дверь. С кодовым зам­ком.

Сол набрал шифр, и вторая дверь сдвинулась в сторону. За ней оказался лифт. Мы с Солом вошли внутрь.

Через несколько секунд лифт остановился. Мы оказались в небольшой прихожей с зеркальными стенами. Там была следу­ющая дверь — стальная. Сол нажал на кнопку, стальной щит отъехал, и за ним оказался небольшой экран. Сол приложил к нему ладонь, и дверь открылась.

Мы оказались в большой, прекрасно освещенной комнате.

На стенах висело восемь картин.

Я не специалист, но художников узнал сразу. Рембрандт. Моне. Микеланджело.

— Сол… — выдохнул я. — Ты, видно, всю жизнь трудился, не покладая рук.

— Иди сюда…

Сол подвел меня к деревянному мольберту, на котором я увидел то, что раньше знал только по описанию. В золоченой раме. Горничная в сером платье. У раковины. И внизу подпись.

«Анри Гом».

Сол подошел к картине и осторожно поднял холст. Под ним, к моему несказанному удивлению, оказалась другая картина. Ко­торую я узнал. Мужчина сидит за столом в саду. У него груст­ное, умное лицо, голубые глаза смотрят понимающе и печально.

— Нед, позволь тебе представить доктора Гаше. Пропавшего доктора Гаше, — с гордостью произнес Сол. — В последний ме­сяц жизни Ван Гог написал два портрета Гаше. Эту работу он отдал своему квартирному хозяину, и последние сто лет она пролежала на чердаке в Овере. Пока не привлекла внимания Страттона.

— Я был прав, — пробормотал я, и в душе моей поднялась волна гнева. Из-за этой картины погибли мой брат и мои дру­зья. А она все это время была у Сола.

— Нет, — покачал головой Сол. — Картину украла Лиз, Нед. Она узнала про то, что Страттон собирается инсцениро­вать кражу, и пришла ко мне. Я знаю ее семью уже много лет. Она собиралась шантажировать Страттона. По-моему, она да­же не знала, что такого важного в этой картине. Но Деннис до­рожил ею больше всего, и ей хотелось ударить его побольнее.

— Лиз?..

— Ей помог Лоусон. Когда сработала сигнализация и при­ехала полиция.

У меня голова шла кругом. Я вспомнил верзилу полицейско­го, про которого Элли думала, что он — человек Страттона.

— Лоусон работает на вас?

— Детектив Верн Лоусон работает на полицейское управле­ние Палм-Бич, — пожал плечами Сол. — Скажем так, он дер­жит меня в курсе всех дел.

Я словно увидел Сола в новом свете.

— Посмотри вокруг, Нед. Видишь вон того Вермера? Счита­ется, что он пропал еще в начале восемнадцатого века. Только он не пропал. Просто был в частной коллекции. А вон тот Рем­брандт триста лет провисел, никем не опознанный, в одной церквушке в Антверпене. В этом и есть уникальное достоинст­во этих картин. Никто не знает, что они здесь.

Я только ошарашенно глазел по сторонам.

— Помоги-ка мне, — сказал Сол и поднял Ван Гога.

Я помог ему повесить картину между двумя другими. И мы отступили на несколько шагов, чтобы полюбоваться ею.

— Тебе этого не понять, сынок, но для меня это — заверше­ние жизни. Я могу предложить тебе твою прежнюю долж­ность, но подозреваю, с учетом новых обстоятельств ты захо­чешь заняться чем-то другим. Можно дать тебе один совет?

— Ради бога, — пожал плечами я.

— На твоем месте я бы поехал на Каймановы острова, на ку­рорт Камилла-Бей, где тебя ждет чек на первый миллион долла­ров. Если эта тайна так и останется тайной, тебе будут посту­пать новые чеки. По тридцать пять тысяч ежемесячно в течение пяти лет. Я столько не протяну. Разумеется, если ты передума­ешь и сюда придет полиция, мы нашу сделку аннулируем.

Мы постояли молча, глядя на пропавший портрет. Мне вдруг показалось, что старый доктор улыбается мне.

— Ну, что скажешь? — спросил Сол, не сводя глаз с Гаше.

— Не знаю… — сказал я. — По-моему, мы криво ее повесили.

— Мне тоже так кажется, — улыбнулся Сол Рот.

Наследующий день я полетел в Джорджтаун. Местное такси доставило меня на курорт Камилла-Бей.

Как Сол и обещал, на мое имя был зарезервирован номер — потрясающее бунгало на берегу.

У портье меня поджидал конверт с чеком Королевского бан­ка Каймана — на миллион долларов.

Я сел и пристально рассмотрел чек. Имя мое. И единичка с шестью чудесными нулями. Я разбогател!

Я вспомнил, как два года назад, после того как сработала сигнализация, я сел в свой старенький «бонневиль». Я тогда надеялся сорвать большой куш. И мечтал о том, как буду на ях­те попивать мартини с Тесс. С миллионом долларов на счету.

Теперь у меня был миллион долларов. Даже больше. Неожи­данным образом я все-таки вывернул на ту дорогу, к которой всегда стремился.

И тут вдруг на столе, справа, я заметил какой-то предмет.

Оказалось, что это игрушечная машинка. Впрочем, это была не просто машина. Это был мини-фургон «додж».

— Знаешь, как трудно здесь отыскать такой «додж»? — раз­дался за моей спиной голос Элли.

Я обернулся. Передо мной стояла она — загорелая, в джин­совой мини-юбке и защитного цвета блузке. Мое сердце заби­лось так, словно в нем был мотор на тысячу лошадиных сил.

— Когда я в последний раз был так счастлив, — сказал я, — ровно через час моя жизнь разбилась вдребезги.

— И моя тоже, — ответила Элли.

— Ты меня не встретила, — обиженно сказал я.

— Я же предупредила, что уеду за границу, — сказала Эл­ли. — И вот я здесь. — Она шагнула ко мне.

Я обнял ее и поцеловал.

— Боюсь, ФБР это не понравится, — сказал я.

— Плевать на ФБР. Я уволилась.

— И что мы теперь будем делать? — спросил я.

— Пойдем гулять по пляжу. Быть может, тебя потянет на ро­мантику и ты сделаешь мне предложение.

И мы пошли гулять по пляжу. И я сделал ей предложение. И она сказала «да».

А потом мы долго ничего не говорили. Просто шли по берегу и смотрели на самый красивый закат в нашей жизни.

ЭПИЛОГ

Два года спустя…

Телефонный звонок настиг меня, когда я уже стоял в дверях.

На руках у меня был десятимесячный Дейви, которого я как раз собирался передать на руки няни Бет.

Элли была на работе. Она открыла галерею в Делрее — именно там мы и поселились, в бунгало на берегу. Она занима­ется французскими художниками XIX века и продает их карти­ны в Нью-Йорке и в Палм-Бич. У нас в гостиной висит работа Анри Гома.

Я по-прежнему занимаюсь бассейнами. Только теперь я — владелец компании «Тропические бассейны».

— Нед Келли слушает, — сказал я.

— Мистер Келли, — раздался незнакомый голос, — с вами говорит Донна Джордан Каллити из юридической фирмы «Раст, Симмонс и Каллити».

— Слушаю вас…

— Вы знакомы с мистером Солом Ротом?

— Да, — ответил я.

— Увы, я должна вам сообщить печальное известие. Мистер Рот скончался.

У меня подкосились ноги. Я сел. Для меня это был такой же удар, как смерть отца.

— Когда это случилось?

— Неделю назад, — сказала мисс Каллити. — Он давно знал, что у него рак. Он умер без мучений, во сне.

— Спасибо, что позвонили, — ответил я. И вспомнил, как мы с Солом стояли вдвоем в его потайной комнате и любова­лись картинами.

— Собственно говоря, мистер Келли, я звоню не поэтому. Нам поручено исполнить последнюю волю умершего. Он вам кое-что завещал.

Пару лет назад я назвал это большим кушем.

Но это не просто большой куш. Это все равно что выиграть в лотерею, старичок, как сказал бы Джеф.

Что ты делаешь, если вдруг становишься обладателем бес­ценной картины?

Сначала ты любуешься ею бессчетное количество раз. Смо­тришь на мужчину с грустными глазами.

Наконец ты наизусть запоминаешь каждый мазок, каждую морщинку на усталом лице. И пытаешься понять, что тогда в этой работе особенного. И почему она оказалась у тебя.

И еще думаешь, зачем тебе такая куча денег.

Юристы оценили ее где-то в сто миллионов долларов.

Затем ты рассказываешь все своей жене. Все, что ты поклял­ся хранить в тайне. Все равно у Сола больше тайн нет.

А потом, когда она перестает наконец ругаться, ты впервые показываешь ей картину. И видишь, с каким благоговением она смотрит на нее.

— Господи, Недди… — Она говорит голосом слепого, кото­рый впервые в жизни увидел свет.

И ты спрашиваешь себя: а кому на самом деле принадлежит этот портрет? Страттону? Солли? Лиз?

Уж точно не тебе. Ты ведь всего-навсего спасатель.

На следующий год…

— Готов? — Мы с Элли взяли Дейви за руки и повели его к морю. Оно в тот день было на удивление спокойным.

— Готов! — решительно ответил наш сын и тряхнул пше­ничной шевелюрой.

— Вот, смотри, как это делается. — Я свернул лист бумаги трубочкой и засунул его в бутылку. А потом заткнул бутылку пробкой. — По-моему, крепко, — улыбнулся я Элли.