Дамасские ворота - Роберт Стоун

Преподобный Эриксен и его группа были наверху, у восточного края вершины. Сам Эриксен стоял на камне, возвышаясь над ними, и широким жестом обводил окрестности. И вид во все стороны был захватывающий, поразительный. Внизу вилась лента Иордана, простиралась земля Моабитская до Галилеи на севере и Мертвого моря на юге. С западной стороны на горизонте виднелись пригороды Иерусалима, строения на вершине Масличной горы.

Эриксен по памяти цитировал евангелиста Луку, и голос его журчал как ручей. Он пересказывал эпизод в пустыне:

— По окончании сорокадневного поста Иисус повстречал Сатану, который совершал одну из своих прославленных прогулок. Неким образом Сатана навязался Христу в спутники. «И, возведя Его на высокую гору, диавол показал Ему все царство вселенной во мгновение времени. И сказал Ему диавол: Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их; ибо она предана мне, и я, кому хочу, тому даю ее»[113].

Лукас почувствовал дрожь во всем теле. Глаза слепил свет, мучила резь в животе. Эриксен перевел дыхание и продолжил декламацию. Ничего не видя перед собой, Лукас отделился от группы и, повинуясь ветхому указателю, побрел к западному склону. По козьей тропинке спустился к древней постройке, которая оказалась туалетом.

Это была добавочная уборная, издавна существовавшая на горе Искушения. Снаружи стоял бак с водой, но сама постройка, частично развалившаяся, очень походила на главное строение монастыря ниже на склоне. Лукасу показалось, что внутри на стенах различимы фигуры, как будто более древние, нежели арабские и английские надписи поверх них. Воображение разыгралось от сверлящей боли в кишках. Фигуры на стене как будто покачивались.

В мозгу вспыхнул кошмарный, зловещий образ и пропал. Напротив того места, где он, скрючившись, сидел над отверстием в полу, он увидел крылатую фигуру, исполненную сиеной, — чешуя, подумал он, чешуйчатые крылья и когти. Это больше всего напоминало «Искушение Христа на горе» Дуччо[114], виденное им в манхэттэнском Музее Фрика, — полотно, помещенное там, где его трудно было не заметить, полотно, которое у него ассоциировалась скорее с потерянной любовью, похмельями и предвечерним Нью-Йорком под дождем, чем с чем-то религиозным. На картине Христос под золотистым метафизическим небом прогонял чешуйчатого дьявола, предлагавшего ему вселенную.

Свет в помещение проникал единственно через распахнутую дверь. Когда он мыл руки после уборной, нахлынуло новое воспоминание: зловоние туалета в благотворительной школе как ошпарило его чувствительный еврейский нос, когда он зашел туда. Он вспомнил, как после поединка с Инглишем смывал кровь с разбитого носа и губ, ее соленый привкус. А еще свое бледное детское лицо в грязном общем зеркале. Неприятное и непривычное воспоминание. Оно расстроило его. Он вышел на мучительно слепящий свет и вдохнул сладостный аромат пустынных трав, лавра и тамариска.

Он обернулся взглянуть на строение, в котором только что побывал, и коснулся стены. Невозможно было определить ее возраст. Колониальные пограничные будки 1920-х годов могли выглядеть библейски древними, простояв несколько десятилетий в этом климате, если были сложены из старых камней. Но что-то в этом месте наполняло его отвращением — монастырские сортиры с призраком лютеровского дьявола, или собственными его кошмарами, где подстерегали оскверняющее одиночество, детское потакание прихотям и бесстыдное вожделение. А еще хуже — зловоние собственного детства, представление о себе как о жертве.

Он неспешно вернулся назад, на вершину, и стал ждать, когда Эриксен освободится, чтобы поговорить с ним без помех. Он продолжал раздумывать об искушении Христа, необычных, загадочных словах евангелиста. Иисус отверг предложение дьявола обратить камни в хлеб. Отверг власть сатанинскую. Отверг предложение броситься вниз с крыла храма, чтобы ангелы спасли Его.

— Видно, Иисус вызывал интерес у Сатаны, — сказал он пастору. — Поскольку Сатана сам был ангел. Иисус же был человек. Претерпевал голод и всяческую нужду.

Эриксен снисходительно рассмеялся:

— Весь мир был во власти Сатаны. Вопрос стоял о его спасении.

— То есть, — спросил Лукас, — вы думаете, что Сатана старался заключить сделку?

— Да. Возможно.

— Если мир спасен, — спросил Лукас, — то почему он таков, каков есть? Избавление так же таинственно, как Падение. Я имею в виду, — сказал он, удивляясь собственной страстности, словно этот провинциальный красавчик мог открыть ему смысл вещей, — где же Он?

— Сатана знал, что они снова встретятся, — сказал Эриксен. — И это произойдет. У Сатаны, — доверительно добавил он, — множество имен, и его власть никогда не была столь велика, как ныне. Поэтому великое сражение близко.

— Уверены?

— Мессия еврейского народа возвращается. Он возглавит сражение со злом. Тогда Сатана выступит под своим настоящим именем, Азазель. Его воинство будет биться с воинством Господа. Когда битва будет закончена, все живые будут обращены.

— Простите, что задаю такой вопрос, — сказал Лукас, — но кто одержит победу?

— Господь одержит победу. Азазель будет сидеть на цепи под землей, как прежде.

— Как прежде?

— Азазель был в заточении под землей, — заявил преподобный Эриксен. — Но сбежал в Америку и ждал человечество там. Мы, американцы, распространили его власть по всему миру. Ныне мы обязаны помочь Израилю в борьбе с ним.

— Я думал, все обратятся в христианство, — сказал Лукас. — Разве не это предполагалось?

— После победы, — сказал Эриксен, — Израиль признает, что Иисус Христос — мессия из колена Давидова. Но сперва будет война и раздор.

— То есть вы везете людей сюда…

Преподобный договорил за него:

— Чтобы показать им место великого искушения. Первое искушение было, когда Азазель пытался убить Моисея. Второе — когда он приступил к Христу. Третье будет скоро, когда он соберет свое воинство и Мессия вернется, чтобы сразиться с ним.

— Значит, мы, американцы, — сказал Лукас, — в ответе за многое.

— Мы оплатим свой долг, помогая здесь, на земле Израиля. Ну, если я могу сделать что-то еще для вас лично, сообщите. По всем другим вопросам обращайтесь, как я уже сказал, к нашему пиарщику.

Возвращаясь к машине, Лукас прошел мимо Лестрейда. Тот поинтересовался, как ему понравился вид с горы и вдохновляющее действие этого места.

— Такое место ни в коем случае нельзя пропустить, — ответил Лукас. — Я, разумеется, рад, что побывал здесь.

Доктор Лестрейд озадаченно посмотрел на него, но ничего не сказал.

По дороге обратно в Иерусалим Лукас остановился у армейского поста, чтобы подсадить двоих солдат, направлявшихся в город. Один был красивый юноша, на вид совсем подросток, второй — седеющий сержант с суровым лицом.

Выяснилось, что молоденький работал во флоридском Исламораде, в магазинчике своего дяди, торговавшем футболками.

— Там можно нанести на футболку любую надпись. «Shit», «Fuck». Все, что хочешь. И заплатить отдельно. За грязные слова — больше.

Но чего пареньку-солдату по-настоящему хотелось, так это построить парусную лодку и поплыть через Средиземное море и Атлантику обратно, к архипелагу Флорида-Кис.

— Но не вернуться к торговле футболками? — спросил Лукас.

— Нет. Это было отвратительно. Нудно. Тоскливо. Море — вот что я люблю.

Лукас высадил его очень далеко от моря, у командного пункта напротив поселка с названием Кфар-Сильбер. Пожилой сержант был молчалив и мрачен. Лукас порывался спросить, откуда тот родом. Но Израиль был как Дикий Запад, а там подобный вопрос считался неуместным и мог открыть мир скорби, ужаса и компромисса.

В какой-то момент сержант достал пачку израильских сигарет. Протянул Лукасу. Когда Лукас отказался, взял сигарету сам:

— Не возражаете?

— Нисколько.

— Американец?

— Да.

— Еврей?

Лукас помолчал, не зная, что сказать. Сержант ждал, рука с горящей зажигалкой замерла на полпути к сигарете.

— Нет, — ответил Лукас и подумал про себя: спасибо, не сегодня.

— Корреспондент? — спросил сержант; Лукас вспомнил о знаке «пресса» на ветровом стекле. — Откуда едете?

— Из Эйн-Геди. Был на водах.

— Понравилось?

— Да, — сказал Лукас. — Думаю, мне это на пользу.

— И не сомневайтесь, на пользу, — подтвердил сержант. Оставшийся путь до Иерусалима они проехали вместе.

11

Опять оказавшись в свете софитов на сцене «Мистера Стэнли», Сония на мгновение испытала полное замешательство. Кто мы? Где мы?

Зал был полон русских. Аккомпанемент состоял из контрабаса и рояля, контрабасист — недавний выпускник киевского института. За роялем Разз Мелькер, который мог играть на всех известных человеку инструментах, бывший наркоман, бывший студент иешивы и бывший член миссии «Евреи за Иисуса», который сейчас был евреем за нечто в этом роде в Сафеде. Во всяком случае, ее бывшая любовь в наркоманском прошлом и изумительный аккомпаниатор, способный читать твои мысли и озвучить душу. По такому случаю все на сцене были не обкурены и трезвы. Публика же шумна и пьяна.