Лживый язык - Эндрю Уилсон

После обеда Крейс обычно просматривал то, что напечатал за утро, редактировал, переделывал. Но он редко писал более двух тысяч слов в день. Прежде чем лечь спать, он всегда придумывал следующий эпизод. И все же он обожал непредсказуемость своих персонажей, ощущение, что они живые и что, как бы он ни пытался втиснуть их в определенные рамки, они неизменно чуть выступают из них, предупреждая, что их нельзя принимать как должное, что они сами по себе. Это было странное чувство, будто он разговаривал с мертвыми.

Крис часто спрашивал его, как ему удается творить, но он и сам не знал, как это у него получается. Порой юноша злился, разражался глупыми упреками, обвиняя Крейса в том, что тот умышленно не делится с ним своими секретами, чтобы его ученик не преуспел. Крейс пытался убедить его, что это не так. К тому времени Крис обычно уже выпивал полбутылки виски или водки. Вот тогда-то и начинался скандал — грязная, отвратительная перепалка в пьяном угаре, которая, как правило, заканчивалась тем, что Крис хлопал дверью, напоследок крикнув, что он найдет себе своего ровесника и уйдет от извращенца, которого интересуют только мальчики.

Было ли так на самом деле? Может, да, а может, нет, но, по крайней мере, теперь я чувствовал, что начинаю понимать их немного лучше. Разумеется, для человека, который пишет чью-то биографию, важно уметь поставить себя на место своего героя, но свои догадки и ощущения я обязан подтверждать фактами, реальными данными. А их у меня мало.

Я стоял перед их домом, № 7 и описывал его в своем блокноте. Двухэтажное здание, фасад окрашен в лакрично-серый цвет, справа от входа вьется глициния. Я сделал несколько шагов назад, надеясь через окно верхнего этажа заглянуть внутрь, но ничего не увидел. Я пару раз сфотографировал дом; пленку я купил диапозитивную, так как хотел, чтобы фотографии были хорошего качества и я мог их поместить в свою книгу. Только я второй раз нажал на затвор, как в объектив увидел, что входная дверь начала открываться. Я быстро убрал фотоаппарат за спину и огляделся, думая, куда бы убежать или спрятаться, но сразу понял, что это было бы не только глупо, но и невозможно.

— Прошу прощения, молодой человек. Скажите, чем вы занимаетесь?

Голос был звучный, театральный, под стать внешнему виду той женщины, что сейчас стояла передо мной. На вид ей было около шестидесяти лет или чуть за шестьдесят, лунообразное лицо напудрено добела, глаза жирно подведены черным, в гладко зачесанные назад волосы вставлены искрящиеся в лучах осеннего солнца яркие оранжево-фиолетовые перья, которые делали ее похожей на большую глупую тропическую птицу.

— Ну-ка, подойдите сюда. Ближе. Не притворяйтесь, я видела вас и ваш фотоаппарат. Вы кто? Папарацци?

Немало напуганный, я подошел к этой женщине и увидел, что стены в холле и на лестнице ее дома увешаны черно-белыми фотографиями, на которых она запечатлена в разных позах и образах.

— Теперь показывайте.

С виноватым видом я показал спрятанный за спину фотоаппарат. Я был вынужден рискнуть, надеясь на то, что она не знает Крейса и не имеет контактов с его издателем. Ведь если до Крейса дойдет слух, что я навожу о нем справки, плакали и мой проект, и мое будущее.

— Я просто собираю материал… о человеке, который жил здесь когда-то, — пробормотал я.

— Так вы не из желтой прессы? Досадно. А я то уж думала, что кто-то пытается возродить мою угасшую славу, если не сказать больше.

Я рассмеялся, настроение у меня поднялось. Я понял, как глупа и непродуктивна была моя недавняя попытка заняться литературным чревовещанием. Нужно держать себя в руках, сказал я себе. Нельзя так теряться.

— Вы дадите объяснения или так и будете стоять, как глухонемой?

— Ой, простите, конечно, — опомнился я. — Я собираю материал по поручению Гордона Крейса, он раньше жил в этом доме. Вы, наверно, его не знаете, но…

— А вот здесь вы ошибаетесь. Не стоит делать поспешных выводов…

— Простите, вы говорите, что знали его? — надтреснутым голосом спросил я. — Как так?

— Ага, я пробудила у вас интерес, верно? — В глазах женщины блеснул безумный огонек. Было видно, что ей нравится эта игра — поддразнивание, притворство. — Ну что вы так переполошились? Не лично, конечно, если вы это имели в виду. Я слышала о нем. Не далее как несколько месяцев назад, кажется…

— Да?

— …ко мне в дом явилась гостья. Она пишет биографии…

Стерва. Все-таки не успокоилась.

— Лавиния Мэддон? Так ее звали?

— Да, кажется, — кивнула женщина. — Вы сказали, и я вспомнила. А что вы так разволновались? Какое вам до этого дело? И вообще, для чего вы снимаете здесь?

Я понизил голос до заговорщицкого шепота, так как видел, что ей нравится драматизировать.

— Понимаете… миссис?..

— Мисс… мисс Дженнифер Джонсон.

Она выжидающе смотрела на меня, надеясь, что я вспомню ее имя. Повернув голову, показала на портреты на стенах. Я кивнул в свою очередь, притворившись, будто знаю, кто она, — точнее, кем она была.

— Видите ли, мой работодатель мистер Крейс, писатель, очень обеспокоен тем, что кто-то разузнает о его прошлом. Он против того, чтобы писали его биографию, и готов пойти на все, чтобы воспрепятствовать этому. А та дама, Лавиния Мэддон, пошла наперекор его воле, и он намерен ей помешать. Зарубить на корню ее идею, как он выражается.

— Да, понимаю. Но зачем вы фотографируете, на что вам эти снимки?

— О, из чисто сентиментальных соображений. Ему дороги воспоминания об этом доме, и он просто хотел, чтобы я сделал несколько снимков для него лично. Так что не беспокойтесь. Однако позвольте узнать, та дама спрашивала вас о чем-либо? Что ей было нужно?

Мисс Джонсон молчала — выдерживала паузу, так сказать, как, вероятно, когда-то делала, играя в каком-нибудь второсортном спектакле или телесериале. Ее взгляд был устремлен в далекую точку на горизонте, отекший палец она поднесла к своим полным красным губам.

— Припоминаю, она спросила, знакома ли я с Крейсом, известно ли мне, что произошло здесь когда-то. Я не поняла, о чем она говорит, и она упомянула что-то про самоубийство. Думаю, она старалась пощадить мои чувства, но я в итоге узнала у нее все. Честно говоря, мне плевать, что какой-то глупый педик окочурился в моей кухне. Она спросила, можно ли осмотреть дом. Мне она показалась учтивой, порядочной женщиной, живет она в фешенебельном квартале, как мне помнится, и я подумала, почему бы ее ни впустить. Вообще-то, мне ее общество пришлось по душе. Некогда у меня было много друзей, а теперь…

— Что еще? Вы сообщили ей что-нибудь? Или, может, она сама что-то нашла?

— Нет, ничего такого. У нее с собой был блокнот, крошечный совсем, и миленький золотой карандашик. Она что-то записала несколько раз, а потом ушла. С тех пор не давала о себе знать. Надеюсь, я не навлекла на нее неприятности, она была ко мне ужасно добра. Купила бутылку джина. Так трогательно. Вы ведь не рассердитесь на нее, нет?

— Ни в коем случае. Я просто хотел оценить ситуацию, посмотреть, как далеко все зашло, только и всего. Хотя, возможно, мне придется встретиться с ней. Чтобы разобраться, что к чему.

— Но вы ведь не сошлетесь на меня? Не надо, очень вас прошу.

— Конечно нет, мисс Джонсон. Но если мне понадобится еще раз прийти сюда, может, посмотреть дом, вы не будете против?

— Нет. Если угодно, можете прямо сейчас зайти и посмотреть. Я угощу вас…

Я сказал, что тороплюсь и, вполне вероятно, вернусь позже. Я записал ее телефон и ушел, а она так и стояла перед фотографиями некогда сыгранных ею персонажей, которые, возможно, были даже более реальны, чем сама эта женщина.

Наблюдаю. Стою на улице и наблюдаю. Вечно наблюдаю и жду. Дом, в котором она жила, был высокий, величественный, с лепниной на фасаде — роскошное нарядное здание с двумя колоннами по обеим сторонам парадного входа. На втором этаже — балкон, на котором один из жильцов поставил две кадки с лавром благородным. Посреди квартала, ближе к его западному концу, в окружении деревьев и кустарников — теннисный корт, еще один символ шикарной жизни, в которой мне было отказано. Впрочем, теперь уже ненадолго. Я был полон решимости обеспечить себе завидное будущее.

Я достал свой блокнот, вынул из него письмо Лавинии Мэддон и уточнил адрес: Итон-сквер, 47а. Я просто хотел задать ей несколько вопросов, и только. У меня не было дурных помыслов. Пожалуй, просто еще раз изложу ей позицию Крейса — учтиво, но твердо, думал я. Скажу, что приехал в Лондон по делам мистера Крейса и решил заодно нанести ей визит. Однако не сочтет ли она меня чудаком, если я заявлюсь к ней вот так, без приглашения? И вообще, впустит ли она меня? В конце концов, ее может не быть дома и даже в Лондоне. Может, лучше сначала позвонить ей? Да, так и сделаю. Я опять вынул ее письмо и набрал номер, указанный на оттиске в верху листа. После четырех гудков включился автоответчик. Голос у нее был звучный и сильный, выдавал в ней уверенную в себе аристократку: хочу я оставить сообщение для Лавинии Мэддон, назвать свое имя и телефон, указать время, когда можно позвонить? Только я собрался заговорить, как увидел идущую по тротуару женщину. Я прервал соединение и стал наблюдать за ее приближением. Я был уверен, что это Лавиния Мэддон.