Барометр падает - Василий Павлович Щепетнёв

И мы сошли с тропинки.

Прошли всего ничего, и увидели под кустом… нет, не человек. Собака. Растерзанная, разорванная на части. И ошейник с медалями.

— Бедный Грэй, — сказал я.

— Грэй?

— Собака генерала. Овчарка. Убежал, его искали, но не нашли.

— Кто ж его так? Волки?

— Нет здесь волков, уверяют и люди, и книги. А кабаны есть. Матерый секач, он может. Но я не следопыт.

Подошел и Пётр Петрович. Посмотрел внимательно.

— Нужно немедленно уходить, — сказал он.

Никто не возразил. Гулять как-то сразу расхотелось. Да и смеркается.

И мы пошли. Теперь Пётр Петрович шёл впереди, поглядывая на компас, который вдруг оказался в его руке. Ничего особенного, обыкновенный компас, всякий может купить за два рубля семьдесят две копейки в магазине «Турист». Дороговато, есть и подешевле.

И вдруг…

Не люблю «вдруг». Очень.

Три серые фигуры, сразу и не понять, кто это. Существа, вот.

Я не гадал, не размышлял, я стрелял. Все эти «недобрые взгляды» были неспроста. Следили. И вот теперь решили напасть.

Со страху я израсходовал весь магазин, все восемь патронов. Кто их знает, чертей, вдруг одной пули им мало? Пистолет у меня хороший, легкий, незаметный, но калибр пять сорок пять не всякую тварь остановит. Военные презрительно называют такие пистолеты мухобойками. Ну, те называют, кому не положено их иметь. Зелен виноград.

Тут и Пётр Петрович подоспел, с ПМ. Как это Тигран Вартанович сказал? В пятьдесят лет слух не тот, что в двадцать пять. Да я ведь и привык к здешнему лесу, различаю подозрительные звуки, а он, похоже, нет.

Мы бегло осмотрели нападавших. В куртках волчьего меха. И штаны меховые. И унты. На головах — волчьи маски, выполнены весьма впечатляюще. На руках — гловелетты, но особые гловелетты, жесткие, и по-над пальцами — экзокогти. Попросту — три острых лезвия, сантиметров по десять.

А на поясе у каждого ещё и нож. В ножнах.

Капитан, то есть подполковник, дослал патрон (только сейчас, ага) — и сделал три выстрела. Каждому по пуле.

— Контроль, — коротко объяснил он.

Ну, ну. А он, стало быть, контролер. Нет, всё правильно: девятка — это не правоохранительный орган. Главное — обеспечить безопасность охраняемого объекта.

Оставлять потенциально опасные объекты за спиной, если есть возможность их устранить, недопустимо.

И я поменял пустой магазин на полный. Хорошо, что был запас. Как не быть, я чижик запасливый.

— С волками иначе не делать мировой, как снявши шкуру с них долой, — с этими словами капитан (пусть уж будет капитан, для конспирации) стащил маску с лица трупа. У трупов ведь есть лица?

На вид лет сорок, чуть больше, чуть меньше. А двое других — молодые, совсем молодые. Лет по семнадцать, по восемнадцать.

— Уходим. Быстро, быстро, быстро, — приказал Пётр Петрович.

— Но кто это? — спросила Надежда.

— Вилктаки, — ответил я.

— Кто?

— Подробности письмом, сейчас ходу!

И мы затрусили полубегом, дальше и дальше. Вернее, ближе. Ближе к «Дюнам».

Поспели к ужину, да.

Глава 10

2 сентября 1979 года, воскресенье

Втроём и без оружия

Спецрейсы, они разные бывают. Пять лет тому назад, в семьдесят четвертом, мы летели спецрейсом из Нью-Йорка в Лас-Вегас, на матч с Фишером. Самолет «Лир», роскошный салон — кожаные кресла и диваны, столики красного дерева, американский сервис: винная карта, омары, шампанское «Дом Периньон» (не «Абрау Дюрсо», но сойдёт), можно и скотч односолодовый, двадцатилетней выдержки, можно и многое другое. Мы конечно, скромно ограничились минеральной водой, у советских собственная гордость, но было приятно.

А сейчас летим на «Ан 12», транспортном самолете, в грузовом отсеке. Это и есть спецрейс «Москва — Ташкент», с промежуточной посадкой где-то под Оренбургом. Где-то — потому, что садились на военном аэродроме, местоположение которого знать нам не полагалось. Да не очень-то и хотелось — знать. Вышли, походили туда-сюда, освежились. На борт погрузили несколько ящиков, неизвестно с чем (опять же это нам неизвестно, оно и спокойнее — не знать), дозаправились. И полетели дальше, теперь уже держа курс на Ташкент.

Кресел в отсеке нет. Вдоль борта — откидные сидения, алюминий и брезент. Четыре полки, можно сидеть, можно даже прилечь на свой страх и риск: время от времени самолет попадает в воздушный ухаб, турбулентность, и тогда только держись!

Мы держимся.

Я дремлю. Потому что утомился. Из Калининграда в Москву мы тоже летели спецрейсом, на «Ли 2», опять же военном. С посадкой где-то в окрестностях Минска. Долго летели, самолет старый, медленный, и болтало в нём куда как сильно.

Прилетели в половине пятого утра. Добрые люди довезли нас домой, дали час на отдых и приведения себя в надлежащий вид, после чего меня отвезли к Андрею Николаевичу.

Стельбов сказал, что поручает мне ответственнейшее дело, после чего, кратко ознакомив с обстановкой, обрисовал задание, довольно немудреное: передать то-то и тот-то. Как в шахматах: я хожу, если он ответит этак, то мой следующий ход такой-то, если сходит иначе — то вот такой-то, а если по третьему варианту — то, значит, так.

Простенькое дерево, даже не дерево, а кустик, саженец. Из которого может вырасти могучий клён, а может и не вырасти. Так разбирают дебюты с начинающими шахматистами, стремящимися получить четвертый разряд.

Поговорили, и меня повезли на аэродром, где уже ждали Лиса и Пантера. Большой секрет для маленькой, для маленькой такой компании…

И вот летим, лягушки-путешественники. Спецрейсом. А других-то нет: аэропорты Узбекистана временно не принимают в связи с установкой новейшего оборудования, последнего достижения советской инженерно-конструкторской мысли. Нет, об этом ни по телевизору, ни в газетах не сообщали, незачем отвлекать население от насущных забот. Пустили слух, объясняющий, почему в кассах «Аэрофлота» не продаются билеты соответствующих направлений, а проданные ранее принимаются с возвратом средств, либо переносом на завтра. Но завтра повторялось то же самое. Слухи — то же средство массовой информации. Или дезинформации. Со своим передающим центром.

В Ташкенте жарко, а в грузовом отсеке холодно. Летим мы невысоко, три километра, но пробирает — одеты-то мы по-летнему. Нам, впрочем, выдали на время полета овчинные тулупы и валенки, потому не мёрзнем. Но изнутри греемся: девочки в поездку, помимо прочего, захватили и пропитание. Нам без пропитания нельзя.

В отсеке шумно, звукоизоляции, можно сказать, никакой, а моторы, что дикие звери, рычат громко. Поэтому мы молчим. Беруши помогают, но не очень — звук передается