Время "Ч" - Хулио Травьесо

Айдее Сантамария и Мельба Эрнандес, принимавшие активное участие в подготовке выступления, находились среди повстанцев, атаковавших Монкаду. Девушки сражались вместе с Абелем в городской больнице и чудом остались в живых. После ареста их отвезли в Монкаду, где они стали свидетелями бесчеловечной расправы над своими товарищами. Их рассказ об увиденном прозвучал тяжким обвинением в адрес ненавистной тирании. Вот что вспоминает Мельба:

«Абель обратил наше внимание на то, что выстрелы раздавались теперь только с одной стороны. Мы поняли, что выступление захлебнулось. Было около восьми утра, перестрелка постепенно затихла. Абель продолжал сохранять полное спокойствие. Через некоторое время он отозвал Айдее и меня в сторону и сказал: «Вы не хуже меня представляете, что будет теперь со мной и со всеми остальными. Сейчас следует подумать о вас двоих, о том, как вас спасти. Вам нужно спрятаться внутри больницы. Вы должны выжить, чтобы потом рассказать людям обо всем, что вы видели». Мы молча выслушали его, не зная, что ответить. Затем он ушел… Мы увидела его еще раз, когда солдаты вели его по двору больницы, подгоняя пинками и ударами приклада[34]».

Услышав чей-то стон, Габриэль Хиль обернулся — рядом с ним ранило в руку пулеметной очередью одного из его товарищей. В этот момент поступил приказ отходить. Хиль довел раненого до небольшой парикмахерской, хозяин которой помог сделать перевязку и дал бежевого цвета гуаяберу. Переодевшись, Хиль вместе с товарищем вышел на улицу. Было решено выбраться из города и укрыться в горах. Однако вскоре его спутник начал жаловаться на сильную боль в руке и сказал, что нуждается во врачебной помощи и останется в городе. Больше Хиль его не видел.

Проблуждав по лесистым окрестностям Сантьяго несколько часов, Хиль набрел на молочную ферму. Навстречу ему вышел крестьянин, и повстанец, у которого в кармане не было ни гроша, попросил у него денег. Тот, ни слова ни говоря, протянул двадцать сентаво.

Хиль побродил еще немного и вернулся в город, где на одной из улиц случайно встретился с двумя участниками штурма — Состой и Улисесом Сармьенто, с которыми он виделся несколько раз на тренировках по стрельбе. Втроем они двинулись вдоль шоссе в направлении Гаваны. На 20 сентаво Хиль купил галет и вместе со своими товарищами немного подкрепился. По дороге к ним присоединился чернокожий парень. По его словам, на карнавале у него стянули кошелек, и теперь он вынужден был возвращаться пешком в свой родной поселок Эль-Кобре. На подходе к поселку они увидели армейский кордон. Один из солдат, вооруженный карабином, хотел было их задержать, но другой его остановил:

— Да разве эти юнцы могут иметь отношение к такому делу? — насмешливо кивнул он в их сторону. Внешность повстанцев действительно была несолидной: миниатюрный Сосита, Сармьенто, на вид совсем подросток — ему еще не исполнилось и восемнадцати, — и Хиль, который весил не более пятидесяти килограммов да и ростом тоже похвастать не мог. Самым взрослым среди них выглядел парень, у которого украли кошелек. Солдат с карабином пожал плечами и сделал им знак проходить.

Хиль облегченно вздохнул и зашагал было дальше, как за его спиной раздался окрик:

— Стой! Ну-ка, что это у тебя за пятно?

Действительно, на кармане гуаяберы виднелось темное пятно, которое Хиль только сейчас заметил. Его окружили солдаты.

— Кровь!

— Точно, пятно крови!

Хиль вспомнил своего раненого товарища — это была его кровь. Он попытался выкрутиться:

— Да что вы, какая кровь, — сказал он спокойным тоном, — обыкновенное грязное пятно.

Но солдаты даже не стали его слушать и отвели всех четверых в комендатуру. Чернокожего парня, не перестававшего вопить: «Я не с ними, я ни в чем не виноват!», в конце концов отпустили, а повстанцев жестоко избили и отправили в Монкаду. В результате побоев у Хиля оказалась сломанной ключица, и его поместили на несколько дней в госпиталь. После выздоровления его перевели в тюрьму, судили по делу № 37 и приговорили к десяти годам лишения свободы.

2

На рассвете 26 июля «додж», в котором разместилась вся подпольная ячейка Калабасара (за исключением Хулио Триго), вместе с другими машинами выехал с фермы «Сибоней» в направлении Монкады. Притиснутые друг к другу словно сельди в бочке, подпольщики не переставали шутить. Один из сидевших сзади нечаянно стукнул прикладом ружья Кинтелу, который вел машину, по затылку. Кинтела, смеясь, заметил, что, еще не вступая в бой, начал получать ранения. Выехав на улицы Сантьяго, Кинтела продолжал держаться идущей впереди машины. Через несколько минут где-то в стороне послышались выстрелы, и стало ясно, что ехавшие впереди направлялись вовсе не к Монкаде. Там были те, кто смалодушничал и отказался участвовать в выступлении. Нарушив приказ оставаться на ферме до тех пор, пока остальные машины не отъедут на значительное расстояние, они пристроились к общей колонне и в конечном итоге ввели в заблуждение подпольщиков из Калабасара.

Кинтела остановил «додж» и огляделся, пытаясь сориентироваться. Монкада находилась где-то рядом, но как туда добраться, никто не знал. В это время они заметили мулата, шагавшего заплетающейся походкой по середине мостовой. Триго окликнул его:

— Послушай, как проехать к Монкаде?

— Ты что, приятель, выстрелов не слышишь? — пьяно вытаращился на него мулат. — Похоже, они там решили перестрелять друг друга. Если тебе охота попасть в Монкаду, двигай туда, где пальба.

К тому моменту, когда они туда добрались, началось общее отступление. Нападение на казарму закончилось провалом, и калабасарцы, так и не вступив в контакт с Фиделем, покинули район Монкады.

«Додж», в котором сидело девять человек, начал кружить по городу, в котором никто из них раньше не бывал. Долго так продолжаться не могло: подозрительную машину задержали бы рано или поздно. Решили разбиться на небольшие группы. Триго, Флорентино, Эрнесто Гонсалес и еще несколько человек вышли и продолжили путь пешком. Перед ними стояла нелегкая задача — выбраться из города, где на каждом шагу их подстерегала смертельная опасность. Кинтела вместе с оставшимися в машине подпольщиками должен был прорваться через армейские кордоны, расставленные на всех выездах из Сантьяго.

Триго и его товарищи пустились бродить по пустынным улицам города. На Флорентино была военная форма, другие переоделись в гражданское платье прежде, чем выйти из машины. Чтобы не привлекать внимание, группа разделилась: Флорентино пошел в одну сторону, Триго и остальные подпольщики — в другую. Неизвестно, сколько времени они бы еще бродили, если бы на их счастье мимо не проезжал междугородный автобус Сантьяго — Гавана. Триго поднял руку, и водитель затормозил рядом с ними. Внутри, кроме водителя и кондуктора, сидело трое пассажиров.

— Куда едете? — спросил Триго.

Кондуктор подошел к окну и внимательно оглядел стоявших на обочине людей.

— В Гавану.

Калабасарцы торопливо вскочили в открывшуюся дверь, и автобус тронулся. Триго достал из кармана деньги, переданные ему братом при расставании, — вот когда они пригодились — и заплатил за проезд всей группы.

Подпольщики расселись по разным местам; Триго устроился у окна и устало закрыл глаза, однако тут же открыл их, услышав над ухом голос кондуктора, который тихо, но настойчиво сказал:

— Приведите себя в порядок и волосы причешите.

Триго молча повиновался. Через некоторое время кондуктор снова подошел к нему и сунул в руки какой-то пакет.

— Слушайте меня внимательно, — произнес он еле слышно, — наш автобус отошел от станции в пять пятнадцать утра, потом мы услышали выстрелы и вернулись обратно. Было шесть тридцать, когда мы выехали снова. В случае чего вы скажете, что сели в автобус на конечной станции в пять пятнадцать и там же купили этот хлеб.

Триго взглянул на кондуктора и, ничего не ответив, взял пакет с хлебом. Какое-то мгновение он колебался, не зная, как поступить: то ли поблагодарить этого человека, то ли остановить поскорее автобус и выскочить на шоссе. Будь что будет, решил он в конце концов и снова закрыл глаза.

У поселка Эль-Кобре автобус остановился, и к нему подошел необычно одетый человек — в брюках от военной формы и рубашке каких-то невообразимых цветов. Вид у него был совершенно измученный.

— Куда идет этот автобус? — спросил он кондуктора.

— В Гавану.

— А куда я смогу доехать за четыре песо?

— До Баямо.

— Ладно.

Человек в пестрой рубашке поднялся в автобус и сел сзади. Это был Хенеросо Льянес. Из калабасарцев только Эрнесто Гонсалес знал его. Он подошел к Триго и сказал:

— Нужно купить ему билет до Гаваны. Если он выйдет в Баямо, ему крышка.