Вечные хлопоты. Книга первая - Евгений Васильевич Кутузов

себе душевную теплоту, умение радоваться и благодарность — вот что главное — к родной земле, которая вскормила его и вспоила. Все от нее, от земли, и худо, когда человек, хотя бы и в горе, забывает о том, где родился, где вырос, где из века в век жили его пращуры. И не все ли равно, большой ли это город или маленькая деревушка. Земля вообще огромна и необъятна, а человеку нужен крохотный клочок именно родной земли, чтобы ощутить, почувствовать кровную связь с прошлым своим, без которого нет ни настоящего, ни будущего. Да и сам человек ничто.

Незадолго до войны — в сороковом году — Антипов ездил на Новгородчину. Уж мало кто и помнил там Антиповых, а все-таки осталась, сохранилась какая-то необъяснимая связь с родиной, иначе почему бы вдруг похолодало в груди и засосало где-то внутри жгуче и нестерпимо, когда взошел Захар Михалыч на пригорок и увидал деревню, бывшую родиной отца его, и деда, и прадеда... Знал он, что это та самая деревня, ждал увидеть с пригорка именно ее, но если бы и не знал, что это и есть Малое Залесье, все равно, убежден Антипов, все равно узнал бы, не ошибся и не прошел мимо, чтоб не полюбоваться, не поклониться издали. Сердце бы указало.

В том-то и дело, что настоящая, благодарная память хранится не головой, а сердцем...

Бывал Захар Михалыч и в других местах. На Кавказ, в Крым по путевкам ездил, но нигде так не отдохнул душой и телом, как в свой последний отпуск в Малом Залесье, хоть ничего не осталось от их родового гнезда: на месте антиповского дома, который от ветхости развалился, выстроили школу...

А с Костей они выпили малость, поговорили хорошо, как мужчины. К душе пришелся парень своей простотой и открытостью, своей привязанностью к родине и родителям. Захоти того Клавдия — отпустил бы с Костей, пусть. Настоящий человек не частый жених. И приятно, чего уж там, было ему слышать теплые слова о дочери, потому что и сам больше всего ценил в ней доброту и ласковость. От этого у женщины бывает в жизни все хорошее. А если женщина зла характером, не добра к людям и — вовсе не дай бог! — не ласкова, тогда и счастья ждать нечего, откуда ему взяться, счастью. Опять же как земля: к ней человек с добротой и лаской, и она отплатит щедро. Нет, не зря говорится: как аукнется, так и откликнется.

Но — самой Клавдии выбирать женихов себе. Тут советы давать и подталкивать не годится.

* * *

Как-то раз, когда Клава пришла на дежурство, ей сообщила сменщица:

— У тебя в седьмой палате новенький, ночью привезли. Хорошенький такой!..

— Ну и что? — прибирая под косынку волосы, сказала Клава.

— А он тоже Антипов.

Остановилось, точно провалилось в пустоту, сердце.

— Антипов?.. — переспросила чуть слышно.

— Ага!

Не надевая халата, бросилась Клава на второй этаж. На лестнице столкнулась с главным врачом, едва не сбила его с ног — он успел отступить к стене, — распахнула дверь в седьмую палату и, сглатывая колючий комок, стоявший в горле, спросила:

— У вас... новенький?

— Так точно! — приподнимаясь, ответил сержант Колесов, первый в госпитале заводила и балагур. — Гвардии ефрейтор Анатолий Антипов. Герой Севастополя, Ленинграда, Сталинграда и, само собой разумеется, Одессы-мамы! Вся грудь в крестах, но голова кажется на месте. Вот его койка, у окна.

— Неужели вам не надоело, товарищ Колесов?.. — чувствуя, как подгибаются колени, сказала она. Но нашла в себе силы, подошла к постели новенького, склонилась над ним. — Здравствуйте... — И подумала: «Дура я, дура».

— Здравствуйте, сестричка, — сказал он слабым голосом.

— Я не сестра, я санитарка. Если вам что-нибудь понадобится, позовете меня. Товарищи объяснят.

— Так это вы и есть моя однофамилица?

— Да. — Она вздохнула.

— А мне когда сказали про вас, я подумал: вдруг моя сестренка?! Они с матерью в Минске остались...

— И я тоже подумала, не брат ли, — призналась Клава. — Бежала сюда, чуть главного врача не сбила. — Она улыбнулась.

— Найдется ваш брат. Обязательно найдется! Он что, без вести пропал?

— Нет, он погиб. Похоронная была.

— Простите, — сказал новенький. — Я не знал.

— Ерунда! — вступил в разговор Колесов. — На меня писарь три похоронки выписал, а я — вот он, живой! — И постучал себя в грудь. — Надо верить, даже если тебя на самом деле убили. Лежишь, к примеру, в братской могиле, а верь, что это еще не конец, что вся жизнь впереди!..

Раненые засмеялись. Улыбнулся, превозмогая боль, и Анатолий Антипов.

— Колесов, — спросил кто-то, — а ты уже побывал на том свете?

— Говорю тебе — трижды!

— А как там?

— А, скука смертная! Нас ведь, солдат то есть, зеленой улицей в рай отправляют, а в раю, братцы... — Он махнул рукой. — В раю одни сплошные праведники. Ни выпить, ни закусить, с утра до вечера политинформации проводят.

Поднялся хохот, и Клава заметила, что Анатолий кусает от боли губы.

— Тише, ребята, — попросила она.

И все затихли.

— Я сейчас халат надену и вернусь, — сказала Клава, обращаясь к Анатолию.

— Ничего, ничего...

А вообще-то он оказался сильным: трижды, чтобы спасти ногу, оперировали его. Самая первая операция, в эвакогоспитале, сделана была не совсем удачно, началась гангрена, так что здешним врачам с ним пришлось много повозиться. Анатолий переживал, что ногу в конце концов ампутируют, а товарищи по палате подтрунивали над ним. Дескать, говорили, велика беда без одной ноги остаться! Разве это для мужчины главное? Было бы все другое на месте.

В особенности, конечно, старался Колесов.

— Да ведь что же, братцы, — рассуждал он вроде бы на полном серьезе. — Может, у него, кроме ноги, ничего и не было от самого рождения! Тогда выходит, что нога, тем более правая, и есть самый наиглавнейший орган его тела!

Поначалу Анатолий сердился, пытался отвечать, но скоро понял, что не со зла смеялись над ним —