Ночные ведьмы - Раиса Аронова

Письма… В дни ноябрьской блокады они были для нас дороже хлеба».

«Ночные ведьмы»…

Вот Женя Жигуленко — высокая, светловолосая, с красивыми чертами лица, обладательница приятного голоса и едва заметных веснушек. Или Наташа Меклин, наша полковая поэтесса, тоненькая, похожая благодаря короткой стрижке на мальчика-подростка. Или Таня Макарова, певунья и балагурка, любившая дополнять свой строгий военный костюм какой-нибудь чисто женской деталью либо маленькой брошью, бог знает где добытой, либо живым цветком в петлице, либо лентой в волосах.

Нет, наши девушки, какую ни возьми, не были похожи на ведьм. Тем приятнее знать, что фашисты так окрестили нас. Значит, здорово мы им насолили!

Позже, когда почти весь Крым был освобожден, у меня произошла одна довольно интересная встреча. Я ехала на попутном грузовике в штаб дивизии. По дороге подсел плечистый старшина со свежим шрамом на щеке. Посмотрев на мои авиационные погоны, спросил:

— А вы случайно не из того женского полка, который летал в Эльтиген?

— Из того самого.

— А вы случайно не та летчица, которая тюкнула моего дружка мешком с сухарями и так его напугала, что он долго потом заикался?

Я поняла, что передо мной бывалый солдат с Малой земли. Разговорились. Он рассказал мне, с каким нетерпением и надеждой ждали они каждую ночь наши самолеты, с какой любовью говорили о нас десантники.

— Небось страшно было летать? У нас хлопцы между собой так рассуждали: мы, мол, хоть на Малой, но все-таки на земле, где чувствуешь локоть товарища, где можно укрыться от обстрела за высотку, спрятаться в траншею. А вот она, бедняжка, болтается одна в небе у всех на виду, и все, кому не лень, в нее стреляют. А куда она спрячется? За фанеру, что ли?

Машина остановилась. Моему попутчику нужно было сходить. Он с чувством пожал мне руку и попросил передать «огромаднейшую благодарность» всем летчицам женского полка.

— А от кого?

Но грузовик рванул вперед, и я не расслышала фамилии.

Однажды Андрейка и Витька, «принимая» нас после полетов, пришли в смятение — не хватало одной летчицы, Ани Дудиной. Витька осторожно, но с явной тревогой спрашивает:

— А где Анка?

— Она, Витя, на Чушке сидит, — говорит Ира Себрова, — у нее над проливом отвалилась половина мотора и упала в море. Еле дотянула до берега.

Витька поражен. Вот это здорово! Отвалилась половина мотора — и все-таки села! Сегодня для него герой дня, конечно, Аня Дудина.

Когда Дудина вернулась, Витька обнаружил, что у нее поседели три маленьких волоска на щеке, на родинке.

— Анка! — воскликнул он. — Ты же седая стала!

— Хорошо, Витька, что только этим отделалась. А на другое утро не пришла вместе со всеми с аэродрома Ира Себрова. Мы не знали еще, почему она не вернулась с задания, и на сердце лежал тяжелый камень. Витька по нашим лицам сразу заподозрил несчастье. С кем?

Этот немой вопрос мы с болью читали в его взгляде.

— Не смотри, Витя, на меня такими глазами, — едва сдерживая слезы, проговорила наконец Наташа Меклин, близкая подруга Себровой. — Ира не вернулась с задания…

Мальчишка сник, опустил голову и тихо отошел. Забившись в темный угол за плитой, долго не вылезал оттуда.

Мы молча разделись и легли спать.

Внезапно я проснулась от неистового крика Витьки:

— Ира пришла!! Ира пришла!!

Приоткрыв дверь, я увидела в комнате хозяйки живую, невредимую Иру. На шее у нее висел Витька.

— Тише ты, Витька, девчат разбудишь, — успокаивала его Ира.

— Он уже разбудил нас!

Все повскакали с коек и бросились к Себровой.

— Что там у тебя случилось, рассказывай! Опять подбили?

— Ой, дайте отдышаться! — опускаясь на стул, проговорила Ира. — Пить хочется.

Витька пулей выскочил в сенцы и принес большую кружку студеной воды. Все молча смотрели, как Ира жадно пила воду. Потом она сняла шлем, расстегнула широкий кожаный ремень, на котором висел пистолет, и осторожно передала все это в Витькины руки. Тот со счастливой улыбкой обхватил такие драгоценные для каждого мальчишки вещи и уселся возле Иры прямо на пол.

— У нас отказал мотор. Его нам попортили при обстреле над целью, начала рассказывать Себрова. — В общем, мы еле перетянули линию фронта, сели на передовой. Когда я утром посмотрела, где мы сели, у меня шлем на голове поднялся. Кругом воронки, надолбы, траншеи. А совсем рядом подбитый немецкий танк.

— Ты залезала в него? — Витька вскидывает глаза на Иру.

— Нет, только заглянула мельком внутрь… Уму непостижимо, как Ира упустила такую возможность! Вот бы ему, Витьке…

— А как ты через пролив переправлялась? — опять Витькин вопрос.

— На катере. Везли раненых пехотинцев, ну и нас прихватили. Но едва катер отплыл от берега, как налетели два «мессера» и начали обстреливать…

— Страшно было? — Серые Витькины глаза становятся круглыми, большими.

— А как ты думаешь? Конечно.

Витька знает по своему опыту, что это очень страшно. Когда немцы наступали здесь, он вместе со всей семьей сидел в небольшой щели, вырытой на огороде, и с ужасом слушал, как бахали орудия, визжали мины, ухали бомбы. А когда немецкий самолет пролетал низко-низко и стрелял по дороге, по домам и огородам, Витька прятал голову у матери на коленях, внутри у него все дрожало и холодело от ужаса. Мать тихо гладила его по голове и шептала: «Не бойся, сынку, не бойся… Он сейчас улетит…»

Осень на Таманском полуострове — хуже не придумать. Дожди, ветры, туманы. А настроение у летчиц обычно было по погоде. Небо чистое — на душе светло. Погода плохая — и настроение паршивое.

Теперь все чаще приходилось возвращаться с аэродрома, сделав за ночь всего лишь по одному вылету, а то и вообще попусту просидев в кабине самолета в ожидании малейшего просвета.

Как-то после одной из таких неудачных ночей в минорном настроении я пошла побродить по берегу. Морской простор, мерный шум прибоя действовали на мои нервы как бальзам.

Иду. Не спеша отмеряю шаг за шагом. Шуршит песок под сапогами. Пролетела чайка. Накануне море сильно волновалось и выбросило на берег много всякой всячины: обломки досок, какое-то тряпье, морскую траву. Но… что это? Нога?! Да, женская нога, оторванная чуть выше колена. Я отпрянула. Мне еще ни разу не приходилось видеть валяющиеся вот так отдельные части человеческого тела. Потом подошла поближе. Задумалась. Кто же была та женщина? При каких трагических обстоятельствах потеряла ногу? Жива ли, или ее тело море тоже выбросило где-нибудь на берег?

Война… Проклятая война!.. Сколько она унесла человеческих жизней и сколько еще возьмет? Я чувствовала, как во мне закипала злоба. Злоба на тех, по чьей вине работает адская машина, перемалывая тысячи человеческих жизней, до чьей вине нашу землю рвут снаряды и бомбы, по чьей вине потерял ногу Андрейка.