Звёзды, не нанесённые на карты - Андре Нортон

Я не мог отказать ему. Мне нужно было то чувство уверенности, которое давал мне Ит, просто сидя у меня на плече. Выйдя из каюты, я встретил в коридоре Ризка.

— Пойдёшь в город? — спросил его я.

Он отрицательно покачал головой.

— Не здесь. Для тех, кто не работает на картель, здесь слишком дорого. Да и воздух для меня чересчур плотный. Останусь на борту. Ты надолго?

— Я встречусь с Кафу, договорюсь об участии в аукционе, и если всё будет в порядке, сразу вернусь.

— Я запру корабль. Когда придёшь, подашь сигнал.

Это замечание меня несколько озадачило. Запирать корабль — значит ожидать неприятностей. Хотя, казалось бы, из всех планет в наибольшей безопасности можно было себя ощущать именно здесь.

На краю поля размещалась стоянка, где находились наёмные флиттеры. Я забрался в крайний из них и бросил в щель одну из своих последних кредитных пластинок, заняв машину до конца дня. Когда я назвал имя и адрес Кафу, флиттер взлетел и на небольшой высоте направился к центру города.

Лайлстэна была заселена так давно, что все четыре её материка в основном представляли собой огромные города. По непонятной причине местные жители не любили строить высотные здания — ни одно из сооружений не поднималось выше двенадцати этажей, хотя вниз они уходили, уровень за уровнем, на очень значительную глубину.

Автоматический флиттер плавно приземлился на крышу здания, зажёг сигнал «занято» и откатился в сектор ожидания. Я пересёк крышу, вновь произнёс имя Кафу в приёмник гравитационного лифта и в ответ услышал указание: «Четвёртый уровень, второй перекрёсток, шестая дверь.»

В лифте было полно людей, одетых в основном в щегольские наряды, модные на внутренних планетах. Даже те, кто принадлежал к низким рангам, были облачены в камзолы, украшенные вышивкой, буфами и кружевами, на мой взгляд казавшиеся скорее нелепыми, чем элегантными. Зато мой собственный простой китель привлекал косые взгляды, что заставляло меня вспомнить про искусство галлюцинационной маскировки.

Четвёртый уровень вниз от поверхности свидетельствовал о том, что Кафу занимает достаточно высокое положение. Не то чтобы он был очень важной персоной — тогда у него была бы комната, или даже несколько, выше уровня земли с настоящими окнами. Но всё же его кабинет находился не на глубине двух или трёх миль.

Я нашёл второй перекрёсток и остановился перед шестой дверью. В неё был встроен селектор, а над ним находилась миниатюрная видеокамера, позволявшая хозяину видеть посетителей. Нажав пальцем на клавишу селектора, я услышал, как включилась камера.

— Мэрдок Джорн, — сказал я, — ассистент Вондара Астла.

Пауза, предшествовавшая ответу, была такой долгой, что я подумал, не отсутствует ли Кафу на месте. Наконец селектор прошелестел:

— Войдите. — Дверь откатилась в сторону, пропуская меня в комнату, интерьер которой являл разительный контраст с тем каменным домом на Сорорисе, где я заключил свою последнюю сделку.

Хотя вокруг здесь люди ходили в пёстрых и вычурных одеждах, эта комната была оформлена в мягких, приглушённых тонах. Мои ботинки утопали в упругом саммеадском мху, бледно-жёлтом живом ковре. Стены были увиты растениями, чьи искусно переплетённые стебли образовывали причудливые узоры.

В комнате находилось несколько скрытых в полу компенсаторов — устройств, которые при контакте с предметом удерживают его в воздухе, заменявших тем самым мебель. Лившийся с потолка свет был похож на мягкое сияние весеннего солнца. Напротив меня растения окружали открытое пространство. Казалось, будто там находится окно, откуда был виден простирающийся на многие мили пейзаж, причём не статичный, а меняющийся время от времени, и похоже, что там сменяли друг друга виды разных планет.

Рядом с этим «окном» в компенсаторе сидел Кафу. Он родился на Фотиане и его рост был ниже среднего для землян. Его тёмно-коричневая кожа так плотно обтягивала хрупкие кости, что он казался жертвой дистрофии, едва живой от голода. Но его глаза ярко горели в глубоких глазницах, и в их взгляде, обращённом на меня, читалась некая тревога.

Вместо претенциозной лайлстэнской туники, на нём была одежда, принятая на его родной планете — строгий костюм, закрывающий его от шеи до щиколоток, с жёстким воротником и широкими рукавами, скрывающими кисти рук.

Над другим компенсатором висела столешница, где были разложены блестящие камни, которые он не то оценивал, не то раскладывал в виде узора.

Кафу резким движением сгрёб их в кучку, словно хотел очистить стол для дела, и они исчезли в широком кармане. Он коснулся лба пальцами в приветствии принятом у его народа.

— Вижу тебя, Мэрдок Джорн.

— А я — тебя, Кафу. — Фотианцы не терпели выспренних обращений, предпочитая внешнюю простоту, за которой скрывалось огромное чувство собственного достоинства.

— Прошло много лет.

— Пять. — Подобно тому, как на Сорорисе меня вдруг охватило беспокойство, так и в этой, увитой ухоженными растениями комнате, у меня внезапно возникло желание поскорее закончить свои дела и уйти.

Ит шевельнулся у меня на плече, и мне показалось, что в глазах Кафу мелькнуло любопытство.

— У тебя новый компаньон, Джорн?

— Это пууха, — пояснил я, скрывая нетерпение.

— В самом деле? Очень интересно. Но, по-моему, ты пришёл не для того, чтобы обсуждать инопланетные формы жизни и течение лет. Что ты хочешь мне сказать?

Тут я удивился. Кафу нарушил обычай, так быстро перейдя к сути дела. Он даже не предложил мне сесть или выпить чего-нибудь освежающего, проигнорировав элементарные приличия. Я не знал, было ли это признаком враждебности или же чем-то другим. Очевидно было одно — принимали меня безо всякого радушия.

Я решил, что на такой приём следует ответить не меньшей прямолинейностью:

— У меня есть камни для аукциона.

Кафу поднял руки в жесте, который у его народа означал отказ.

— Тебе нечего продавать, Мэрдок Джорн.

— Нечего? А как насчёт вот этого? — Я положил на ладонь лучший из бериллов и подставил его под луч света. И я заметил, что этот свет обладает особыми свойствами — ни один фальшивый, отреставрированный или треснувший камень под ним не мог скрыть своих изъянов. В том, что мой зелёный берилл пройдёт эту проверку, я не сомневался.

— Тебе нечего продавать, Мэрдок Джорн. Ни здесь, ни на других законных аукционах или в торговых домах.

— Почему? — Его отчуждённость вызывала тревогу. Такой человек, как Кафу, не стал бы лгать, чтобы сбить цену. Если он говорит, что продать камни нельзя, значит так и есть, и любой законный рынок передо мной закрыт. Но оглушённый таким ударом, я ещё не пришёл в себя.