Профессия: ведьма - Ольга Громыко

– Они… все?

– Чума, – коротко ответила я и надолго замолчала. Перед моими глазами проносились полузабытые видения-воспоминания.

…Запах тухлятины и горелого мяса пропитал всю округу. Деревня Топлые Реды казалась единой издыхающей тварью, заживо разлагающейся в глуши леса и непролазных болот. С первыми лучами холодного весеннего солнца я прыгала с печи, накидывала рваный тулупчик и убегала за околицу, свистнув дворовую собаку. Будь моя воля, я не возвращалась бы вовсе, но четыре дня безостановочного пути до ближайшего селения и троекратный ночлег в лесу, кишащем волками, отбивали всякую охоту к побегу.

Год выдался неурожайным. Коровы, с раздутыми от гнилой соломы боками, падали одна за другой. Люди еще как-то держались, подмешивая в муку толченую кору и пресные корни болотных растений. Плохо, что деревня в глухомани, до ближайшего села семь дней пешим ходом, не у кого попросить поделиться. Да и не поделятся, у самих шаром покати.

Лес же помогал мне если не утолить, то хотя бы приглушить зверский голод. Черные проплешины у корней деревьев проклевывались бледно-желтыми стебельками дикого лука, горькими, но съедобными, в перепревшем опаде иногда находились прошлогодние орехи и желуди, а как-то раз я наткнулась на вмерзшую в лед лягушку и долго выбивала ее камнем, дуя на озябшие пальцы. Далеко от деревни я не отходила – волкам тоже хотелось есть, и ночами они уныло выли под частоколом, выманивая излишне самоуверенных собак. В отличие от людей, волки друг друга не трогали, а вот наш сосед средь бела дня топором проломил голову отцу, споткнувшемуся и уронившему горшок с жидкой болтушкой. Его не попрекали даже за глаза. Люди сторонились друг друга, подглядывая, вынюхивая, выискивая чужие тайники с зерном. Мы тоже стянули остатки провизии в подвал и по десять раз за ночь спускались их проверять и пересчитывать.

В начале весны в деревню пришел обоз с мукой и мороженым мясом. Заиндевевшие лошади со спавшейся в ледышки гривой привычно остановились у ворот. Ими управлял мертвец, закутанный в волчью шубу – старминский купец, торгующий с отдаленными поселениями. Сегодня он не требовал денег за свой товар, и люди дрались за его шубу, как настоящие волки.

Вместе с купцом пришла чума, его последняя подруга. Она неслышно прокралась в избы, отогрелась у жарко натопленных печей и спустя неделю вышла на охоту.

Первые три могилы еще кое-как выдолбили в мерзлой земле за частоколом. Остальных складывали сверху, заваливали смолистыми еловыми лапами и поджигали. Прогорев, костры ядовито скалились из груды пепла обугленными черепами. По утрам с них вспархивали сороки, вертлявые, длиннохвостые, вечером степенно расхаживали вороны.

Насытившаяся чума остановилась на четвертом десятке. Из двадцати пяти уцелевших девять медленно выздоравливали, остальные ежечасно искали страшные метины на коже, но боги миловали. Костры за частоколами угасли, пепел подернулся серым снегом. В деревне осталось девять мужчин и пятнадцать женщин, из детей выжила я одна. Никто не хотел заново обживать проклятое место. Собирались, как только потеплеет и подсохнут тропы, разбрестись по окрестным деревням, по родственникам. Я временно жила с дядей, братом отца, потерявшим жену и пятерых детей. А зима все затягивалась. То ударят морозы, то повалит снег, то оттепель нагонит воды под самый порог. Продукты снова подходили к концу, когда я приметила тянущиеся к деревне подводы. Встречать их высыпала вся деревня – не выходя, впрочем, за частокол. Кто их знает, гостей незваных, – вдруг разбойники какие, банда татей лесных. Да и с теми можно договориться, лишь бы, не разобравшись, стрельбу по встречающим не открыли.

Мне все было видно и отсюда, с соломенной крыши сарая, куда я вскарабкалась в поисках необмолоченных колосков. Странный это был обоз. Три телеги, а на них горой, под дерюгой, что-то гремящее и угловатое. Впереди двадцать воинов на лохматых лошадках, и сзади столько же. Война, что ли? С кем? Кому мы, болезные, потребовались?

Обоз встал под вековым дубом, в пятистах локтях от частокола. Воины смотрели насторожено, не спешиваясь. Наконец вперед выехал десятник на саврасом коне, косясь на своих и поминутно проверяя направление ветра обслюнявленным пальцем. Его смелости хватило локтей на двести.

– Много вас тут? – завопил он, прикрывая нос кожаной рукавицей.

– Есть чуток! – радостно откликнулся мой дядька, шагнув было за ворота, но воины немедленно ощетинились взведенными арбалетами, и он поспешно отступил назад. – Кто не помер, тому уже бояться нечего, две недели хворь не сказывалась! Заходите, не тревожьтесь – схлынуло моровое поветрие!

Десятник, не отвечая, повелительно махнул рукой. Молчаливые воины редкой цепочкой окружили деревню, за ними с надсадным скрипом потянулись телеги. Под сдернутой рогожей оказались пузатые бочонки в черных потеках.

Кто-то из мужиков, смекнув, к чему идет дело, перемахнул частокол и припустил к лесу в отчаянной надежде прорваться между двумя воинами. Короткий арбалетный болт целиком скрылся под его левой лопаткой. «Спасатели» сноровисто выбивали днища бочек, с размаху плеща на частокол вязкой смолой, пока десятник неторопливо разжигал соломенный факел. Я кубарем скатилась с крыши, метнулась туда-сюда – бежать некуда, черный удушливый дым слепит глаза, першит в горле, люди мечутся в огненном кольце, натыкаясь друг на друга. Брызгами разлетаются искры, гудящим пламенем разрастаясь в соломенных крышах. Частокол пылает, близко не подойдешь, сухо тренькает арбалетная тетива, не выпуская за ворота, в ушах звенят истошные вопли, и не разобрать чьи – то ли воет перешибленная бревном собака, то ли заживо горящая женщина…

Только ребенок надеется укрыться от смерти в родном, пусть и горящем доме. Это меня и спасло. Ослепленная клубящимся внутри дымом, я споткнулась о кадушку в сенях и с визгом провалилась в открытый подвал. Крышка, за которую я судорожно попыталась уцепиться, хлопнула над моей головой. Скатившись по лестнице, я на четвереньках отползла в угол и забилась между ларем и стеной, поскуливая от боли и страха. Дым медленно истаивал под потолком, глинобитный пол холодил ушибленный бок. К реву пламени добавился грохот падающих балок – последнее, что я запомнила, прежде чем потерять сознание.

Потом был бессильный плач, неподдающаяся крышка, окровавленные пальцы… сытые вороны, пепелище с остовами домов… железный ошейник моего верного пса, рассеченный мечом… черно-красные тряпицы на деревьях, предостерегающие путников. Король без раздумий пожертвовал маленькой деревней ради целого королевства, но я не находила оправдания его поступку ни тогда, ни теперь, когда постигла основы целительства с ключевым постулатом «меньшего зла». Услуги магов дороги, смола куда дешевле…

Я брела по оттаивающему лесу, судорожно сжимая котомку с остатками припрятанной в подвале картошки. На избушку лесной знахарки я наткнулась совершенно случайно, провела у доброй старушки около недели, а там гостивший у нее племянник подвез меня до Стармина на телеге.

В тот же день меня приняли в Школу Чародеев, Пифий и Травниц.

…Я уже не молчала, я рассказывала Лёну свою историю, ничего не скрывая. Он не поддакивал, не произносил слов утешения, он просто разделил со мной тот страшный весенний день, и воспоминания потеряли свою пугающую остроту и перестали быть наваждением.

Мне больше никогда не снились кошмары.

Вампиры с явным нетерпением следили, как я прощаюсь с Лёном у фонтана и он передает мне букет полевых цветов, нащипанный по обочинам дорог. Букет был выдержан в синих тонах – васильки, колокольчики, пушистые фиолетовые ежинки на полуголых стеблях, десяток крупных страстоцветов – с каймой из тысячелистника. Собирала букет я, но потом всучила цветы Лёну, увлекшись погоней за чем-то маленьким и светящимся, вроде пухлого золотого жука, выпорхнувшего из пунцовой чашечки дикой лилии. Естественно, не догнала, о букете забыла, и Лён, не напоминая, терпеливо нес его версты полторы. Пока вампир помахивал букетом в опущенной руке, тот выглядел вполне прилично, но стоило придать цветам естественное положение, как те горестно повесили головки. Лён непритворно смутился. Выглядело это так, словно незадачливый ухажер дарит девушке розы, которые неделю назад отвергла предыдущая пассия. Не пропадать же добру…

– Не пропадать же добру… – вслух повторила я, макая букет в фонтан. – Как ты думаешь, они отойдут?

– Полевые цветы живучи.

Лён ушел. Ожидавшие – нет, из чего я заключила, что ждут именно меня. Мокрые цветы выглядели еще плачевнее, теперь ими не прельстилась бы даже умирающая от голода коза, не говоря уж о даме сердца. Встряхнув букет, я храбро пошла навстречу вампирам. Собравшиеся поздоровались и расступились, пропуская меня в Кринин дом. Но уже через несколько секунд робкий стук в дверь дал мне понять, что от вампиров так просто не отделаться.