Скобелев, или Есть только миг… - Борис Васильев

— Слушаюсь, Николай Александрович, — недовольно проворчал Саранчов.

Генерал Веревкин отбыл на свидание с Кауфманом, которое, впрочем, так и не состоялось, поскольку наказной атаман Уральского казачьего войска был контужен в голову случайной пулей. Это обстоятельство не изменило намерений Константина Петровича во что бы то ни стало обойтись без штурма Хивинской цитадели. Он старался проводить совершенно незнакомую Туркестану политику мира, но это пока удавалось ему плохо. Однако Кауфман был настойчив и целеустремлен, поскольку хорошо помнил напутственные слова Александра II: в Туркестане будет твориться ныне российская история, Константин Петрович. Сочинить можно все, но записать — либо пером, либо штыком. И запись чернилами куда долговечнее, нежели запись кровью людской.

3

Сразу же после отъезда генерала Веревкина Скобелев приказал всем своим силам сосредоточиться против Шахабадских ворот Хивинской цитадели. И ранним утром заехал за Макгаханом.

— Я обещал предоставить вам, дружище, возможность поучаствовать в штурме. Прошу со мной, коли не передумали.

— Чашечку кофе? — усмехнулся корреспондент.

— С удовольствием, если последует ваше согласие.

— В противном случае я бы предложил вам бренди.

Выпив кофе, приятели отправились на позиции. Там оказался Саранчов, следивший за отходом своих казаков.

— Жаль, что поторопился, — с неудовольствием сказал Скобелев. — Я, признаться, рассчитывал на твоих пушкарей.

— Они — армейские, а не казачьи, — пояснил полковник. — Стало быть, их приказ Николая Александровича не касается. А я прикажу им догонять меня после того, как ты их отпустишь.

Артиллеристы Оренбургского отряда с удовольствием откликнулись на личную просьбу Скобелева. Однако еще до их залпа черт принес корнета графа Шувалова с категорическим приказом генерала Кауфмана во что бы то ни стало воздержаться от штурма, и Михаил Дмитриевич очень расстроился.

— Вот незадача…

— Корнеты любят славу, — проворчал корреспондент. — Вполне допускаю, что этот — тоже.

Он тут же с типично американским амикошонством познакомился с графом, который упоенно рассказывал, каким опасностям он подвергался, торопясь донести до Скобелева приказ Константина Петровича ни в коем случае не штурмовать цитадель до особого на то распоряжения.

— Стреляют вовсю, господа!.. — разглагольствовал юный корнет.

— Представьте, лошадь под моим коноводом ранили! Чуть бы левее, и…

— И, — согласился Макгахан. — Считайте, что это «и» уже произошло. Во всяком случае, именно так я и напишу в своей корреспонденции: «Под отважным корнетом графом Шуваловым была ранена лошадь». Весь Петербург будет восторженно замирать от ужаса, поскольку именно там, согласно договоренностей, первыми читают мои статьи.

— Ранена лошадь? — оторопело спросил корнет. — Ну, так я и говорю, что под коноводом…

— Ваша, граф, ваша, — мягко втолковывал Макгахан. — Но, будучи человеком отважным, вы поспешили за полковником Скобелевым, который уже ворвался в крепость во главе своих солдат…

В это время громыхнул залп из двух оставленных Саранчовым орудий. Шахабадские ворота сорвало с петель, кто-то уже восторженно орал «Ура!», а корнет граф Шувалов окончательно запутался в вопросе, чья лошадь была ранена, и зачем он вообще здесь оказался.

— Наша очередь, друзья. — Михаил Дмитриевич глубоко, как перед прыжком в воду, вздохнул. — За мной, ребята!..

Он первым ворвался в цитадель. Американец с винчестером бежал на шаг позади, а следом за ними поспешал корнет Шувалов, упоенно размахивая саблей. С крыш стреляли второпях, но весьма часто, что очень удивило Скобелева:

— Вот упрямцы! С перепугу, что ли? Пригнитесь, Макгахан, вы не на Диком Западе!..

— Я — на диком Востоке. И мечтаю получить легкое ранение…

Ранения он не получил, равно как и все остальные. Скобелев довел своих солдат до ханского дворца, где их встретили вконец растерявшиеся представители хана и строгие седобородые аксакалы.

— Мы сдали город без боя…

— Как бы не так, — сказал Михаил Дмитриевич, задыхаясь от бега. — Вы сдали его мне на шпагу…

Вечером он получил нагоняй от генерала Кауфмана.

— Ваше счастье, что не оказалось ни одного раненого. Что за мальчишество, полковник?

— Хотел оказать вам услугу, ваше превосходительство.

— Так окажите ее цивилизованно, — продолжал недовольно ворчать Константин Петрович. — Одновременно с вами из Красноводска выступил на Хиву отряд Маркозова. Найдите его, и я позабуду о вашей дерзкой самодеятельности.

Отряд Маркозова действительно затерялся в песках, его и впрямь надо было найти, но Кауфман отсылал Скобелева не столько на поиски, сколько прятал от недовольных глаз. Ему понравилась вызывающая активность фактического командира Киндерлиндского отряда, но если бы при штурме не обошлось без ранений, главнокомандующий всеми войсками в Туркестане сурово взыскал бы с чересчур активного подполковника. Но — обошлось, и сейчас следовало спрятать Скобелева от многочисленных недругов.

— Отряд Маркозова потерялся где-то в Каракумских песках, — объяснял он, когда мысль во что бы то ни стало отправить Скобелева подальше уже окончательно овладела им. — Необходимо найти его и передать приказ вернуться в Красноводск. Возьмите в свое распоряжение всех уральских казаков и проведите эту операцию со всей свойственной вам стремительностью, пока противник еще не опомнился.

— Стремительно тащиться от колодца к колодцу? — усмехнулся Скобелев. — Это невозможно, ваше превосходительство. Все беглые джигиты из Хивы осели именно возле колодцев, которых очень мало на этом маршруте. Следовательно, моему отряду предстоят бесконечные затяжные бои и многочисленные внезапные стычки, что никак не может привести нас к желаемому результату.

— Возможно, вы правы, полковник. Но нет иного повода отправить вас с глаз долой.

— Благодарю ваше превосходительство за заботу, — искренне сказал Михаил Дмитриевич, поняв истинную причину внезапного решения Кауфмана. — Только за что же страдать ни в чем не повинным казакам?

— Вы обсуждаете приказ, Скобелев?

— Никоим образом. Я лишь ищу наиболее приемлемый способ его исполнения. Разрешите доложить свои соображения утром?

Идея, вдруг посетившая Скобелева, была безумной, почему он и оценил ее совершенно особенно. Она не просто щекотала нервы и тешила самолюбие — она могла помочь исполнить и впрямь необходимый приказ Кауфмана, не рискуя казачьими жизнями. Однако Михаил Дмитриевич почему-то стеснялся, когда излагал ее Млынову. Но прапорщик сказал всего одну фразу: