Сиверсия - Наталья Троицкая

– Ты говорил мне, что подачек не принимал. Ты не продержишься и минуты, если я пойду дальше. Ты уже сейчас имеешь готовность принять меня, как подачку. Но сейчас я уйду. Ты останешься. Тебе не будет покоя. Ты будешь думать обо мне, вспоминать шаг за шагом то, что сейчас было. Ты будешь хотеть меня, проклинать меня. Теперь твоя очередь упасть на колени. Мы квиты!

– Все будет не так.

Он рванул кофточку на ее груди, молниеносным движением смахнул со стола посуду, и склонился над француженкой, совсем не возражавшей против такого поворота событий.

– Ты абсолютно дикий русский. Но ты будешь мой! Как у вас говорят, с потрохами…

Шон Лин Тау Цзы – по происхождению китаец, по паспорту гражданин Соединенных Штатов – был человеком уважаемым в деловом мире, но его подлинной биографии не знал никто, и на карте мира невозможно было отыскать местоположения его конторы. Тем не менее, этот человек был превосходным посредником в крупных, не подлежащих огласке сделках. Его благосклонность ценили, за его помощь щедро платили.

Поговаривали, что Шон Лин Тау Цзы, или Шон Цзы, как он любил на европейский манер представляться, мог продать что угодно кому угодно, оставшись при этом в неизменной выгоде. «Что угодно» иногда было оружием, иногда новыми технологиями, иногда золотом, иногда бриллиантами, а иногда живым товаром. «Кто угодно» мог быть действительно кем угодно, от воинствующих политических лидеров до консервативных миллиардеров. Спецслужбы всего мира официально стремились пресечь бурную деятельность Шона Цзы, а на деле сотрудничали с ним, так как не было более удобного неофициального канала для финансирования тем и разработок «с душком». В свою очередь Шон Цзы, помимо неизменного положительного результата, обеспечивал еще и полную конфиденциальность. Так что, всех всё устраивало.

Сейчас этот предприимчивый человек сидел в беседке на берегу озера с деловым партнером Никитой Осадчим и после хорошей, но умеренной трапезы заканчивал чайную церемонию.

Посиделки в беседке напоминали встречу двух старых друзей.

– Каросый тяй, госьподин Никита, – с елейной улыбкой тщательно выговаривая слова, произнес Шон Цзы. – Сьпасибо.

Он предпочитал говорить на языке страны пребывания.

– Я рад. Рад, что вы, пусть ненадолго, почувствовали себя как дома.

Тонкости чайной церемонии были соблюдены. Никита Осадчий жестом приказал очистить стол.

– Ви мнёго ряботаете, Никита.

– Нетипично для русского, не так ли?

Шон Цзы закивал.

– Да, у нас все хотят жить красиво, но при этом, как Емеля из русской сказки, все время лежать на печи с мечтой о той не пойманной щуке, которая будет исполнять каждое желание. Здесь даже пословицы и поговорки специфические в ходу: «Работа не волк, в лес не убежит», «От работы кони дохнут», «Дураков работа любит, а дурак работе рад»… Вот у немцев, например: «Работа прославляет». У евреев: «Кто рано встает, тому Бог идет навстречу»…

– У нась говорят, тьто недосьтойно просьто накорьмить голодного, лутьсэ дать ему удотьку. Есьтё мудьрее дать удотьку и забыть показать, где водиться риба.

Осадчий от души рассмеялся.

– Замечательно… Замечательно, господин Шон! Восток многому меня научил. Труду прежде всего. Именно там я поверил в правдивость истины о том, что дорогу осилит идущий.

– Я увазяю вась, как надезьного парьтьнера. Я помню васи блесьтясие сьдельки есё во времена афганьського вторьзения. Только тогьда товарь биль иной.

– Я иду в ногу со временем. Мировой валютный хаос позволяет широко использовать алмазы как универсальное средство платежа для всякого рода нелегальных операций. На разнице валют при продаже наших алмазов на мировом рынке можно заработать превосходную прибыль. Я убежден, что у алмазного рынка большое будущее. Я торгую уникальным товаром. Алмаз – исключительный технический материал. Его оптические, термические, электрические свойства только начинают использовать военные. Электроника, оптика сделают прорыв в развитии с началом применения алмазов. Запомните мои слова. Сейчас у нас девяносто второй год. Лет через десять вы скажете мне, как же я был прав!

– Дюмаю, ськазю непременнё. Но сейчась деньгами и альмазями ви финаньсирюете войну, тьтобы нефьтянёй бизьнесь сьталь васим.

– Я, как алмаз. Многогранен. Жаль только, риска много. Моё правительство все еще против контрабандного вывоза алмазов за рубеж.

– Усьпех войни изьменит расьтяновьку силь и сьтанет препятьсьтьвием проникьнёвению НАТО в регион. На деле, ви работаете на благо васей сьтряны. Это выгодно васему правительству. Зяметьте мою деликатьнёсьть, Никита. Я не сьпряшиваю, ряботаете ли ви на прявительстьво.

– Шон, вы же знаете, я работаю только на себя.

– Ви дольго готёвили эту сьдельку. Это будет сьделька всей васей зизьни!

Он довольно улыбнулся, похлопал Никиту Осадчего по руке своей сухонькой теплой ладошкой.

– Одьнако, я слисяль, – продолжал Шон Цзы, – тьто нас дрюг Толя Сибирьцев не в восьторьге от бизнеся. Я это приехаль ськазять. Я верю в клан. Я не верю в усьпех, где лебедь, ряк и сюка – парьтьнёри.

– Я буду работать над этим.

– Ряд, тьто ви видите пьробьлему. Рязь тяк, моя миссия исьтерьпана.

Шон Цзы поднялся, церемонно поклонился, водрузил на нос темные очки и пошел к машине.

Оставшись один, Осадчий от души врезал кулаком по столу.

– Откуда?! Откуда эта раскосая обезьяна столько знает?

В опустевшей аудитории кафедры экстремальных видов спорта они сидели вдвоем: Хабаров и Андрей Романцев.

Пепельница на столе была заполнена доверху, кофе выпит, стол завален чертежами и записями с арифметическими выкладками. Все говорило о том, что здесь был долгий, обстоятельный и очень непростой разговор.

Наконец, Романцев рывком снял очки, бросил их поверх бумаг и откинулся на спинку кресла.

– Я подозреваю, Саша, каким местом ты думал, соглашаясь на работу у своей Эммануэль. С этого момента, пожалуйста, думай головой!

Романцев был рассержен и раздосадован одновременно.

– Санек, ты занимаешься рисковыми вещами. Но сейчас… Не усугубляй. Ему, – он направил указательный палец в небо, – Ему может не понравиться.

Хабаров усмехнулся.

– Я сегодня утром в «Московском комсомольце» прочел, что какой-то парень с Тверской ел в постели эклер, подавился и, представляешь, помер.

– Тогда эклеры ешь. Менее затратно.

Хабаров собрал бумаги в объемистую кожаную папку и оставил на столе несколько зеленых купюр.

– Ладно, профессор. Бывай! Спасибо тебе.

Крупные капли холодного дождя монотонно барабанили по стеклам машины.

«Обложило… Черт бы побрал этот дождь! – думал он, направляясь на базу. – То жарило, будто в пекле, а как снимать, так погода ни к черту!»

– Саша, да брось ты свою мадмуазель! – шумел встретивший его, угрюмого, в офисе Виктор Чаев. – Ты на себя не похож. Все хмуришься и думаешь, думаешь и хмуришься. Ты не должен быть следующим! Ты не обязан! Забудь, что я на пьяную голову тебе говорил.

– Виктор, им просто чуть-чуть не повезло.

– Ага! На целую жизнь…

Дома, как и на душе, было неуютно. Хабаров открыл дверь на балкон. Влажный бархатный вечер вполз в комнату. Не желая потакать паршивому настроению, надеясь, что работа его отвлечет, он взял ноутбук и удобно утроился на диване в гостиной. Настойчивый звонок в дверь не дал ему поработать. Хабаров нехотя пошел открывать.

В квартиру, едва не сбив его с ног, влетел Олег Скворцов.

– Саня! – он крепко обнял Хабарова. – Саня, прости меня!

– Олежек, ты чего?!

– Позвонок, прости меня! – он бухнулся на колени и закрыл лицо дрожащими руками.

Хабаров поднял Скворцова и повел в кухню. Полстакана водки Скворцов выпил залпом, перевел дух и заплакал.

– Денис… Он копался в твоем парашюте. Людка его спать укладывала, он ей и…

Состояние Скворцова едва вытягивало на троечку.

– Что? – растерянно выдохнул Хабаров, и противный холодок побежал по спине. – Я же сказал вам: «За парашютами присматривайте!»

Оба молчали.

Скворцов достал сигарету и теперь мял ее дрожащими пальцами.

– Если б Денис и до запасного…

– Хватит, Олег!

На машине Скворцова Хабаров отвез его домой.

– Зайди, – попросил Скворцов. – Денис и Людка ждут. Прощения просить будут.

Хабаров вложил ключи от машины в руку Скворцову.

– Олежек, постарайся, чтобы твоя бурная семейная жизнь не сказывалась на работе. Или мы расстанемся.

Он вел себя абсолютно спокойно и уверенно, и это сразу бросалось в глаза. На его лице не было и тени сожаления, тем более – раскаяния. Его взгляд был холодным и твердым. Никита Осадчий не сомневался ни в чем. Сомнение – признак неуверенности, неуверенность – сестра слабости, а слабость еще хуже, чем тупость.

– Не слишком ли ты круто с ним, Никита? Мы же не уголовники, мы бизнесмены.

– Тут такая хрупкая грань… – улыбнулся тот. – Брюс не потянет нового витка в развитии нашего бизнеса.