Смертельная верность - Татьяна Ефремова

— Ну слышали, — осторожно подтвердил Димыч. — Так Ганса, вроде, завистники убили.

— Ха! Вы слушайте больше. Какие там завистники! Да сам он собаку и порешил. У Ганса подозрение на дисплазию было. Если бы подтвердилось, накрылась бы вся Юркина племенная работа. Никто бы с Гансом сук вязать не стал. Вот и прощайте денежки. А заодно и Юрочкина репутация офигенного кинолога. Хорош специалист — не смог дисплазию разглядеть. А если разглядел и все равно вязал кобеля, так это еще хуже. Так что, никаких злодеев там не было. Собаку свою он сам убил. А представил все так, будто на выставке конкуренты отравили. Да об этом все знают, только предпочитают вслух не говорить. И Коля знал. Поэтому и испугался, что Юрка на самом деле Райса отравить может. Так что, вполне мог его убить, чтобы собаку спасти. А заодно и себе забрать наконец. Райс ведь теперь у него живет, вы знаете? Ну да, я же говорила уже. В общем, все сложилось как надо. Вот и судите сами, кому это было выгодно.

Глава 11

Вещи были давно собраны и уложены в две вместительные сумки. Хотя, казалось бы, какие у них с Ксюшкой вещи? А вот поди ж ты, голь перекатная, а барахла, с которым расстаться невозможно, на две сумки набралось. С одной стороны много, для двух нищебродок. А с другой стороны, это ведь вся предыдущая их жизнь в эти две сумки уместилась.

Ольга в сотый, наверно, раз перебирала аккуратно сложенные Ксюшкины маечки и свитерочки. Разглаживала, расправляла складочки. Хотя, никаких складочек там и в помине не было. Просто надо было себя чем-то занять, как-то отвлечься. Каждый день в ожидании. Всего неделя осталась, шесть дней, всего пять. Всего пять дней. И две эти сумки, вместившие всю ее прошлую несуразную жизнь. Бросить бы их здесь, начать все с чистого листа. Была такая мысль — явиться к Стиву налегке. Но потом подумалось, что будут они с дочкой выглядеть совсем уж жалко, с пустыми руками-то. Вот и потащат они через океан свои дешевые тряпочки, чтобы показать, что не совсем уж они голодранки, и у них имущество имеется… Хотя, какое там имущество, если совсем начистоту? Дешевка рыночная. Напоминание о том, что жизнь у нее, Ольги Кузнецовой, не задалась с самого начала, если к двадцати семи годам не нажила она ничего, кроме этих жалких тряпок, да поперечных морщинок на лбу от вечных раздумий на тему «Как жить дальше».

Ольга решительно застегнула молнию и поставила сумку в угол. С глаз долой. Подумала, что надо чем-то полезным заняться, но вместо этого взяла с полки конверт с документами. Документы она тоже перебирала по десять раз на дню. Перекладывала с места на место, вчитывалась в мелкие буковки, помнила уже наизусть.

Вот их с дочкой паспорта. Ксюшка на фотографии такая серьезная, не ожидала от нее. А может, не серьезная, а испуганная просто? Ольга внимательно вгляделась в снимок, даже к свету повернула, чтобы получше рассмотреть. Да нет. Никакая она не испуганная. Все в порядке. Она тоже этого переезда ждет не дождется. Каждый вечер спрашивает, как они будут жить там, в Америке. Ольга рассказывает это ежедневно, как сказку на ночь. Про море, про песок, про счастливую жизнь. Рассказывает и сама верит. Потому что, если во все это не верить, то совсем тоска. Тогда получается, что вообще нет никакого выхода. Нет уж, пусть лучше будет сказка про Америку.

Значит, паспорта, визы, билеты до Москвы, билеты до Нью-Йорка… Ольга положила обе ладони на тонкую стопочку документов. Господи! Неужели все получилось? Неужели весь этот кошмар закончился? Как будто и не было последних двух месяцев, когда она все время уговаривала, упрашивала, плакала. А никому до нее не было дела. Никто даже выслушать толком не хотел. И смотрели на нее так, будто она перед ними в чем-то виновата. А в чем она перед Юркой и его родителями виновата, спрашивается? Ну в чем? Про Ксюшку они сразу вспомнили. Как же, внучка, родная кровь. А когда эта родная кровь в дырявых сапожках по лужам шлепала, где они были? Когда врачиха из поликлиники лекарства выписывает и про апельсины с морсом что-то говорит, а у тебя не то что на апельсины, на хлеб денег нет. Какие уж там лекарства. Где были эти любящие бабушка с дедушкой, спрашивается? Про родного отца даже и вспоминать не хочется. Жил припеваючи столько лет, и не вспоминал, что дочка у него живет где-то. А тут вдруг взвился: «Ты хочешь отнять у меня моего ребенка!». Как он орал тогда! Тоже, любящий папаша нашелся. «Мой ребенок, — кричит, — моя кровь! Черта с два увезешь!». И родители его такие же, подняли вой. Никто ее понять не хотел. Только Лелик. Тот ее всегда понимал, или вид делал, что понимает. Может, зря она тогда за него замуж не пошла? Не было бы сейчас позади всего этого кошмара.

Нет, даже думать об этом нельзя. Столько она своего добивалась, столько перетерпела ради этого. А сейчас что же, пожалеть обо всем? Ну уж нет! Пять дней всего осталось. Вот и дата на билетах. Пять дней. И забыть все, как страшный сон. И Лелика забыть с его благородством и сочувствием. Тошно уже от его благородства, как он сам-то этого не понимает. Звонит каждый день, хоть она ему сразу сказала, чтобы никаких контактов. А он звонит, молчит в трубку. Раньше все про любовь свою канючил, а теперь просто молчит. И стыдно перед ним, и по-другому нельзя. Скорее бы уж улететь.

Телефонный звонок заставил вздрогнуть. Боялась она в последнее время телефонных звонков. Ничего хорошего от них не ждала. Трубку взяла ледяными от страха пальцами.

— Ольга Владимировна? Это капитан Захаров. Нам бы встретиться еще разок, уточнить кое-что. Да нет, не надо приезжать. Я тут неподалеку, могу сам заскочить на полчасика. Вот спасибо. Сейчас буду.

Она положила трубку и вытерла о футболку разом вспотевшую ладонь. Мельком глянула на свое отражение в стеклянной дверце серванта. Ну и вид! Бледная, как смерть, глаза перепуганные. Так этот опер все, что угодно, про нее подумает.

Димыч пил мелкими глотками остывший чай и разглядывал исподтишка сидевшую напротив «гражданку Кузнецову». Изменилась она за полторы недели. Похудела, осунулась. И заторможенная какая-то, разговаривает медленно, будто каждое слово подбирает. Сразу после убийства бывшего мужа, она гораздо бодрее была. А сейчас что же, прониклась утратой? Да какая там утрата, она и думать забыла про бывшего мужа, тем более замуж собирается.

— А вы когда улетаете?

— В пятницу. А что?

— Да ничего. Просто надо успеть закончить кое-какие следственные действия, пока вы здесь. Ну, не вызывать же вас потом из Америки. — Димыч улыбнулся, приглашая оценить его шутку. Но ответной реакции не получил — Ольга сидела такая же внешне безучастная, смотрела мимо него.

Уставшая она какая-то. И не радостная совсем. Вроде, приятное событие впереди, замуж выходит. Не поймешь этих баб, чего им надо? То замуж рвутся, аж пищат. А как дело на мази, так сразу грустные, о суровой женской доле задумываются. Вот и Ольга сидит, как неживая. Будто не под венец ей скоро, а на эшафот.

— Оля, а зачем вам в Америку?

Кузнецова будто проснулась разом, даже на стуле выпрямилась.

— Как это зачем? Я замуж выхожу за американца.

— Это я помню. А почему именно американец? Разве здесь мужиков мало?

— Вам-то какое дело? — неожиданно зло спросила Ольга.

— Просто интересно.

— Ах, вам интересно! — Ольга взвилась неожиданно, зашипела как кошка, сжимая под столом кулаки. — Вам интересно! Думаете, наверно, что это блажь такая, да? Мужиков, говорите, и здесь полно? Да где они, мужики-то? Нет, не те, у которых в штанах доказательство. А тех, кто готов на себя заботу взять. Да-да, элементарную заботу о своей женщине и ее детях. Чтобы можно было о детях думать, а не о том, где денег до получки достать. И нечего не меня так смотреть! Да, я слабая, я никчемная. Это мне и Юрка всегда говорил. Он-то себя слабым не считал, и другим этого права не оставлял. А как быть, если слабый? Ну как быть? Ведь жить-то всем хочется, только не все умеют.

Ольга вдруг расплакалась, закрыла лицо руками. Капитан Захаров смотрел на нее без всяких эмоций. Привык. Подумал, что Ольга, пожалуй, не притворяется, не давит на жалость, не пытается слезами расположить к себе неугомонного мента. Искренне плачет, потому что наболело.

Димыч поднялся, налил в стакан воды из-под крана, поставил перед Ольгой. Снова сел напротив, наблюдая, как гражданка Кузнецова пьет воду с хлоркой и еще черт знает чем, стуча о край стакана зубами. Жалкая она какая-то. Пришибленная. Вот и водой этой давится, старается допить до конца. Интересно почему? Время тянет или правда такая размазня? Интересно, если бы он ей в воду рвотного порошка всыпал, она бы тоже пила не отрываясь? Курица чертова! Мужчину ей надо, дурехе, чтобы ответственность за нее взял. Как же, возьмет он, держи карман.

Димыч вытащил из Ольгиных рук недопитый стакан, поставил на стол, протянул висевшее тут же полотенце. Ольга сидела не шелохнувшись, и только всхлипывала, как заведенная. Димыч поднялся решительно, обошел стол, вытер полотенцем Ольгино лицо. Поколебавшись пару секунд, высморкал гражданку Кузнецову в это же полотенце, отложил его подальше.