Корабли на суше не живут - Артуро Перес-Реверте

Все эти мысли вертелись у меня в голове, когда я слушал увлекательную лекцию Хосе Игнасио Гонсалеса-Аллера, посвященную испанскому флоту во времена Габсбургов и неудачному походу на Англию. Гонсалес-Аллер — историк, адмирал и даже с недавних пор директор Мадридского морского музея, а сопровождал его другой литератор и моряк, капитан 1-го ранга Луис Дельгадо, директор Картахенского морского музея. И вот, сидя в публике, деля с герцогом Медина-Сидония неприятности, доставленные его противниками Говардом, Дрейком и Хокинсом, переживая вместе со злосчастными испанцами катастрофу у берегов Ирландии, видя отблеск былого на том, чем стали мы ныне, а может быть, и наоборот, я говорю себе, что есть военные моряки, которые читают, и пишут, и знают, и изучают, и именно поэтому достойны своих мундиров. Есть люди, для которых слово «культура» — повод хвататься не за револьвер, а за книгу: они — достойные преемники тех, кем некогда гордилась наша злосчастная отчизна. Последователи великих и просвещенных моряков XVIII века — той эпохи, когда человек еще лелеял надежду на свободу и на прогресс, — которые странствовали, открывали новые земли, изучали и писали. Мы помним славные имена Хорхе Хуана, Ульоа, Тофиньо, Масарредо — моряков, воинов — но также и ученых. Их заслуги признавали британские и французские академии, а враги, когда брали их в плен или даже убивали, обращались с ними как с равными. Просвещенные мореплаватели — Чуррука, Алькала Галиано, Вальдес — были сыновьями той эпохи, когда в очередной раз наша Испания готова была поднять голову, приоткрыть окно и впустить поток свежего воздуха, — но в очередной раз судьба наша злосчастная распорядилась иначе и послала нам бесстыдника Годоя, остервенелого фанатика Мерино[32], запредельного негодяя Фердинанда VII, которому нет и не будет прощения, и снова все покатилось к дьяволу. А наши ученые мужи, люди, умеющие думать и столь необходимые нам, умерли вместе со своим веком, сложили свои светлые головы при Трафальгаре, а перед тем еще жили на половинном жалованье в этой убогой стране или были взяты под подозрение и оттеснены на обочину не кем иным, как культурными либералами, сгинули в нищете и забвении или вынуждены были эмигрировать — как хорошо, когда знаешь, кто такой Фемистокл! — по злой иронии судьбы, в ту самую Францию, в ту самую Англию, против которых сражались не так давно. И былые враги оказались — не в первый раз — благородней, великодушней и гостеприимней, чем собственное неблагодарное отечество.

Оттого и отрадно убедиться, что есть еще люди, идущие по их следам. Что когорта просвещенных испанских моряков, путешественников и ученых не полностью исчезла под натиском глупости и невежества, осененных знаменами неважно какого цвета, которые разворачивают над собой безграмотные дикари, скорее всего, не ведающие даже, что́ защищают. Утешительно убедиться, что книги, чьи корешки я поглаживаю в своей библиотеке, — «Наблюдения» Хорхе Хуана и Ульоа, «История королевского флота», «Морская тактика», «Отчет о последнем плавании» — это не просто мертвые обломки кораблекрушения, дань традиции или память эпохи, но звено длинной благородной цепи, которую от порчи и ржавчины оберегают люди, живущие в своем времени с мечтой о том, что выиграют самую праведную из войн, сражаясь на борту музеев и библиотек, но умеющие и оборачиваться назад с просветленной надеждой. Дай бог, чтобы в этой несчастной, безграмотной и корявой Испании, чьей черной душе никакой современный дизайн не придаст лоску, нашлось несколько тысяч таких людей — во дворцах, в крепостях, в казармах, в штабах и на капитанских мостиках.

Недоделанные пираты

Не сомневаюсь ни минуты, что в тот день Барбанегра и Олонес в гробах перевернулись, а призраки тех, кто не признавал при жизни ни Бога, ни короля, в негодовании застонали из зеленой полутьмы своего морского кладбища, воззвали к Вельзевулу и прочей нечистой силе. А дело было так: стояло тихое средиземноморское предвечерье, небо было красным, по морю бежали барашки, а левантинец мягко постукивал фалами о мачты пришвартованных у причала кораблей. Да, именно это имелось в наличии, а я сидел у входа в бар и глядел на море — на путь, которым черные корабли везли когда-то римские легионы и героев, которых допекли и до печенок достали мелочные боги. Был тот час, когда жизнь примиряет человека с жизнью, и все, что ты прочел, прожил и вымечтал, обретает свое место в мире, удивительно вписываясь в него.

И так вот сидел я, говорю, за столиком, когда вдруг грянула музыка столь же оглушительная, сколь и отвратительная — нечто вроде «пумба-пумба» слышалось мне, — и из подлетевшего к причалу катера спрыгнули на землю шесть или семь персонажей. Катер тащил за собой на буксире один из тех гадостных водных мотоциклов, что прославились благодаря бесстрашному бандюгану с большой буквы «Б» Маричалару[33], а, рея на ноке рея, имелся пиратский флаг с черепом и скрещенными берцовыми косточками. Однако внимание мое привлек не этот дерзкий штандарт, но облик новоприбывших со всей их сбруей и амуницией. Музыка и флаг дополнялись изысканной коллекцией отдыхающих, к которым я питаю особо нежные чувства, — все лет под сорок, в цветастых купальных, а вернее многоцелевых трусах, в куцых футболочках, туго обтягивающих пивные животы, в шлепанцах, в солнечных очках не нашего дизайна, с серьгами в ушах и с пиратскими косынками на головах à la блаженной памяти Эспартако Сантони[34]. И я сказал себе: ни фига себе! Какие они буйные и какой страх наводят. И откуда только свалилась эта банда?

Потом, когда они уселись неподалеку от меня в баре, я подумал так: любопытно, что сказали бы при виде этого плачевного зрелища капитан Блад, Питер Крюк, Черный Корсар или Щенок, или, если вспомнить персонажей всамделишных, а не книжных, — капитан Кидд, Эдвард Тэтч, Рыжий Морган, Чистюля Нэтти, дамы-флибустьерши Энн Бонни и Мэри Рид, застенчивый Рэкхем, или брат Караччоло и капитан Миссон, славные пираты Индийского океана? Стоило ли три-четыре века назад быть первостатейным негодяем, стоило ли брать на абордаж испанские галеоны, пускать Маракайбо на поток и разграбление, вешать на реях капитанов захваченных судов, пропускать пленников по доске или под килем, насиловать племянницу губернатора Ямайки, высаживать бунтовщиков на необитаемый остров, топить свой корабль, чтоб не попасть в руки королевских судей, стоило ли оканчивать свои дни в петле, как подобает порядочному пирату, и осенять такую славную и поучительную биографию черным флагом с черепом и костями — стоило ли, я спрашиваю, свершать все это, чтобы тот самый флаг, от которого раньше кровь стыла в жилах, ныне стал чистой бутафорией и развевался над кучкой пляжных придурков?