Александр Суворов. Первая шпага империи - Арсений Александрович Замостьянов

сказать, что слава великого полководца в прошлом? Старый стоик загрустил. В одной из записок он не скрывал уязвлённого самолюбия: «Время кратко. Сближается конец, изранен, 60 лет, и сок высохнет в лимоне».

Гибель Речи Посполитой

К 1794 году в ослабленной, зависимой от Петербурга Польше начались брожения. Польские патриоты не могли примириться с униженным положением отечества, а тут ещё и якобинский хмель ударил в головы. Революция вызревала втайне, а наружу прорвалась, когда генерал Игельстрём, командовавший русскими войсками, пребывавшими в Польше, начал роспуск польских войск. Игельстрёму не хватало дипломатических дарований, при этом польское свободолюбие и без внешних раздражителей рвалось из теснин государственного кризиса. Генерал Антоний Мадалинский не подчинился, выступил из Пултуска со своими кавалеристами. К нему присоединялись другие отряды. Мятежный корпус напал на русский полк, затем – на прусский эскадрон, разбил их и с триумфом отошёл к Кракову. Тут же в Польшу в Краков явился Тадеуш Костюшко, признанный вождь революции. На рыночной площади Кракова он произнёс свою клятву и был избран главным начальником восстания: это событие навсегда останется культовым в истории Польши. Военный инженер по образованию и революционер по призванию, он уже воевал против русских в рядах барских конфедератов, после чего сражался за океаном, в армии Джорджа Вашингтона, от которого получил генеральское звание. В 94-м, на волне революции, он принял звание генералиссимуса – за пять лет до Суворова!

Костюшко успешно сражался с русскими армиями Тормасова и Денисова под Рославицами. Бурлила и Варшава. Инсургенты решили атаковать русских воинов в Страстную субботу. Для Игельстрёма такой поворот стал неожиданностью. Это был трагический день для русской армии, величайшее потрясение екатерининской России. Четыре тысячи солдат и офицеров погибли, остальные с потерями отступили из Варшавы к Ловичу. Таких потерь Суворов не знал ни в одном сражении…

Побоище русского гарнизона случилось и в Вильне. Войска генерала Исленьева оказались не готовы к нападению: многих поляки застали врасплох во сне. Части гарнизона удалось выбраться из города: они добрались до Гродно, на соединение с отрядом генерала Павла Цицианова. Этому неунывающему, решительному и изобретательному воину удалось предотвратить аналогичный погром в Гродно: Цицианов пригрозил при первой попытке восстания ударить по городу артиллерией. Угроза возымела действие. Неслучайно Суворов порой ставил в пример офицерам храбрость Цицианова. Однако гродненский эпизод оказался единственным успехом русских в первые месяцы восстания…

В доверительном письме своему вновь обретённому влиятельному родственнику Платону Зубову (дочь полководца стала женой его брата Николая Зубова) Суворов осуждал «начальников наших» в Польше, которые пребывают в «роскошах» и «невежественной нерешимости».

Дела союзников в Польше шли прескверно. Костюшко превосходно организовал оборону Варшавы, и осада окончилась для русско-прусского корпуса провалом. Уничтожение небольших польских отрядов, суетливые марши по окраинам Речи Посполитой не приносили успеха. И дипломатия, и военные в Петербурге пребывали в растерянности: польская проблема представлялась критической, и залечить эту кровоточащую рану, казалось, было нечем. Авторитет империи был поколеблен энтузиазмом Костюшко и польским католическим национализмом – и горячие головы проводили аналогию с французскими событиями, а тут уж для Северной Паллады было недалеко и до сравнений с судьбой несчастного Людовика…

Польские патриоты, чтобы ослабить гипноз суворовского имени, ещё в 1790-м пустили слух, что генерал-аншеф Александр Суворов, граф Рымникский, погиб при штурме Измаила. Тогда русская миссия в Варшаве даже выступила со специальным опровержением, но слух утвердился. И теперь поляки утешались иллюзией, что у границ Речи Посполитой расположился с войсками не тот Суворов, а его однофамилец. Только после гибели корпуса Сераковского сомневающихся в Польше не осталось: Суворов снова был тот самый!

Наконец, Суворова назначили командующим армией, направляемой в Польшу. В письме графу Рымникскому Румянцев прямо определил мотивацию назначения: «Видя, что ваше имя одно, в предварительное обвещение о вашем походе, подействует в духе неприятеля и тамошних обывателей больше, нежели многие тысячи». Румянцев в отличие от Репнина и ему подобных вельмож умел видеть кратчайший путь к победе.

14 августа Суворов выступил из Немирова с небольшим 4,5-тысячным корпусом в сопровождении лёгкого обоза. С этого-то дня и начинается знаменитая польская кампания 1794 года. К сражениям Суворов готовится, скрупулёзно просчитывая варианты развития событий, составляя пространный приказ войскам, находящимся в Польше. Весь опыт прежних кампаний – и польской, и турецких, и кубанской – отразился в этом блестящем руководстве.

«При всяком случае сражаться холодным ружьём. Действительный выстрел ружья от 60-ти до 80-ти шагов; ежели линия или часть её в подвиге (то есть в движении. – Прим. А.З.) на сей дистанции, то стрельба напрасна, а ударить быстро вперёд штыками. Шармицыли не нужны, наша кавалерия атакует быстро и рубит неприятельскую саблями. Где при ней казаки, то они охватывают неприятеля с флангов и тылу».

Коснулся Суворов и армейской этики, которая в партизанской войне имеет особое значение:

«Во всех селениях вообще, где неприятель обороняться будет, естественно должно его кончить в домах и строениях. Крайне остерегаться и от малейшего грабежа, который в операции есть наивреднейшим; иное дело штурм крепости: там, по овладении, с повеления, несколько времени законная добычь: склонно к тому, что до неприятельского лагеря, по его овладению. Обывателям ни малейшей обиды, налоги и озлобления не чинить: война не на них, а на вооружённого неприятеля».

Суворов двигался к Бресту, соединяясь с новыми вверенными ему корпусами. В Ковеле 28 августа к армии присоединился корпус генерала Буксгевдена. На марше из Ковеля на Кобрин к армии должны были присоединиться войска генерал-майора Ираклия Моркова, который не раз надёжно выполнял боевые задания Суворова, в том числе и в критической ситуации, на Кинбурнском мысе и под Измаилом. Суворов, как правило, сохранял уважительные отношения с генералами-соратниками, которых видел в деле, которыми был доволен. Увы, в случае с Морковым это правило не подтвердилось. 30 августа Суворов написал Моркову резкое письмо, отчитав его за распространение неверных сведений о противнике: «Доносили вы, будто неприятель из Люблина подсылал свои партии под самый Луцк, не именовав в сём доношении сих вестовщиков. Я вам замечаю сие, как непростительное упущение, по чину и долгу вашему требую от вас разъяснения. А то сии курьеры, неизвестно от кого отправлены были и вами пересказываемое слышали, видя, что подобные тревожные известия от неприятеля нередко рассеиваются». Суворов не сдерживал гнева. Возможно, у него нашлись и иные претензии к Моркову. После такой головомойки 44-летний генерал почёл за благо сказаться больным и отпросился долой с театра боевых действий.

В конце августа случились первые стычки казаков (в авангарде шёл отряд казачьего бригадира Исаева) с передовыми польскими отрядами. 4 сентября суворовский авангард разбил крупный отряд конницы Сераковского, а 6-го поляки дали Суворову первое серьёзное сражение кампании –