Кот ушел, а улыбка осталась - Георгий Данелия

— Хорошие у тебя «пять минут», Зураб, — упрекнул Саша Кляйн.

— Все готово, — сказал Юсов. — Можно снимать. Я взял мегафон:

— Приготовились к репетиции!..

— Мистер Зураб, — загремело из динамика по-английски, — подойдите к тонвагену, Париж на связи!

«Тьфу, черт!» Пошли к тонвагену. Зураб взял трубку. Звонил Константин из Парижа.

— Сейчас спрошу. Георгий Николаевич, он просит встретить в аэропорту его подругу.

— Дай трубку. Константин, это Гия. Может быть, кто-то другой встретит твою подругу?

— Гия, я прошу. Это Анжела. Застенчивое, робкое существо, а Зураба она знает.

— Ладно, встретит.

— Гия, еще раз дай Зураба, пожалуйста.

— Не дам, некогда!

— Очень прошу.

— На, только коротко, — я передал трубку Зурабу.

— Да?…Когда, завтра? Хорошо, — сказал Зураб.

— Что он хочет?

— Да так, мелочи…

Когда вышли, возле тонвагена нас ждали Катя Шишлина, Ира Фандера и сурового вида высокий араб в платке.

— Георгий Николаевич, извините, у нас к Зурабу вопрос, можно? — обратилась ко мне Катя.

— Нельзя. У нас сейчас съемка. Вернулись на площадку. Я взял мегафон.

— Полная тишина на площадке! Генеральная репетиция. Начали!

«Джейн, хватит за мной ходить…» — начал свой текст Жерар.

К Саше Кляйну подбежала израильская ассистентка Эсфирь и что-то зашептала ему на ухо.

— Ну, это уже совсем! — подумал я. И объявил в мегафон:

— Стоп! Жерар, замолчи! Мешаешь госпоже Эсфирь на ушко господину Кляйну шептать! Все, Эсфирь, мы создали все условия, не отвлекайся, продолжай!..

— Георгий Николаевич, ЧП! — взволнованно сообщил Саша Кляйн. — Только что по радио передали, что советский режиссер Данелия по личному приказу Горбачева ходит по Тель-Авиву прикованный полицейскими наручниками к агенту КГБ!

— Доигрались, — сказал Юсов.

— А еще сказали, — продолжила Эсфирь — что господин Данелия заявил, что в стране при Горби стало хуже, чем при Сталине.

Пауза.

— Это арабы! — сказал механик Алик.

— Что арабы?

— Арабы эту передачу организовали, чтобы вашу картину прихлопнуть! Давно об этом мечтают.

— Алик, это не арабы. Это я глупо пошутил, — сознался Зураб.

— Ты? Зачем?

— А кто знал, что этот кретин корреспондент?

— Эсфирь, какое радио это передавало? — спросил Саша Кляйн.

— Местное, — сказала Эсфирь.

— Тогда не так страшно. Георгий Николаевич, это радио никто не слушает, — сказал он.

— Кто надо слушает, — сказал Юсов. Пауза.

— Мисс Катя, извините, — по-английски сказал суровый араб, — я больше ждать не могу, у меня дела.

— Георгий Николаевич, понимаю, что не вовремя, но Максуд-Баба уйдет. Зураб, вот, — Катя показала Зурабу предмет в серебряной оправе, — талисман, зуб верблюда. От злых духов защищает.

— Сколько? — спросил по-английски Зураб.

— Двести шекелей, — мрачно ответил Максуд-Баба.

— Дорого, — сказал Зураб.

— Мужскую силу дает. Жены и не жены всегда довольны!

— Ну как, Зураб, берем? — спросила Катя.

— Георгий Николаевич, а как вы думаете? — обратился ко мне Зураб.

— Зураб, с того момента, как мы приковались, прошел всего час. За это время мы занимались каплями Вотчала, менялой из Кутаиси, французами для свадьбы, подругой Александрова и организовали эту идиотскую передачу на радио! А теперь остановили съемку и решаем, брать зуб для импотентов или не брать!

— Гия, не кипятись! Ребята тебе на день рождения подарок выбирают, — сказал Вадим Юсов.

— Ну, вот… не будет теперь сюрприза, — огорчилась Катя.

— Сто девяносто три шекеля — последняя цена, — сказал Максуд-Баба.

— Сто пятьдесят, — твердо сказал Зураб.

После обеда приехал реквизитор Моня и снял с нас наручники. Потом приехал Шпильман, исполнительный продюсер с израильской стороны, и сказал мне:

— Господин Данелия, я понимаю, очевидно, дома вы привыкли так работать, но Израиль — демократическая страна, у нас все обязаны соблюдать Женевскую конвенцию по правам человека.

— Хорошо. Ладно. Больше не буду.

И Шпильман уехал. Потом на площадку приезжали фотокорреспонденты и разочарованные уезжали, а вечером позвонил Сеня Черток (кинокритик, уехавший в Израиль) и спросил:

— Гия, я знаком с их главным редактором. Хочешь, попытаемся дать опровержение?

— Спасибо, не надо! Еще больше внимания привлечем.

На следующий день на площадку приехал советский дипломат Александр Оня (фамилия и имя условные). Он отвел меня в сторонку и спросил, что за треп про наручники.

— Просто дурака валяли, — ответил я.

— Я так и сообщил, что это фантазии желтой прессы.

Несколько дней мы ждали реакции. Реакции не было, и мы поняли, пронесло! Спасибо Александру.

Между прочим. В то время дипломатических отношений с Израилем не было, но группа израильских дипломатов работала в голландском посольстве в Москве, точно так же на территории финского посольства работали советские дипломаты в Иерусалиме. Отношения у нас с ними были прекрасные, они нам много помогали.

Когда закончился съемочный период, Саша Хайт стал вице-президентом Фонда детского кино Ролана Быкова, а Зураб стал вторым режиссером на этой картине и прекрасно организовал монтажно-тонировочный период.

А через много лет мы с Зурабом снова встретились. Я попросил его быть моим переводчиком, когда был членом жюри фестиваля телевизионных фильмов в Монте-Карло. На этом фестивале кинокритик из Израиля спросил:

— В свое время слышал, что во время съемок в Тель-Авиве вы наручниками приковали к себе переводчика. Господин Качкачишвили тот переводчик?

— Тот…

— Здесь бы ему тоже наручники не помешали. Нам еще повезло, что вы по-английски понимаете.

ИЗРАИЛЬТЯНЕ

За пять дней до конца съемок в Израиле, в шесть утра, во время завтрака в шатре, появился Шпильман и громко объявил, что израильская группа сегодня работает только до обеда. И пока Александров не переведет деньги за услуги, студия «Израиль-фильм» больше с ним не сотрудничает.

— Господин Шпильман, эту радостную весть вы могли бы сообщить после обеда. Мы хотя бы до обеда работали в хорошем настроении! — сказал я.

Шпильман уехал. Из тонвагена позвонил в Париж Константину, разбудил и рассказал об ультиматуме. Константин заявил с трагическим пафосом, что эти евреи выставили ему такие космические надбавки за переработку, что он подаст на Шпильмана в суд.

— А нам как быть? Сегодня с двух до трех мы должны снимать полицейский участок, а в режим — Гамлета у катера. И вообще, нам осталось снять в Израиле еще четыре сцены.