Некромерон - Виктория Угрюмова

— Договорились, — согласился Думгар.

Затем он вернулся в замок, прошествовал в парадную залу и устроился в огромном каменном кресле, чтобы передохнуть часок и предаться размышлениям о самых насущных проблемах.

Почтенный домоправитель понимал, сколь серьезно и глубоко будет потрясен его молодой хозяин, когда обнаружит вопиющее несовпадение того, чему его учили все эти годы, и того, что существует на самом деле. При всем желании у Зелга не получится закрыть глаза на некоторые факты и пытаться жить, как живут все нормальные люди. К слову сказать, Думгар полагал такую жизнь неправильной, исковерканной и больной.

Одной этой проблемы с лихвой может хватить на долгое время, но есть дела поважнее. Домоправитель внимательно следил за текущими новостями и отчетливо видел, как нагнетается обстановка в стране, как распространяются отвратительные сплетни и слухи о семье да Кассар. Он старался, как мог, если и не предотвратить, то хотя бы оттянуть момент катастрофы, но существовала объективная реальность со своими неумолимыми законами. И по всему выходило, что мессир Зелг вернется в наихудший из возможных периодов — точнехонько к гражданской смуте, к войне, которую уже подготовили и вот-вот развяжут против него Юлейн и его министры.

То, что его высыпало встречать чуть ли не все население окрестных агрипульгий, Зелга скорее обрадовало, нежели насторожило. Мало ли откуда добрые подданные могли узнать о его приближении. В конце концов, герцоги да Кассар на дорогах не валяются. И хотя он особо не афишировал свое происхождение, но и скрывать не скрывал. И потому многочисленную делегацию воспринял как нечто само собой разумеющееся.

Комментарии, которые доносились до его ушей из пестрой толпы, тоже доставили молодому герцогу удовольствие. Прелестные молодые девы, алея, как маков цвет, перешептывались: «Какой красавец! Картиночка!», «Ой! Он прямо на меня посмотрел — как взглядом по сердцу полоснул!», «Не на тебя, а на меня вовсе!» И несли прочую девичью чушь, что заставляет суровые мужские сердца биться чуть сильнее.

Мужички с удовольствием разглядывали могучую фигуру, стать и гордую осанку милорда, перепихивались локтями и ворчали себе под нос нечто одобрительное.

Здоровенный и нестарый еще детина в черной шелковой рубахе, затейливо вышитой серебром по вороту, представился старостой Иоффой и поднес Зелгу кубок литого золота, полный вина, как он пояснил, с лучших герцогских виноградников. Тот осушил кубок в три глотка и признал, что вино действительно великолепное, и уж только потом обратил внимание, что сосуд выполнен в форме человеческого черепа. Сия мелочь слегка опечалила молодого просветителя и реформатора, коим наивно полагал себя Зелг.

Он тут же дал себе зарок буквально на днях собрать верных подданных и выступить перед ними с обличительной речью, в которой доходчиво бы разъяснялся вред, происходящий от суеверий и предрассудков. «Школу открою, больницу для бедных, — размышлял юноша. — Буду нести свет угнетенному народу, образовывать и воспитывать молодое поколение».

Правда, народ встречал его с искренней радостью, веселился, пел, дудел в немыслимые дудки, танцевал и выкрикивал что-то приветственное и дружелюбное. И все это уж никак не походило на встречу тирана и деспота, каким, по мнению молодого герцога, должен был представляться мирным пейзанам любой маг и чернокнижник. И угнетенными они не выглядели. Однако мирные пейзане по темноте и неучености просто могли не подозревать о горестной своей судьбе. Это ведь сколько, положим, простому труженику нужно работать, чтобы заработать на такой вот сосуд.

Сам кубок, впрочем, Зелга порадовал. Огромный кусок золота в руках деревенского старосты свидетельствовал о том, что родовое поместье его не окончательно разорено, дела отнюдь не в упадке и неведомый управитель хорошо заботится о наследии предков. А сколь приятно чувствовать себя состоятельным человеком.

— И все же вы, почтенный, уберите это подальше. Не то мой добрый народ решит, что я и на самом деле какой-нибудь некромант. И ужаснется, чего доброго. Само собой, вещица занятная, выполнена с величайшим искусством, только не стоит делать из нее ритуальный предмет. С этого дня в герцогстве будут новые порядки. Я намерен решительно опровергнуть все слухи о чудесах и ужасах, которые распространяются невежественными и озлобленными людьми, — смущаясь, произнес Зелг. — Вот вы сами, к примеру, понимаете, что я вовсе никакой не маг, тем более не потомственный некромант, а такой же простой человек, как и вы?

Опровержение — это подтверждение в форме отрицания.

— Как пожелает мессир герцог. В этих пределах любой с радостью поймет все, что вы ни скажете, а хоть бы и про вашу простоту, — легко согласился Иоффа и отдал кубок статному парню лет двадцати, что тенью ходил за старостой. — Мой сын Раван. Готов служить вашему высочеству верой и правдой. Он тоже согласен и не опровергает. А теперь дозвольте сопроводить вас в замок, мессир. Там господин Думгар верно заждались.

И он взял коня под уздцы.

— Кто этот господин Думгар? — спросил Зелг.

— Домоправитель герцогов да Кассар с незапамятных времен. Правая рука вашего прадедушки, дедушки, а впоследствии — батюшки…

— Пусть им земля будет пухом, — торопливо вставил герцог.

Иоффа метнул на него быстрый и странный взгляд, как если бы молодой хозяин ляпнул нечто совершенно неприличное либо откровенно глупое. Однако предпочел не комментировать.

— Вы, полагаю, мало знаете о господине Думгаре? — уточнил он, когда они уже двигались по направлению к замку, сопровождаемые шумной толпой поселян.

— К сожалению, Иоффа. Моя матушка с великой осторожностью относилась к батюшкиной родне и неблагосклонно воспринимала слухи, которые доходили до нас из Тиронги. Вероятно, в силу этой неприязни она редко заговаривала со мной о делах, о моем родовом поместье, а также о преданных и верных слугах, коих — как я теперь вижу — у меня и по сей день немало.

— Вполне понятное стремление матери уберечь свое единственное дитя от превратностей судьбы заслуживает токмо уважения и сочувствия, — проникновенно сказал Иоффа. — Что же до верных слуг, то ваше высочество совершенно правы: тут их сыщется в избытке. Мы все принадлежим вам и душой, и телом. И именно как верный слуга мессира герцога я обязан предупредить вас о том, что господин Думгар — он весьма необычный… особенный, я бы сказал — неповторим есть.

— Догадываюсь, — усмехнулся Зелг. — Судя по всему, это древний старец, если он служил еще моему прадеду.

— Древний? Да, древний, — усмехнулся Иоффа. — А вот старец ли?