Весенний снег - Юкио МИСИМА

Японский мальчишка и двое сиамских, затаив дыхание, стояли в ряд у окна. Киёаки чувствовал себя странно. Ему показалось, что в присутствии принцев, может быть, под влиянием их жарких, тропических чувств он сам легко начинает верить своим чувствам и готов признаться в них.

Теперь он уже без колебаний мог сказать себе: "Я люблю ее. И люблю безумно".

Когда Сатоко, отойдя от пруда, обернулась — нет, не прямо на их окно, а просто в сторону главного дома, то Киёаки показалось, что настал желанный миг: исчезла осевшая с детства на сердце печаль — принцесса Касуга не обернулась к нему, преданно шедшему сзади и несущему шлейф ее платья.

Через шесть лет, под другим углом, гладкая поверхность кристалла времени вдруг вспыхнула всеми красками скрытого в нем света.

Он увидел, как в неярких лучах весеннего солнца Сатоко неожиданно засмеялась, красивые пальцы взметнулись и белым веером прикрыли рот. Ее стройное тело звучало, словно натянутая струна.

18

Супруги Синкава представляли собой замечательное сочетание рассеянности и энергии. Барон абсолютно не обращал внимания на то, что говорит или что делает его жена. А та продолжала болтать, не обращая внимания на реакцию собеседника.

Так бывало и дома, и на людях. Всегда выглядевший рассеянным барон, случалось, делал едкие, в духе эпиграмм замечания по поводу других, но они никогда не распространялись. Жена же его, тратя множество слов, не могла нарисовать ничего привлекательного в человеке, о котором в тот момент говорила.

Они были владельцами второго по счету «роллс-ройса» в Японии, гордились, что вторая машина принадлежит именно им, это их приятно возбуждало. Дома барон после ужина облачался в шелковый смокинг и так отдыхал, пропуская мимо ушей нескончаемые истории жены.

Госпожа Синкава приглашала к себе в дом последовательниц Райте Хирацука и устраивала раз в месяц вечера, которые именовала, заимствуя название стихотворения известной поэтессы Сануно Тигами-но Отомэ, "собрания небесного огня", но в дни этих посиделок каждый раз шел дождь, поэтому газеты издевательски окрестили их "собраниями дождливого дня". Абсолютно не понимая идейной основы движения, жена барона взволнованно следила за пробуждением женского сознания, как смотрела бы на курицу, ожидая, что та снесет яйцо какой-то абсолютно новой формы, например треугольное.

Приглашение на праздник цветения сакуры в усадьбу маркиза Мацугаэ обрадовало их, но одновременно и обеспокоило. Беспокоило их то, что они заранее предчувствовали скуку. Радовало же, что они официально смогут продемонстрировать свои европейские манеры. К тому же семья этих богатых торговцев сохраняла дружеские отношения с главами княжеств Сацума и Тёсю, и с прошлого поколения стержнем их новой несгибаемой утонченности было скрытое презрение к деревенщине.

— К Мацугаэ опять пригласили принца — верно, собираются встречать оркестром. Этот визит принца — «гвоздь» программы, — высказался барон.

— А мы должны скрывать новые мысли, — среагировала жена. — Но разве это не увлекательно — скрывать их, прикидываться, что ничего не знаешь. Разве не интересно тайком проникнуть в среду этих отсталых людей. Любопытное зрелище: маркиз Мацугаэ до смешного лебезит перед принцем, а временами ведет себя с ним как-то странно, по-свойски. Что мне надеть? Днем надевать вечернее платье как-то… Наверное, праздничное кимоно будет лучше. В Киото говорят: "Скорей, подсветим ночную сакуру огнями узора на подоле". Но мне не особенно идет кимоно с узором. Но никак не пойму, может, мне кажется, что не идет, а на самом деле идет, или другие считают, что не идет. А вы что думаете?

В тот день из дома маркиза пришло послание с просьбой приехать заранее, до прибытия принца, поэтому Синкава специально приехали с опозданием на несколько минут, но, конечно, до приезда высокого гостя оказалось достаточно времени, и барон, сердясь на эти деревенские привычки, сразу съязвил:

— У принца по дороге коней удар хватил. — Однако, при всей своей иронии, барон пробормотал это себе под нос безо всякого выражения по-английски, и его никто не услышал.

Сообщили, что коляска принца показалась в воротах усадьбы, и хозяева выстроились для встречи в вестибюле главного дома. Когда, разбрасывая гальку, коляска въехала под сень сосен, Киёаки увидел, как раздувают ноздри и вскидывают головы кони, как вздымаются их пепельно-серые гривы, словно мощные волны гонят готовые обрушиться белые гребни. Гербы на слегка забрызганной грязью коляске закружились в золотом вихре, и все успокоилось.

Из-под черного цилиндра у принца Тоина спускалась роскошная наполовину белая борода. Ее высочество, следуя за мужем, поднялась через прихожую, застеленную белым полотном, чтобы можно было прямо в обуви войти в большой зал. Конечно, были произнесены краткие приветствия, но основную речь предполагалось произнести, когда все войдут в гостиную.

Среди пены бушующих, рвущих водоросли волн то мелькнут, то исчезнут шарики плодов — так мелькали под подолом белого тонкого платья мыски черных туфелек важной гостьи, — Киёаки обратил внимание, как это было изысканно; на лицо, на которое годы уже наложили свой отпечаток, он не решался взглянуть.

В гостиной маркиз представил высоким гостям присутствующих, но среди последних единственной незнакомой принцу оказалась Сатоко.

— И вы скрывали от меня такую прелестную барышню, — шутливо попенял принц графу Аякуре.

Стоящий рядом Киёаки ощутил, как по спине пробежала легкая необъяснимая дрожь. Сатоко в глазах присутствующих сразу была выделена, стала заметна, как запущенный вверх яркий мячик.

Сиамские принцы сразу оживленно заговорили с принцем, с которым близко познакомились в Сиаме и благодаря которому получили приглашение приехать в Японию, принц поинтересовался, как складываются у них отношения с товарищами по школе Гакусюин. Тьяо Пи с улыбкой по всем правилам поблагодарил:

— Все нам охотно помогают, словно мы знакомы лет десять, поэтому мы не чувствуем никаких неудобств.

Киёаки, услышав это, удивился: он знал, что у принцев кроме него приятелей в школе нет и они до сих пор там почти не бывают.

Барона Синкаву можно было сравнить с ярко начищенным серебром. Вне дома, когда он попадал в чужую среду, это серебро как бы покрывалось патиной скуки. Достаточно было одного такого разговора, чтобы навеять на него скуку…

Наконец гости в сопровождении маркиза дружно последовали за принцем в сад любоваться цветами сакуры; все сохраняли привычный порядок — жены следовали за мужьями. Барон уже заскучал, но когда они оказались на достаточном расстоянии от остальных, сказал жене:

— Маркиз, поучившись за границей, стал большим оригиналом: отдалился от жены, поселил любовницу в доме за воротами усадьбы, до главного входа оттуда метров восемьсот — вот мера его цивилизованности. Это о нем пословица: "Отступившие на пятьдесят шагов смеются над трусостью тех, кто отступил на сто".

— Уж если ты приобщился к новым веяниям, изволь следовать им до конца. Что бы там ни говорили, а веди себя по-европейски: по приглашению или вечером в свете появляйся с женой. Посмотри! Как красиво: деревья сакуры с той горы, которые отражаются в пруду, и красно-белое полотнище. Как мой наряд? Среди того, что надето на сегодняшних гостях, он самый изысканный и смелый, поэтому представляю, как красиво выглядит с того берега мое отражение в пруду. Жаль, что я не могу быть одновременно и на том, и на этом берегу. Правда?

Барон Синкава чувствовал, что не противиться этому допросу, прекрасно отшлифованному системой моногамии (сами же ее и захотели), — значит обречь себя на муки, уготованные идеями, обогнавшими человечества на целых сто лет, и с удовольствием сопротивлялся. Его, с самого начала не искавшего в жизни глубоких впечатлений, как-то возбуждали, привлекали любые, даже неодолимые преграды, если при этом можно было обойтись без излишних эмоций.

На празднично украшенной площадке, устроенной на вершине холма, гостей встречали гейши из района Янагибаси, одетые в костюмы, в каких любовались цветущей сакурой больше века назад: здесь были самураи в длинных кимоно, молодые парни и девушки, слепой музыкант, странствующий плотник, цветочница, продавец картинок, горожанка, крестьянка, стихотворец. Принц с довольной улыбкой обернулся к маркизу, принцы из Сиама радовались, хлопая Киёаки по плечу.

Отец был занят его высочеством принцем, мать занимала ее высочество, на Киёаки оставили сиамских принцев, вокруг них толпились гейши, и Киёаки было думать о том, как помочь принцам, еще плохо говорившим по-японски, поэтому у него не было ни минутки обернуться к Сатоко.

— Молодой господин, приходите к нам развлечься. Уж так вы нам сегодня понравились. Прямо убьете, если не придете, — сказала старая гейша, наряженная поэтом. У молодых гейш и у тех, что были в мужских костюмах, под глазами были положены румяна, и казалось, особенно когда они смеялись, будто они пьяно покачиваются; Киёаки к вечеру почувствовал холод, а тут настало полное ощущение того, что его окружили ширмами со створками из шелка, вышивки и напудренной женской кожи, которые не пропускают дуновений вечернего ветра.