Вакханка - Лидия Чарская

— Алло, это вы, Макс?

— Клео, моя малютка… Я жду тебя, моя дорогая…

— Напрасно, Макс… Я не приеду к вам… Я никогда не увижу вас больше. Прощайте, Макс. Прощайте, первая любовь моя!

— Маленькая дурочка! Что ты еще там затеяла? Какой вздор, Клео! Я приказываю тебе тотчас же быть у меня, — доносилось из трубки аппарата.

— Никогда. Слышите, никогда! И не смейте со мною говорить таким тоном!

— Я жду, Клео… Маленькая моя вакханка…

— Довольно, Макс! Я не хочу слушать вас больше. Все кончено. Я не приеду к вам.

— Берегись, Клео! Я найду средство вернуть тебя снова. Этот вексель, ты помнишь его, наверное, он в руках прокурора… И не сегодня-завтра…

Она побледнела… Смутилась на миг. Но все-таки собрала все свои силы и с гордым презрением бросила в аппарат:

— Мне смешны ваши угрозы, Арнольд. Припомните, я малолетняя… И суд всегда был снисходителен к таковым. Удар вашей мести упадет таким образом на мою мать… Какое мне до этого дело? Прощайте, Арнольд! Я вас больше не знаю…

Она порывисто повесила трубку и отошла от телефона, но тут силы изменили ей… Клео зашаталась и без чувств опустилась на пол…

…Постепенно под неустанными ласками молодого мужа отходило наболевшее сердце молодой Тишинской. Девочка-жена понемногу стала успокаиваться от пережитых ею волнений. Тишинский не жалел ничего, чтобы баловать и тешить свою маленькую жену.

Клео снова расцвела и похорошела. Одетая, как куколка, залитая бриллиантами, она появлялась всюду под руку с молодым, влюбленным в нее мужем, возбуждая зависть женщин и восторг мужчин.

Постепенно гас в ее душе образ соблазнителя Арнольда. Чистая, верная любовь Михаила заполняла ее всю. С прежним, казалось, все было порвано. С Анной Игнатьевной они не виделись… К Фани ее не тянуло. Вся ее прежняя жизнь казалась Клео теперь чем-то нечистоплотным и даже пошлым.

Казалось, новое счастье, солнечное счастье улыбнулось полевому цветку, случайно попавшему в удушливую атмосферу теплицы и теперь снова переселившемуся на волю.

И вот это счастье было прервано самым неожиданным образом.

В один осенний дождливый вечер, когда Клео, свернувшись в комок на шкуре белого медведя перед тлеющим камином, нежилась, как кошечка, слушая читающего вслух своего молодого мужа, лакей подал ей какую-то записку.

То была повестка от следователя с приказанием явиться на допрос.

Молодая женщина изменилась в лице.

«Все кончено! — вихрем пронеслось у нее в голове. — Все кончено. Он исполнил свою угрозу».

Скрывать от мужа историю с подложным векселем больше не представлялось возможным.

Убитая стыдом, раздавленная и смущенная, она все рассказала Тишинскому.

— Теперь ты видишь, с кем связал твою чистую жизнь… Ты вправе разлюбить меня и бросить, Мишель, — заключила она, рыдая, свою исповедь.

Но Михаил Павлович не разлюбил и не оставил свою молоденькую жену. Слишком очевидно было для него полное перерождение Клео, чтобы усомниться в порядочности этой маленькой женщины.

Он горячо обнял ее, прижал ее рыжую головку к своей груди.

— Я полюбил тебя на жизнь и на смерть, моя девочка, и только разлучница всех живых разведет теперь нас с тобою, — вырвалось с неподдельным чувством из груди молодого человека.

Потом началась мучительная судебная процедура. Клео арестовали, как и ее мать. Тишинскому удалось, однако, смягчить печальную участь своей жены. Он взял ее на поруки.

Клео страдала. Страдала больше за мужа, нежели за себя.

«Что он должен переживать, бедняжка? Иметь женой уголовную преступницу — незавидная участь!» — часто думала в бессонные ночи молодая женщина.

А в это самое время другая женщина тоже томилась в тесной камере уголовной тюрьмы. Анна Игнатьевна Орлова не имела ни друзей, ни близких, которые внесли бы за нее залог, взяли бы совсем измученную на поруки.

Она знала: ее дочь отступилась от нее. Брат проклял за то, что она осрамила, по его словам, незапятнанное до сих пор имя Снежковых. Он так и написал в своем письме арестантке.

А Арнольд?

Жгучая ненависть, которую чувствовала к своему любовнику в первое время после его измены Орлова, теперь снова сменилась нудной, грызущей сердце тоскою разлуки с ним. Она слышала, что Арнольд исчез куда-то еще перед началом процесса… Исчез, постыдно бежал, как трус. Кажется, он просил перевода по службе в другой город.

Грусть одиночества съедала душу женщины. И единственным светлым оазисом среди этой пустыни страданий было сознание того, что ее Клео спасена, пристроена и находится сейчас в надежных руках.

Это давало силы Анне Игнатьевне ждать приближения рокового дня развязки.

XIX

Наконец день суда наступил.

Сидя на скамье подсудимых за традиционной решеткой, Клео Тишинская, введенная сюда раньше ее матери, смелыми, нимало не смущенными глазами оглядывала зал… Там, среди публики, она успела уже разглядеть знакомые лица… Вот эксцентричная шляпа Фани, кивающая ей своими широкими полями, а рядом с нею ее новый избранник, молодой студент, сменивший, по-видимому, надоевшего Грица. Вот кое-кто из представителей золотой молодежи, обычных посетителей экстравагантной Кронниковой. Вон дядя и тетка Снежковы на месте, отведенном для свидетелей… А здесь, ближе всех к ней, на крайнем месте — ее муж, ее дорогой Миша, ободряющий ее издали ласковой улыбкой.

По-видимому, ее позор нимало не подействовал на его чувство.

— Чем я смогу тебе отплатить за все, Мишель? — в приливе горячей благодарности думала Клео.

Вдруг она вздрогнула. Мягким шелестом прошуршало рядом платье и кто-то с тихим возгласом «Клео!» опустился рядом с нею на скамью.

Но молодая Тишинская не взглянула даже на свою соседку. Она знала: это была ее мать. И опустила ресницы, чтобы не встречаться со взглядом Анны Игнатьевны.

Только яркая краска залила ее бледное лицо, да дрогнули невольно похолодевшие губы.

Судоговорение началось.

Глухою, ядом непримиримости насыщенною угрозою прозвучала речь прокурора.

— Несомненно, обе обвиняемые, и мать и дочь, преступницы, — долетало, как сквозь сон, до ушей Клео. — Орлова-мать — это типичная прожигательница жизни, женщина-хищница, каких много в наше время в столице. Современная Мессалина, ловящая в свои сети молодежь. Жрица культа свободной любви, охотница за эротическими наслаждениями. Она опутывает своими сетями молодого представителя прекрасной дворянской семьи, ныне, к сожалению, отсутствующего свидетеля Максима Арнольда, она высасывает из него все соки и затем передает его дочери, утонченно развратной девочке. Достойной дочери своей достойной матери — скажу я! Затем, когда Арнольд уже достаточно обобран, они сообща берутся за другого молодого дворянина, сына богача Тишинского, и одновременно с этим обхаживанием новой жертвы учитывают фальшивый вексель. Господа судьи и присяжные заседатели…