Розовый коттедж - Мэри Стюарт

Она заговорила шепотом, с таким беспокойством оглядываясь украдкой через плечо, что я сама не заметила, как выглянула на улицу, чтобы проверить, не подслушивает ли кто поблизости. Но и сад, и дорожка были пусты.

— Кэйти, это всего лишь я. Можно мне войти?

— Ну конечно же. Рада снова вас видеть, мисс Линси.

Я отступила, придержав ей дверь:

— Боюсь, что огня я еще не разжигала, но…

— Неважно, ничего.

И с этими словами она скорее проскользнула, нежели прошла мимо меня:

— Вы плащ снимете или хотите остаться в нем?

Обычная вежливость, казалось, не возымела желаемого эффекта — снять драматизм, который мисс Линси виделся в этой ситуации. Она стремительно ворвалась на кухню, с трудом переводя дыхание, и оглянулась, чтобы проверить, заперла ли я за ней дверь. Затем, все еще придерживая свой плащ, она медленно обвела взором всю комнату, словно убеждаясь, что в ней нет никого, кроме нас.

— У тебя была открыта дверь.

Ее голос сделался громче, но еще не перестал быть шепотом.

— Да. Мы никогда раньше ее не запирали. В наших краях все так изменилось?

Я улыбнулась, пытаясь вернуть ей уверенность, в которой она, как кажется, нуждалась. Не зашептать в ответ оказалось непростым делом:

— Я спрашивала у викария, не появлялись ли снова цыгане, но он уверяет, что их и следа нет. Но даже когда они останавливались здесь…

— Вот оно, ровно оно и есть. Они вернулись.

Я было шагнула к каминной полке за спичками для огня, но тут остановилась на полпути и обернулась. Она кивнула, покосившись в обе стороны, и мне пришло в голову, что взгляд у нее не столько безумный, сколько удрученный.

— Дайте мне только разжечь огонь, — сказала я, — и присядьте в кресло-качалку. Вот сюда. Скоро станет тепло, и тогда можно будет побеседовать.

Кое-как сложенная растопка занялась, мигая, потом разгорелась в яркое пламя. Мисс Линси опустилась в бабушкино кресло, распахнув плащ, и протянула руки к огню.

— Чашечку чаю… — не дожидаясь ответа, я вышла налить воды в чайник. Вернувшись с подносом, на котором стояли все чайные принадлежности, я увидела, что она сидит с альбомом на коленях, медленно переворачивая страницы.

Я поставила поднос:

— Молоко или сахар?

— Пожалуйста, не клади сахара.

Когда я поставила чашку рядом с ней, мисс Линси произнесла, словно со вздохом:

— Ах да. Вот оно. Я так и знала.

Я взглянула на открытую страницу. Там были четыре маленькие поблекшие черно-белые фотографии, сделанные, как я знала, дешевым маленьким «Брауни», которым дорожил дед. Снимки были не больше, чем два с половиной на полтора дюйма, но резкие, и детали получились хорошо. Одно фото изображало бабушку, сидящую у двери коттеджа с подушечкой для плетения кружев на коленях. Я вспомнила, сколько лет назад она плела на продажу тонкое кружево. Снова бабушка — возле ворот, собирает бобы, а рядом с ней я, совсем маленькая девочка, босоногая, в ситцевом платьице и полотняном чепчике, держащая в обеих руках корзину для бобов. Я — на ступеньке переднего крыльца в обнимку с нашим старым псом, Нипом. Четвертый — восхитительный, снятый в удачный момент снимок — изображал очаровательную стройную девушку, стоящую у садовой калитки с охапкой цветов. Она смеялась. Ее я помнила, за исключением последнего раза, всегда смеющейся. Мою мать, Лилиас.

— Неплохие фотографии, верно? — сказала я по возможности прозаическим тоном. — Я сверяла старые даты. Альбом несколько тяжеловат, да? Давайте я его заберу.

Я взяла альбом у мисс Линси и положила его на стол, потом села с другой стороны очага.

Прежде чем я успела сказать слова, она снова наклонилась вперед, устремив на меня пристальный напряженный взор:

— Ты ее помнишь слабо, я полагаю. Сколько тебе было, когда она ушла? Пять? Шесть? А я помню ее хорошо. Такие очаровательные создания не забываются. Так хороша, бедняжка. Если бы в те дни я знала то, что знаю сейчас, я бы предупредила ее… Но ведь тогда все случилось бы иначе, разве нет?

— Думаю, да. Но вы говорили, мисс Линси, что цыгане вернулись. Мисс Милдред передавала вам то, что она рассказала мне днем?

— Нет, если это не что-нибудь очень важное, — ответила мисс Линси и вдруг опять заговорила на удивление нормально. — Она мне ничего не рассказывает. Я думаю, что «сестра», — это слово старушка произнесла, узнаваемо подражая слегка дрожащему фальцету мисс Милдред, — не велела на меня полагаться, потому что сама Агата замечает только то, что у нее перед самым носом, а Милли и того не видит. Она славное существо, но, конечно, совершенно не от мира сего.

Мисс Линси отхлебнула чаю:

— Я, знаешь ли, совсем не уверена, догадывается ли она, что пчелы делают с ее чудесными цветами.

Я засмеялась:

— Генри?

— Да. Сегодня утром она потратила полчаса, пытаясь убедить меня вывести черепашку из этого злосчастного яйца — даже после того, как я объяснила ей, что Генри прожил у меня в саду в полном одиночестве три года. Но она такая милая и уж, во всяком случае, не стремится, в отличие от Агаты, кого бы то ни было подавить.

Вспомнив мисс Агату, я без труда согласилась с ней. Эта разумная деловая женщина не терпела того, что она сама (по бабушкиным словам) называла «вздорным чудачеством». «И вообще, — говорила Агата, — почему бы ей не сделаться гадалкой и не заработать чуток денег с помощью хрустального шара и прочей чепухи вместо того, чтобы сидеть на хлебе, овощах и помощи моей мягкосердечной сестренки?»

Мисс Линси отставила чашку, снова уютно укрывшись своей накидкой. Она утратила затравленное выражение, но все еще выглядела обеспокоенной:

— Извини, Кэйти, что потревожила тебя так поздно, но я никак не могла уйти, чтобы меня не заметила Милли, и я подумала, что она не захочет пускать меня. Ты видела, как все получилось утром. Я пыталась поговорить с тобой, но потом начался весь этот шум вокруг Генри, и честно говоря, я думаю, что дорогая Милли просто незаметно сменила тему разговора.

— Может, и так, но она сама кое-что мне перед тем рассказала, и, наверное, она не хотела, чтобы я лишний раз нервничала. Вы упомянули, что видели сон о моей матери и о цыгане, с которым она ушла, — я махнула рукой. — Ничего страшного, это случилось так давно, и все знают эту историю. Все это в прошлом, и никак меня теперь не касается.

— Нет же! Не все в прошлом. Начну с того, что видела. Может, это и сон, не знаю. Я видела твою мать и с нею — цыгана. У них был свет — фонарь, и они стояли в лощине возле старого фургона — ты помнишь, о чем я?

— Да, но мисс Линси — нет, прошу вас, выслушайте меня! Я знаю про ваши видения и верю, что вы видите то, что незримо другим, и что вам снятся сны, которые сбываются. Я помню, как бабушка рассказывала мне об этом: когда я была маленькая, мы все это знали, — я попыталась улыбнуться. — Мы даже побаивались вас. Считали, что вы чуть ли не ведьма. Но это видение… Мама умерла, и Джейми — так звали того цыгана — тоже мертв. И если старый фургон все еще там, то к этому времени он бы уже совсем развалился. Зачем кому-то понадобилось бы туда идти? — мягко добавила я. — Это, должно быть, вам просто приснилось, мисс Линси.