Совсем не респектабелен - Мэри Патни

Лицо, которое только что было красным, побледнело. А Мак безжалостно продолжал:

— Догадываюсь, что это нельзя оплатить, не заложив фамильное поместье. У вас есть младшие сестры, не так ли? И недавно овдовевшая мать? Им понравится жить в лачуге, если вы проиграете их дом? А ваши сестры захотят быть гувернантками? Они не смогут выйти замуж, если ваша игра лишит их принадлежащей им доли наследства…

— Я не хотел никому причинить зла.

Мак вздохнул.

— Игроки никогда не хотят этого. И как-то получается, что они будто и не виноваты в разорении своих семей. Виноваты карты, кости или госпожа Удача.

— Я признаюсь, что вел себя глупо, — пробормотал Битон, уставясь на долговые расписки в руке Мака. — Больше я не буду таким дураком. Вы вернете мне мои долговые расписки?

Мак решил, что нужно чем-то подкрепить урок.

— Я буду хранить их у себя в течение… гм-м… трех лет. Если вы снова будете так безрассудно играть, а я об этом рано или поздно услышу, тогда об этих бумажках узнают все. И в глазах окружающих вы окажетесь бесчестным болваном, который пытается играть на уже проигранные деньги.

— Это погубит мою репутацию!

— А вы погубите судьбы всех, кого любите, — сухо сказал Мак. — Вам не приходило в голову, что было бы умнее совсем бросить игру?

— Все играют, — пытался оправдаться Битон. — Мой отец, приезжая в Лондон, непременно бывал в «Деймиене».

— И он никогда не проигрывал больше того, что мог себе позволить, — сказал Мак, догадываясь, что сегодняшняя эскапада каким-то образом имела отношение к тому, что парнишка потерял отца и хочет доказать, что он мужчина. — Если вы чувствуете, что игра в карты необходима для вашего самоутверждения в обществе, я научу вас играть так, чтобы не губить себя. Этим методом пользовался и ваш отец.

Брови Битона сошлись на переносице.

— Каким?

— Определите, сколько вы можете позволить себе потратить на вечер удовольствия. Десять фунтов? Пятьдесят? Наверняка не больше этого. Держите при себе эту сумму наличными и не играйте на большую сумму, чем эта. Пока выигрываете, можете продолжать игру сколь угодно долго. Но как только проиграете то, что принесли с собой, прекращайте игру. И не пишите долговых расписок, не давайте никаких обещаний. — Мак взглянул на пустой бокал Битона. — И не пейте больше двух бокалов в ходе игры, пусть даже она продолжается всю ночь.

— Вы говорите о мизерных ставках! — воскликнул парнишка. — Я стану посмешищем в глазах своих друзей!

— Возможно, вам надо завести новых друзей. Тех, кто понуждает вас губить себя, чтобы доставить им удовольствие, друзьями не называю! — Мак взмахнул зажатыми в руке расписками. — И помните: если вы забудетесь и проиграете состояние по-настоящему, я с удовольствием погублю вашу репутацию.

— Вы меня шантажируете?! — сказал Битон скорее восхищенно, чем сердито.

— Именно это я и делаю! — весело ответил Мак. — Но это доходчиво, не так ли?

Битон сделал глубокий вдох.

— Наверное, вы правы. Я еще никогда в жизни не чувствовал себя так отвратительно, как тогда, когда понял, сколько я проиграл. — Он глотнул, и адамово яблоко подпрыгнуло на его горле. — Я теперь понимаю, почему мужчины, проиграв все, убивают себя. Но я продолжал играть, потому что считал — это единственная возможность отыграть все назад.

— Совсем не лучшая стратегия, особенно когда имеешь дело с настоящим капитаном Шарпом.

— Он жульничал?

Мак взял карты и, опытной рукой перетасовав колоду, заметил, что некоторые из них посыпаны песком.

— Да. Но даже если бы он не жульничал, то, наверное, все равно выиграл бы благодаря своему мастерству. Каким бы хорошим ни был карточный игрок, всегда найдется такой, который играет еще лучше. Или просто более удачлив.

Битон криво усмехнулся:

— Вы преподали мне хороший урок. Я больше не позволю себе идти на поводу у тех, кому безразличны мои интересы. А вы, наверное, сам Деймиен Маккензи? Спасибо вам за то, что вызволили меня из ямы, которую я сам себе вырыл, и за то, что как следует оттрепали меня за уши.

— Надеюсь, вы говорите это метафорически. Негоже физически избивать гостей, не имея на то веской причины. Это плохо отражается на бизнесе. А теперь идите и отдайте должное тому, что приготовлено в буфете. Это приведет вас в более хорошее настроение, чем карточная игра. — Мак поклонился и ушел.

В «Деймиене» выигрывались и проигрывались огромные суммы, но Мак был не из тех, кто позволяет глупым молокососам доходить до отчаяния. По крайней мере этот парнишка, возможно, извлек урок из того, что произошло.

Он остановился на пороге бального зала и окинул взглядам танцующие пары. Ему нравилось, когда его гости получали удовольствие, и ему нравились танцы. Возможно, после того как снимут маски, он тоже станцует танец-другой, если все по-прежнему будет идти гладко.

Рядом с ним остановился какой-то человек, закутанный в черное, и тоже стал смотреть на танцующих, Мак замер, почувствовав аромат цветущей сирени, тонких специй и неотразимой женщины.

Не отдавая себе отчета в своих действиях, он обхватил ее рукой за талию и подтащил к себе, так что ее спина плотно прижалась к его груди. Под складками домино она была гибкой и сильной, как пантера.

В его жилах взыграла кровь, и он прошептал ей на ухо:

— Что вы такое задумали, появившись сегодня здесь, леди Кири?

Глава 12

Кири тихо охнула, когда откуда ни возьмись появился Маккензи и прижал ее к своему мощному, твердому телу. Она всей спиной ощущала его жар. Она не знала, как поступить: то ли вырваться из его рук, то ли откинуться назад и прижаться к нему еще теснее. Так ничего и не решив, она сказала:

— Я пришла, чтобы вернуть пятьдесят гиней, которые должна вам, мистер Маккензи.

— Я не давал их вам взаймы, леди Кири, — удивленно проговорил он. — Я сделал то, что сделал бы любой мужчина.

— Может быть, и так, но я не хочу быть у вас в долгу, а пятьдесят гиней — достаточно большая сумма. Или вы слишком горды, чтобы принять деньги от женщины?

— Когда речь идет о деньгах, гордость тут ни при чем, — сказал он, освобождая ее, и его теплое дыхание защекотало ей ухо. — Но вам не следует передавать мне такую сумму у всех на глазах. Пойдемте в мой кабинет, там у меня имеется несгораемый шкаф.

Решительно взяв ее под локоть, он пересек игровую комнату, в дальнем углу которой находилась незаметная под деревянной панелью дверь, выходившая в длинный коридор, освещенный небольшими газовыми бра. При закрытой двери шум голосов и звуки музыки долетали сюда приглушенно, что позволило им разговаривать, не напрягая голосов.