История всемирной литературы: В 8 томах статьи - Сергей Аверинцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рутилий Намациан — уроженец Галлии; как и Клавдиан, он воспевает «вечную» славу Рима, дни которого уже были сочтены.
Слушай меня, прекраснейший царь покорного мира,
К сферам небесных светил гордо вознесшийся Рим,
Слушай меня, родитель людей и родитель бессмертных, —
Древние храмы твои нас приближают к богам.
Мы не устанем тебя воспевать до последнего срока:
Страха не ведает тот, кто не забыл о тебе.
(Перевод М. Гаспарова)
- 446 -
Поразительно, что эти стихи написаны после взятия Рима готами Алариха. Они не только суммируют пафос античного римского патриотизма, но и предвосхищают средневековый пафос римской имперской идеи, выразившийся еще у Данте.
Достойный христианский соперник этих поэтов — их современник Аврелий Пруденций Клеменс (348 — после 405), уроженец Испании. Это последний мастер чеканных полиметров в духе Горация, посвятивший свое дарование христианскому религиозному энтузиазму, но писавший стихи для чтения, а не гимны для церковного пения, как Амвросий. Любовь к Риму объединяет Пруденция с его языческими антагонистами. В Средние века особенно любили аллегорическую поэму Пруденция «Психомахия», изображающую поединки олицетворенных Добродетелей и противостоящих им Пороков. Такой аллегоризм — знамение времени, черта новой эпохи; он проявился и в другом труде, чисто литературно не заслуживающем сравнения с творчеством Пруденция, но разделившем с ним любовь средневекового читателя, — в трактате Марциана Капеллы «О бракосочетании Меркурия и Филологии», в духе менипповой сатиры соединяющем прозу и стихи. Дева Филология, принимающая власть над служанками Меркурия, олицетворяющими Искусства и Науки, — вполне средневековый образ.
ОТ АНТИЧНОСТИ К СРЕДНЕВЕКОВЬЮ (V—VI ВВ.)
Т. 2. — 1984. — С. 446—449.
- 446 -
ОТ АНТИЧНОСТИ К СРЕДНЕВЕКОВЬЮ (V—VI ВВ.)
В V в. обстановка развития латинской литературы важнейшим образом меняется. Именно V век и первая половина VI в. были временем так называемого падения Западной Римской империи. Из системы провинций, связанных друг с другом и подчиненных Риму, Западная Европа становится совокупностью независимых германских государств.
Это превращение совершалось постепенно. Германцы оседали на римских землях уже давно, они считались союзниками империи, служили ей, и многие из них достигали высших государственных постов. Но теперь германское заселение выходит из-под контроля римской власти. Германские племена сами выбирают себе места для обитания, отбирают не меньшую, как прежде, а большую часть земли и доходов, а в случае сопротивления императорских властей поднимают мятежи и обычно выходят победителями. Уже в 405—406 гг. германцы массами переходят рейнско-дунайскую границу, в 410 г. вестготский вождь Аларих разоряет Рим, в 419—429 гг. складывается вестготское королевство в Аквитании и Испании, в 429—439 гг. — вандальское в Северной Африке, в 440—450 гг. — бургундское в долине Роны, в 486 г. — франкское в Северной Галлии, в 493 г. — остготское в Италии. Все эти политические перемены еще не уничтожали представления о единой империи, объемлющей всю христианскую Европу и Средиземноморье: оно питается историческими воспоминаниями и усиленно поддерживается церковью. Но реальность все больше отрывается от этого представления: западные императоры быстро становятся марионеточными фигурами, а с 476 г. и вовсе перестают провозглашаться, — верховным властителем всей империи номинально остается лишь восточный, константинопольский император. В первой половине VI в. была сделана последняя попытка превратить эту номинальную власть в действительную: константинопольский император Юстиниан в 534 г. отвоевывает у германцев Африку, в 536—554 — Италию, в 554 — юг Испании. Но для дальнейшего наступления у империи не было сил: Галлия осталась франкской, Испания — готской, а в Италии с 568 г. утвердились новые германские завоеватели — лангобарды.
В новых германских государствах старое население, хранившее традиционную позднеантичную культуру, оказалось в подчиненном положении. Слияние местной знати с германской знатью совершалось медленно; управление новыми государствами велось примитивно, потребность в образованном чиновничьем сословии слабела, готовившие его риторские школы оказывались ненужными. В течение V в. сеть городских риторских школ постепенно исчезает в Галлии и Испании, сильно редеет в Италии и Африке: образовательная программа сокращается в лучшем случае до начальной, грамматической. Последним питомцам риторских школ оставались лишь два пути для приложения своих знаний. Первый вел к королевским дворам новых правителей — германцев: здесь еще была нужда в носителях римской культуры — в лучшем случае они становились государственными советниками (таковы были Боэтий и Кассиодор при остготском дворе), в худшем — прихлебателями-панегиристами (таковы поэты римской Африки при вандальском дворе). Второй путь вел на службу церкви: здесь образованные люди были нужны, чтобы вести сложные хозяйственные и политические дела местных епископств, толковать в проповедях Писание для полуязыческих, полуарианских прихожан, поддерживать связь с Римом. Не случайно даже писатели такого светского склада, как Сидоний Аполлинарий и Эннодий, кончали свой путь епископами. Конечно, ни варвары, ни церковь не ставили своей задачей ниспровергать античную культуру
- 447 -
— наоборот, варвары для того и завоевывали Римскую империю, чтобы присвоить плоды античной материальной культуры, а церковь, приходя к власти, рассчитывала владеть всеми средствами античной духовной культуры. Однако ни варвары, ни христиане не думали, что нельзя пожинать плоды, не заботясь о корнях, что воспроизводство культуры — процесс, требующий постоянных и немалых усилий; прилагать эти усилия варвары не умели, а христиане не хотели. Поэтому в течение нескольких поколений экономика, управление, образованность в землях Западной империи разлаживалась все больше и больше, пока новые хозяева не обнаружили, что во власти у них остались лишь развалины былой культуры. Эти несколько поколений и были переходом от античности к Средневековью, занявшим весь V в. и первую половину VI в.
Новая обстановка порождала новое отношение к слову. Быстрое падение образованности в массе населения расшатывало нормы латинского языка, обиходная речь все больше отличалась от литературной, все больше принимала в себя элементов «народной», «мужицкой» латыни. Это заставляет последних носителей литературного языка все больше ценить его именно постольку, поскольку он отличен от разговорного: «так как ныне порушены все ступени, отделявшие некогда высокость от низкости, то единственным знаком благородства скоро останется владение словесностью», — пишет Сидоний. Писатели стремятся лишь к тому, чтобы язык и стиль их как можно менее походил на обыденный: выискивают редкие слова у самых разных древних авторов, строят необычные образы и прихотливо-симметричные фразы, сочиняют неологизмы по самым малоупотребительным правилам латинского словообразования. Такой маньеризм был не нов в латинской литературе (достаточно вспомнить Апулея), но прежде он был лишь одним из направлений в ней, теперь он становится единственной формой заботы о художественности. Это относится главным образом к прозе; в стихе маньеристическое новотворчество умерялось вольным и невольным копированием классических поэтов, на чьих текстах авторы учились различать метрические долготы и краткости, уже исчезнувшие в живом языке.
Наиболее характерной фигурой литератора V в. был уже упоминавшийся Сидоний Аполлинарий (ок. 430 — ок. 480). Уроженец Лиона, принадлежавший к знатному и богатому чиновничьему роду, успевший получить отличное риторическое образование, он хорошо ладил и с римскими и с готскими правителями, мог подолгу спокойно жить в своих поместьях, описывая свое времяпровождение в стихах и прозе, развлекаясь изящными беседами с присутствующими и перепиской с отсутствующими друзьями — такими же «благородными словесниками», как и он. Но традиции римской культуры толкали его из этого усадебного уюта в общественную жизнь: молодым человеком он вмешивается в политику, пишет стихотворные панегирики недолгосрочным римским императорам, а в зрелом возрасте становится епископом в овернском Клермоне и ведет все административные, дипломатические и даже военные дела своего города.
От Сидония сохранилась книга стихов и девять книг писем. Стихи его продолжают традицию Клавдиана — это панегирики, эпиталамии, стихи на случай, где похвала новобрачному, рассказ о подвигах императора или описание красивого поместья вставляются в пышную мифологическую рамку: Юпитер в собрании богов внимает жалобам страждущего Рима и пророчествует о государе, который явится его спасти. Паллада в своем аллегорически убранном храме выслушивает весть о свадьбе философа Полемия и благословляет новобрачных, Аполлон встречает Вакха, со свитой возвращающегося из Индии, и убеждает его направиться не в Фивы, а в усадьбу Понтия Леонтия, которая гораздо достойнее его. Письма Сидония продолжают традицию Плиния и Симмаха: это продуманно составленные сборники, где реальные письма с просьбами, поздравлениями, утешениями перемежаются с посланиями, написанными нарочно для публикации, панегирического или описательного содержания, интересными для истории быта. Стихи Сидония писались по большей части в молодости, письма — в зрелые годы; но хотя он и писал о светской словесности: «таковые занятия под стать были прежнему нашему возрасту, ныне же пора и читать важное, и писать важное», — общий дух его творчества оставался неизменным всю жизнь.
