Твой враг во тьме - Елена Арсеньева

Дмитрий конфузливо улыбнулся. Все-таки оклемался, значит, если случившееся уже кажется ему смешным. Да, наверное, это и было смешно с самого начала: Иосиф Прекрасный, полуживой от усталости и тягостных мыслей (он только что вернулся с той жуткой аварии на шоссе, и его ладони еще помнили мертвую тяжесть детского тела), стоит под душем, как вдруг открывается дверь и на пороге возникает… как бишь ее звали по Библии, ту распутницу? Да никак – просто «жена господина его». Она, стало быть, и возникает, в упор глядя на голого парня. Означенный Иосиф в растерянности захлопал глазами, не догадавшись хотя бы мочалкой срамоту прикрыть, надеясь, что это недоразумение и жеманная Лариса Семеновна вот-вот порскнет вон. Но дама, сверкая очами, распахнула длинный алый халат и открыла взору Дмитрия свое поджарое, смуглое, почти безгрудое тело ухоженной, но уже стареющей женщины, отчего-то все покрытое меленькой порослью, как у дьяволицы… Дмитрий едва не выкрикнул: «Изыди, сатана!» – все еще надеясь, что это ему померещилось. Но Лариса Семеновна шагнула вперед и уже схватилась одной рукой за край ванны, намереваясь забраться туда, а другую протянула к самому… вот-вот, туда и протянула!

Еще мгновение Дмитрий ошалело на нее таращился, а потом началось форменное кино! Он направил струю душа в лицо Ларисе Семеновне, одновременно открыв горячий кран до предела, а когда она с визгом отшатнулась, хватаясь за лицо, по которому хлынули черные потеки раскисшей туши, вылетел из ванной, ужом извернувшись, чтобы ненароком не коснуться одуревшей женщины. Прошмыгнув в свою комнату, натянул прямо на мокрое тело рубашку, вскочил в джинсы, сунул ноги в кроссовки, смел со стульев и стола какие-то пожитки…

Какой он молодец (нет, умница, Молодец, как известно, у нас один!), что загодя собрал вещи, начав подыскивать себе другую квартиру: и ездить далеко, и всегда поесть нечего, и хозяйка до смерти заговаривает ночь-полночь, и плату требует вперед за два месяца, и пользоваться телефоном практически не разрешает…

Какой он дурак, что не поспешил с переездом!

Окинув комнату незрячим взглядом (что-то забыл, конечно, ну и в пень!), Дмитрий просвистел по коридору, ударился в дверь и вылетел на площадку, так и не поняв, то ли дверь была не заперта, то ли он ее вышиб. «Жена господина его» слова вслед не сказала, даже не вышла из ванной. Уж не утопил ли он ее невзначай? Ну и… в пень опять-таки!

Дмитрий загрохотал вниз по лестнице (лифт уж другой месяц не работал) и наконец выскочил из подъезда, совершенно не представляя, куда теперь податься. К Лёле, может быть? Но он еще ни разу не оставался у нее на ночь. А вдруг ее родители, по закону стервозности, за чем-нибудь вернутся из деревни? Не хотелось бы оказаться еще в одной идиотской ситуации, хватит с него на сегодня. Вдобавок Лёля прислала ему на пейджер какое-то истерическое сообщение. Решила опять повыяснять отношения? Ой, нет! Эта… «жена господина его» (вернее, вдова, потому что муж ее умер пять лет назад, а может быть, это легенда) хоть сказать ничего не успела! Объясняться сегодня с Лёлей – нет, увольте. Надо ей позвонить, конечно, – если Дмитрий доберется до работающего автомата. Если он вообще хоть куда-нибудь доберется ночью с автозаводской окраины!

И тут Дмитрий встал как вкопанный, увидев у подъезда ту же самую матово-серую «волжанку» Разумихина, на которой приехал домой час назад. Добрый-предобрый дядя Юра его подвез, они распрощались до следующего дежурства… Разумихин что, вернулся с полдороги, почуяв, что другу нужна помощь? Вот это телепатия!

Телепатия, как тотчас выяснилось, здесь была ни при чем. Забарахлил двигатель, и Разумихин копался с ним битый час, то и дело собираясь позвать Дмитрия на помощь, но не находя сил тащиться без лифта на девятый этаж. Мотор только что затарахтел, когда из подъезда вылетел взъерошенный Майоров с белыми глазами, навьюченный вещами и весь мокрый. «Крыша, что ли, у них там протекает?» – на полном серьезе подумал Разумихин, насквозь вымокший под дождем. Потом, выслушав рассказ, он едва смог выдавить приглашение поехать ночевать к нему: был слишком озабочен тем, чтобы сдержать истерический хохот. У Димки было такое трагическое лицо! День нынче и вправду выдался слишком тяжелый. Ничего, поест у них дома как следует, выспится, отдохнет – и сам поймет, что все это скорее смешно, чем грустно.

…Дмитрий улыбнулся. Разумихин опять оказался прав, хоть тресни!

Он выпил воды, пытаясь вспомнить, зачем, собственно, притащился среди ночи на кухню. Посмеяться, что ли? Ах да! Пейджер! Повернул его окошком вверх – и перед глазами промелькнула строка:

«Забудь мой телефон. Лёля».

Дмитрий мгновение смотрел на экран, потом стер запись и повернулся к окну, уставился на водяных змеек, бесконечными вереницами ползущих по стеклу.

Это что, все из-за того, что он не кинулся, как песик, на ее зов? Все пытается надеть на него шелковенький ошейничек? Ну, забыл он, забыл позвонить и предупредить, что не придет! Вообще обо всем забыл, пока ехал к Разумихину, хотел только есть, спать, не вспоминать обвисшее тело мальчишки и ту гадость, в которую вляпался потом. А Лёля… Ей бы только поставить человека по стойке «смирно»! Ей наплевать, как устает Дмитрий, как болит иной раз душа, – жить не хочется. Имеет значение только то, что происходит с ее нежным, любящим сердцем!

Кого любящим, интересно? Дмитрия? Или все ту же Лёлю?

Он погасил свет и пошел к дивану. Вытянулся, пытаясь подстроить дыхание в лад спокойному сопению Степашки Разумихина. Надо отоспаться, надо отдохнуть. Завтра может быть другая авария, людям потребуется его помощь – людям, а не эгоистичной барышне!

Сцепил зубы.

«Забудь мой телефон!»

Хорошо, забудет.

Уже забыл.

Лёля. Июль, 1999

Лёля открыла глаза и ощутила, что наконец-то очухалась.

Вот именно! Самое подходящее слово. Потому что во время прошлого пробуждения, когда в голову лезла всякая спокойная чепуха про выкуп, куриный бульон и даже подхихикиванья насчет гарема, она, конечно, еще ничего толком не соображала. Теперь ясность мысли наконец вернулась… Интересно, почему? Кончилось действие тех трех уколов? Или оттого, что она не стала пить несомненно целебный хлористый кальций?

Ладно. У задачки, которая перед нею поставлена, условие очень простое. Дано: похищение. Требуется: исчезновение. Или побег.

Лёля осторожно встала с кровати, растопырив руки, чтобы ничего не задеть: вокруг царила темнота.

Надо сориентироваться. Вроде бы дверь справа от кровати… А где теперь кровать? Лёля отошла от нее и сразу потеряла ориентировку.

И тут ее посетила мысль, которая изрядно испортила настроение. Она ведь совершенно голая! Потрогала себя – и убедилась, что мысль верна. Выбираться неизвестно откуда неизвестно куда, еще в таком виде… Не лучше ли вернуться в кровать – та ведь никуда не сбежала, где-то стоит себе, – закутаться простыней и попытаться снова заснуть, положившись на судьбу и на божье милосердие?

«Всяк про себя, один бог про всех, что означает: нас много, а бог один», – всплыли в памяти мамины слова. Правильно! Может быть, господь сейчас занят, ему не до глупенькой грешницы, которая так доверчиво влезла в умело расставленную ловушку. Во всей этой истории хорошо только одно: что предатель Мордюков врал насчет нового папиного приступа. Но если Лёле не удастся как можно скорее вернуться домой, приступ отцу гарантирован, а то и что-нибудь похуже.

Значит, хочешь не хочешь, надо отсюда сваливать. Отыскать кровать и завернуться в простынку Лёля еще успеет. В том случае, если не найдет ничего из одежды… Но вроде бы здесь, у стены, она в прошлый раз видела платяной шкаф…

Изо всех сил тараща глаза и пытаясь убедить себя, что они начинают привыкать к темноте, Лёля двинулась вперед – и едва не всхлипнула от радости, когда коснулась прохладной, гладкой поверхности. Это полированный бок шкафа!

Слава богу! Может быть, творец все-таки разглядел несчастную грешницу в общечеловеческой сутолоке и почувствовал в неизреченной мудрости своей, что она искренне кается во всем, во всем, чего только не содеяла?

Однако мало найти шкаф – его ведь не наденешь на себя. Лёля ощупью нашла дверцу, открыла ее и начала слепо водить руками внутри. Плечики были пусты, зато внизу Лёля нашарила кучку небрежно брошенных вещей. По легкому запаху духов, а главное, по тому ощущению теплоты, которое ее вдруг охватило, узнала свои джинсы и майку. О, какое счастье! И кроссовки здесь. Нет, но какое свинство – побросать все вот так, вперемешку!

А вот белья почему-то найти не удалось, сколько ни шарила. Пришлось все натягивать на голое тело. Ладно, переживет. Спасибо хоть носки оказались засунутыми в кроссовки, потому что во всяком пути главное – ноги, а Лёля не сомневалась, что путь ей предстоит долгий. С кровавыми же мозолями далеко не уйдешь!

Теперь Лёля примерно представляла, где находится дверь, но медлила идти в ту сторону. Раздирала пальцами спутанные волосы и заплетала в две тугих косы. Размышляла.