Встречи на берегах Ёдогавы - Анатолий Мамонов

В Киото будущий художник стал священником. Там же он учился рисованию. Одновременно Сэссю усиленно изучал мастерство знаменитых китайских художников, которые оказали значительное влияние на его творчество.

В 1468 г. в составе японского посольства Сэссю уехал в Китай. Через год он вернулся на родину. Слава художника опередила корабль, на котором он возвращался. Правитель Асикага предложил ему стать придворным художником. Но Сэссю отказался, салонная живопись не прельщала его. Он искал новые пути в искусстве, нашел их и уверенно двигался к вершинам своего замечательного мастерства. «При помощи одних только черных и белых красок он успешно передавал объемность и фактуру различных предметов. Деревья, скалы и горы на его картинах объемны. И хотя из его портретной живописи мало что уцелело, те картины, которые дошли до нас вопреки превратностям истории, отличаются высокими художественными качествами — такими же, как и его пейзажи», — пишет японский критик.

Расцвет творчества Сэссю пришелся на последнее двадцатилетие его жизни. В возрасте шестидесяти семи лет он создал самое крупное свое произведение. Это была пейзажная картина длиной в семнадцать метров: величественная панорама Китая — горы, храмы, долины, реки, озера, деревни.

К сожалению, из обширного наследия Сэссю сохранилось лишь десять произведений.

В отличие от подавляющего большинства художников-современников Сэссю всегда подписывал свои картины. Сэссю — это псевдоним, а подлинное имя мастера — Тойо Ода. Оно стало широко известным во многих странах после того, как по инициативе Всемирного Совета Мира было отмечено 450-летие со дня смерти выдающегося художника, основоположника японской живописи.

От Тойо Ода к богу Дайкоку и волне Хокусаи протянулась незримая, но неразрывная нить национальных традиций, и, восхищаясь шедеврами Хокусаи, мы проникаемся чувством признательности к его великому предшественнику.

Камикадзэ, ставший марксистом

…Шел последний кровавый год второй мировой войны. Советские войска штурмовали Европу. В Азии рушился «новый порядок», и американские самолеты, ориентируясь на белоснежную красавицу Фудзи, беспрепятственно бомбили японские города. Четверть века спустя поэт-коммунист Кадокура Сатоеи, член «Конгресса поэтов», вспомнит то время в цикле стихов «Песнь о бомбежке Токио»:

И сейчас я вижу тебя во сне.И сейчас ты объята огнем.И сейчас ты бежишь без оглядки,босая, вдоль рухнувших зданий,прижимая меня к груди,подгоняемая моим криком — «Мамочка!»Твои волосы полыхают,на спине пляшет пламя…Прижимая меня к груди,ты бежишьсквозь огненный вал…И сейчас я вижу, как ногти твоивгрызаются в пересохшую землюи ты посыпаешь менягорячей пыльюи снова бежишь…Огонь лижет твое лицо.Огонь плавит щеки.Спасая меня, расплавляешься ты,и в последний, предсмертный миг,падая,мертвым теломты прикрываешь меня…

Япония, воевавшая в сорок пятом, и отдаленно не напоминала самонадеянную Японию, уничтожившую в начале войны на Тихом океане почти весь американский флот, сосредоточенный в Пирл-Харборе. Израненная бомбами, истощенная голодом, осажденная и обескровленная страна задыхалась. На фронт забирали буквально со школьной скамьи. Новобранцев ускоренным методом готовили к «священной миссии» камикадзэ: отдать жизнь за «Великую Японскую империю».

«Камикадзэ» значит в переводе «божественный ветер». Воля богов — прародителей императора — направляла карающий меч камикадзэ. Летчики-смертники брали горючего лишь на полет в одну сторону — до цели. Назад они не возвращались.

— В семнадцать лет я стал участником войны. С сорок четвертого. Служил на территории Японии. Я был офицером императорской авиации. Когда кончилась война, мне многое стало ясно. Я понял, что японская армия вела захватническую, агрессивную войну. Я понял, что был обманут, как тысячи и миллионы других. Я познакомился с марксизмом, с трудами Ленина. Стал участвовать в социалистическом движении, мечтал о революции… Для меня началась новая жизнь. Сегодня я всецело принадлежу компартии Японии, — это говорит Дои Дайскэ, не успевший погибнуть во славу Японской империи.

Он сидит напротив меня за длинным столом в одной из комнат иностранной комиссии Союза писателей СССР. Их четверо — посланцев Всеяпонской лиги демократических писателей, созданной в 1965 г. Кто же они — наши гости? Ямамура-сан, например, видный специалист по творчеству Горького; Накадзата-сан, рабочий по профессии, — автор многих книг; Дои-сан — поэт, ви-це-президент прогрессивного объединения литераторов «Конгресс поэтов»; Кубота-сан — известный прозаик, руководитель делегации и вице-президент Лиги.

— К сожалению, наша страна еще не социалистическая, — так начал свой рассказ о положении в стране и японской литературе Кубота, — но мы боремся за то, чтобы идеи социализма восторжествовали и в Японии.

Одна из важных проблем, с которой сталкиваются сегодня японские литераторы, отметил Кубота, это проблема массовой коммуникации — порождение научно-технической революции в капиталистическом обществе. Средства воздействия на массы в руках буржуазного пропагандистского аппарата. Взять, например, телевидение. Около двух десятков телевизионных каналов обрушивают на зрителя поток информации — угодной, разумеется, кругам, идеологически противостоящим нам, демократическим писателям. Газеты, журналы, которые должны быть рупором народа, далеко не всегда являются им. И все-таки мы продолжаем борьбу. Есть писатели, которые активно выступают против возрождающегося милитаризма, — Мацумото Сэйтё, Киносита Дзюндзи и другие. В ходе борьбы добиваемся создания единого демократического фронта, которого, к сожалению, пока еще в Японии нет. В нашей писательской организации около тысячи членов и тысяча семьсот кандидатов. Литератор-кандидат, пока ждет приема в члены Лиги, изучает технику писательского мастерства. Что касается творческого метода, то он избирается произвольно. Наиболее передовые писатели, стоящие на позициях защиты интересов рабочего класса, составляют основу нашего творческого объединения. Печатный орган Лиги — журнал «Минею бунгаку» («Демократическая литература») — издается десятитысячным тиражом…

Слушая выступление Кубота, я всматриваюсь в лица гостей. Взгляд мой задерживается на Дои Дайскэ. Выглядит он молодо. Черная «водолазка» словно подчеркивает спортивную крепость фигуры. В коротко стриженных волосах сильная проседь. Обаятельная улыбка придает лицу особую привлекательность. Он улыбается, даже когда ведет запись беседы в своем путевом дневнике. Перед ним на столе только что изданная и подаренная гостям составителем К. Рехо «Японская новелла» в красном переплете. Дои Дайскэ раскрыл книгу на оглавлении и аккуратно переписывает фамилии всех двадцати авторов. Видимо, знает русский язык, подумал я, но позже выяснилось лишь алфавит. На мою просьбу рассказать о «Конгрессе поэтов» Дои Дайскэ ответил краткой характеристикой этого поэтического движения, привел некоторые уже известные данные. Но меня интересовали подробности, и мы договорились встретиться в «России», где разместилась японская делегация… Вскоре мы встретились в одном из холлов гостиницы.

Дои Дайскэ — один из руководящих деятелей «Конгресса поэтов». Встреча наша произошла в юбилейный год — ровно десятилетие назад, в 1962 г., родилось это массовое поэтическое движение, во главе которого стоит старейший поэт-коммунист, ветеран пролетарского литературного движения 20–30-х годов Цубои Сигэдзи. Тогда ему было под семьдесят пять, и в японской печати то и дело появлялись материалы, связанные и с юбилеем «Конгресса поэтов» и с предстоящим семидесятипятилетием Цубои. «Конгресс поэтов» насчитывает шестьсот профессиональных литераторов. Выходит журнал того же названия. Движением охвачены две трети всех префектур Японии, существует свыше шестидесяти местных филиалов. Ведущие представители «Конгресса» — Осима Хиромицу, Кусака Сотокити (блестящий знаток русского языка и исследователь советской литературы), Акимура Хироси, Дзё Сусуму, Катаха Торохэй (второй вице-президент «Конгресса поэтов»).

— Мы едины как объединение поэтов, — говорит Дои-сан, — но в выборе творческого метода каждый свободен. Лозунг нашего движения — «массовизация» поэзии на прогрессивной, демократической основе.

Научившись с годами ценить время, особенно чужое, я шел к Дои Дайскэ с заранее составленным вопросником. Накануне еще раз перелистал подаренные поэтом журналы, просмотрел его сборники. Вопросов накопилось несколько десятков. По мере того как Дои-сан отвечал, я вычеркивал пункт за пунктом в записной книжке. Я знал стихи Дои Дайскэ, его литературно-критические статьи, но ничего не знал о нем как о человеке, не знал и творческой биографии поэта. С его любезной помощью я восполнял пробел…