Послание из прошлого - Сергей Александрович Милушкин

Витя открыл глаза и увидел перед собой Грома, того самого мужика из гаражного массива, который научил его делать жучки. И не только жучки.

— Идем, вытрешь лицо, придешь в себя, — сказал Гром и Витя послушно заковылял за ним.

* * *

— Почему «Моцарт»? — вытирая предложенным полотенцем кровь с лица, спросил Витя у мужчины, стесняясь назвать того просто Громом и находя обращение «дядя Гром» слишком уж близким, фамильярным. Приходилось выкручиваться и называть брутального мужика окольными путями, без упоминания его клички‑имени.

— Э… — сказал Гром. Они находились одни в гараже, Витя сидел на кривой, очень массивной табуретке, деревянная сидушка которого была жесткой и неудобной. — Он реально существует. Я его видел.

— Вы… — Витя затаил дыхание и даже перестал смотреть на череп с пустыми глазницами, стоящий на самой верхней полке металлического шкафа со стеклянными дверцами. Шкаф был забит инструментами, деталями, книгами и всякой всячиной.

Откуда он взял этот череп? Уж не сам ли он убил его обладателя? — все эти вопросы всплывали в голове мальчика, но, что странно, — страха перед мужиком у него не было и, возможно, зря. Однако, Витя думал, что здесь многие его знают и даже сторож на входе и дворник здоровались с ним и не выказывали особого беспокойства. Правда, и особой приязни не испытывали, факт.

Гром держался особняком и про него было известно очень мало. Точнее, вообще ничего.

— … видели его⁈ — воскликнул Витя, забыв про череп.

Гром кивнул, не поворачиваясь. Он что‑то закручивал в массивные тиски и под засаленной майкой играли приличные мускулы. Руки у него и впрямь были как у борца или рабочего какого‑нибудь литейного цеха — мощные, огромные и непременно грязные.

— Знаешь, почему Моцарт? Потому что перед смертью его жертвы слышат сороковую симфонию, аллегро…

У Вити перехватило дыхание. Откуда он это знает? Откуда⁈ Если убийца не пойман, а жертвы не найдены. По крайней мере, целиком. Такие, во всяком случае, ходили слухи, хотя открыто, разумеется, об этом никто не говорил, газеты не писали, а по телевидению и вовсе такое было запрещено показывать…

Он сидел у ворот — ни жив ни мертв и чувствовал, что вот‑вот не сдержится и от страха сходит по‑маленькому. Как назло, почему‑то никого рядом больше не было, хотя обычно у Грома ошивалась куча пацанов из окрестных районов.

Гром оглянулся, покачал головой:

— Знаешь, что самое страшное? Что двух невинных человек уже осудили к высшей мере вместо него. Одного уже расстреляли, другой ждет исполнения приговора.

Витя держался из последних сил. Он свел колени вместе и обхватил их руками.

— Видишь вон ту трубу? — Гром чуть нагнулся из темноты гаража показал на ржавую и довольно высокую трубу заброшенной котельной, расположившейся через лесок от гаражного массива. — Дело было рано, не знаю, может часов пять утра. Я шел как раз сюда, к себе в гараж, чтобы… — Гром осекся, помолчал мгновение и продолжил: — чтобы кое‑что сделать. Проходя мимо… если ты там был…

Витя кивнул, конечно он там был, кто же из пацанов не был на заброшенной котельной, — подумал он.

— В общем, я услышал… это была даже не музыка, скорее еле уловимый звук… будто принесенный ветром со стороны новостроек на западе, знаешь там новые девятиэтажки Промыслова, нашего градоначальника… но… было слишком рано для музыки. Обычно я хожу быстро и не обращаю внимания на посторонние вещи… — тут Гром взял в руки ножовку и начал что‑то очень аккуратно пилить на сверкающей, точно золото, заготовке: «Вжи‑вжи, вжи‑вжи…».

Невероятным усилием Витя заставил себя усидеть на табуретке. Лицо его приняло совершенно мученический вид.

— Я понял, что звук идет из котельной… решил перелезть через забор, но сделал это как‑то не слишком удачно, задел штаниной торчащую проволоку, поцарапался, и пока спрыгнул, звук исчез. На всякий случай я все же решил заглянуть туда.

Гром повернулся и пристально посмотрел на Витю.

Тот выпрямился и замер.

— Да… — сказал Гром. — Дверь оказалась чем‑то подпертой, пока я возился с ней, прошло время. И, когда мне все же удалось открыть ее, я увидел… стул, а на нем старый патефон. Заряд его еще не кончился, пластинка вращалась, но мелодия уже не играла. Как раз вот этот табурет, на котором ты сидишь.

Витя глянул под себя и подскочил, словно сидел на расплавленной сковороде.

Не чуя под собой ног, он бросился за гаражи и с протяжным вздохом, чувствуя, как дрожат ноги, облил зеленые кирпичи горячей струей.

В гараже раздался сильный удар молотка, потом еще один и Витя подпрыгнул еще раз. Нервы были на пределе.

Гром как ни в чем ни бывало, продолжал:

— Я глянул в окошко — там их два всего, если ты помнишь, и увидел, как очень быстро от котельной удаляется мужчина в плаще грибника и темной шапке. За спиной у него было довольно объемный мешок, — донесся до Вити голос Грома. — Я бросился за ним, но пока выбирался, он успел уйти. Скорее всего, у него где‑то была спрятана машина.

Витя вновь показался в гаражном проеме и Гром кивком указал на патефон, стоящий в глубине на коробке из‑под телевизора.

— Аллегро. Симфония номер сорок. Хочешь поставлю?

Витя замотал головой.

Ему хотелось поскорее уйти отсюда и никогда больше не приходить, хотя он прекрасно знал, что все равно придет.

— Я тоже ни разу его больше не включал. Все жду…

Витя попятился. Он посмотрел на табуретку, на которой только что сидел и невольно спросил:

— Чего? Чего вы ждете?

— Его, — ответил Гром. — Я жду его, — и он вновь обратился к своей детали.

— Откуда же вы знаете, что это… он?

Хотя даже без единого доказательства Витя верил каждому сказанному мужчиной слову.

— Ты, наверное, не знаешь, это как раз первая смена была, а ты учишься в первую…

Витя кивнул.

— Ну вот… приехала опергруппа и там все перерыли, нашли следы от легковой машины, вроде бы Москвич‑412, нашли следы крови, а потом… — он испытующе глянул на мальчика, который от побелел от страха, — а потом ничего. Они уехали.

Из многочисленных фильмов про Петровку‑38 Витя конечно же знал, что этот граммофон, или патефон являются вещественными доказательствами, а Гром, получается, утаил их от следствия. Разве