Стальное перо - Алексей Макеев

– Николай Николаевич, – низким сочным голосом представился гость и протянул Гурову широченную лопатообразную ладонь.

Сыщик решил, что сейчас его кисть хрустнет от мощного рукопожатия, но гость пожал руку вежливо и мягко. Чувствовалось, что он умеет рассчитывать свои силы.

Офицеры расселись вокруг рабочего стола Гурова: Лемехов с довольным видом поглядывал на второго гостя, а сам Будымцев сложил крепкие кисти перед собой на коленях и выжидающе посмотрел на Гурова. Лемехов явно успел все рассказать своему знакомому, но тот дисциплинированно ждал вопросов. Вот что значит спецназовская закалка!

– Андрей Павлович вам, видимо, все рассказал, – начал Лев. – Поэтому он вас и привез ко мне. Так чем вы можете помочь нашим розыскам, Николай Николаевич?

– Да, я в курсе, – ответил Будымцев. – Не скажу, что помню всех своих учеников, их ведь за десятилетия прошло через мои руки немало. Большая часть – это поток общевойсковиков. Там очень простая программа. Но были, и сейчас есть у меня группы, где подготовка идет по совершенно иной программе. Это своего рода группы высшего пилотажа. Думаю, вы не будете, Лев Иванович, настаивать, чтобы я вам подробнее рассказывал об этом, потому что ребята готовились к особо важным заданиям и…

– Да, да! Конечно, – поспешно ответил Гуров. – Такого рода подробности мне не нужны. Полковник Лемехов в курсе, он привез вас ко мне, значит, вы понимаете, какого рода «специалист» нам нужен.

– Вы можете схематично нарисовать траекторию движения ножа при нанесении раны? Или, может, сводите меня в морг?

– Думаю, что смогу и без морга изобразить, – покачал головой Гуров. – Тело, знаете ли, не совсем в хорошем состоянии, не стоит без нужды устраивать такие экскурсии. Если уж очень понадобится, безусловно, мы сходим в морг.

Он пододвинул к себе чистый лист бумаги и несколькими уверенными движениями изобразил туловище человека от паха и до ключиц. Старательно и неторопливо начертил жирную точку в нижней части живота с правой стороны, потом провел линию вверх и с плавным изгибом увел ее правее, к тому месту, где начинались ребра.

– Ясно, – даже не беря в руки листка, сказал Будымцев. – Повреждение тонкого кишечника, поперечно-ободочная часть толстой кишки, желудок, возможно, селезенка. А вы уверены, что рука убийцы пошла именно в таком направлении, а не строго вверх до самой печени?

– Да, вот почему у нас и возникла потребность проконсультироваться со специалистами. Мы сталкивались с ударами, которые наносили мастера ножевого боя, имеем представление. А тут…

– А тут вот что, – со странной интонацией проговорил Будымцев, наклонился и все же взял со стола лист со схемой. – Да, Лев Иванович, я знаком с этой техникой, сам учил. Страшненькое это дело, когда боец умеет очень быстро, буквально одним движением искалечить противника голыми руками, а с помощью ножа еще и оставить вот такие раны. Обычно человек теряет всякую боеспособность и в короткий промежуток времени умирает от обильного, в том числе и внутреннего, кровотечения.

– Так значит, многие умеют так делать, и нам идентифицировать убийцу не удастся? – спросил Гуров.

– Видите ли, Лев Иванович, у каждого бойца, хорошего бойца, есть свой почерк. Почерка нет у плохого бойца, потому что они все одинаковы и допускают один и тот же набор ошибок. А у мастера, как и у художника, есть свой стиль, свои штрихи, которые складываются из его индивидуальности, психической, физической, эмоциональной. Да, мы учим наносить удар из двух положений. В одном случае он наносится по диагонали, в другом – строго вверх. В обоих случаях многочисленные повреждения жизненно важных внутренних органов и большая потеря крови. Все зависит от начального положения наносящего удар и положения жертвы. В одном случае удар производится с захватом, во втором – без него. То есть жертва не ожидает нападения.

– Ну, ну? – заинтересовался Гуров.

– Здесь удар нанесен неожиданно. Жертва не предполагала нападения. Но убийца немного нестандартно провел прием. Он чуть завалил тело жертвы влево, когда нож уже вошел в живот.

– А сможете вы вспомнить своих учеников, если я вам покажу несколько фотографий? – спросил Гуров.

– Ну, в лицо-то я многих помню. Тех, кто приходил на первоначальный курс, тех вряд ли, а вот мастеров, кто на переподготовку и стажировку направлялся, с теми проще.

Гуров открыл сейф, вытащил конверт и стал раскладывать перед подполковником на столе фотографии. Среди тех, кто не имел к делу никакого отношения, он выложил фото и Котова, и Остапцева-младшего, и фоторобот загадочного управляющего казино Саши. Будымцев скользнул взглядом по фотороботу, потом снова вернулся к нему и взял в руки.

– А это что? По памяти кто-то рисовал?

– Ну-у… – Гуров помедлил и решил не терять время на объяснения. – Ну, в общем, да.

– А вот вам, пожалуй, и ответ, – вдруг заявил подполковник, разглядывая фоторобот.

– Вы его узнаете? – спросил Гуров.

– Капитан Сорокин. Артур Сорокин, сукин сын.

– Вы можете определить по удару человека, его нанесшего? – опешил Гуров.

– Не всех, – покачал инструктор головой. – Стандартный удар может иметь разные принадлежности, а этот… Артур-стервец, он всегда отличался нестандартностью. Я бился с ним больше, чем с другими, несмотря на то что он был лучшим во всем. Потом перестал биться, в каком-то смысле опустил руки. Бесполезно было ломать его индивидуальность, не ухудшив его боевых качеств. Он был силен именно своей индивидуальностью и непредсказуемостью.

– Вы помните, где он служил, в каких частях?

– Десантник. Если важно, то я по приезде на место подниму журналы и с ведома командования вышлю вам точные координаты. Вы только загодя запрос пошлите. Но я думаю, что он имел отношение к каким-то спецподразделениям воздушно-десантных войск, подготовленных для выполнения особо сложных операций разведывательно-диверсионного характера.

– Запрос в вашем учебно-тренировочном центре уже есть, – сказал Гуров, – так что я могу уже завтра утром конкретизировать свой повторный запрос. Но сейчас, пока вы здесь, Николай Николаевич, скажите, вы уверены, что это Сорокин?

– Как вам сказать… Голову на плаху не положу, но две вещи утверждать могу с достаточной уверенностью. Человек, нанесший эту рану, имел специальную подготовку по программе, которой владею я и по которой идет подготовка в центрах, подобных тому, в котором служу я. А что касается вашего вопроса, то могу сказать, что такой удар мог нанести капитан Сорокин, а мог и человек, которому в момент атаки что-то помешало провести удар до конца точно. На вашем рисунке он старше лет на десять, поэтому я мог ошибиться, хотя… Видимо, мне все же придется посетить морг и посмотреть своими глазами на рану.

– И все-таки, – продолжил настаивать Гуров, – почему вы подумали именно на Сорокина? Ведь мог же, по вашим же словам, и кто-то другой при определенных обстоятельствах, из другого центра.

– Мог, – согласился подполковник, – конечно, мог. Просто я хорошо знал Сорокина. Именно Сорокин и мог. А другой вряд ли.

– Понятно. Тогда расскажите о Сорокине.

– Впечатление у меня о нем осталось двоякое. Вы же понимаете, что в такие подразделения идут не маменькины сынки, не паиньки-мальчики. Хороший солдат – это тот солдат, который легко и умело убивает, не мучаясь и не терзаясь. Иначе просто можно свихнуться от всего этого. Да, надо признать, что хорошим солдатом может стать только человек, имеющий склонность к убийству. И все же большая часть наших выпускников, офицеров и контрактников, проходивших через наши руки во время первоначальной подготовки, переподготовки, периодических тренировочных курсов для поддержания уровня мастерства, вполне могут себя контролировать в обыденной жизни, они четко, на психологическом уровне различают войну и мир, воинскую честь, свою обязанность защищать страну и просто драку, в которой хочется победить. Ведь вы в полиции прекрасно понимаете, что есть здоровая агрессивность, а есть нездоровая.

– У Сорокина была нездоровая агрессивность?

– Нет, с нездоровой агрессивностью к нам не попадают. У него была как раз здоровая агрессивность, а еще у него была эдакая ухарская бравада, желание покрасоваться, спровоцировать кого-то на агрессию и показать свою удаль. Не скажу, что это склонность к преступлениям, но именно такие люди часто из армии попадают в трибуналы по обвинению в совершении военных преступлений. А еще я достаточно часто слышал от него разговоры именно о деньгах. Для кого-то война – азарт, адреналин, а для Сорокина, как я понял, – еще и способ заработать. Он всегда подсчитывал свою материальную выгоду. А когда ребята его попрекали или начинали подшучивать, он как будто спохватывался и сводил все к шуткам.