Рио-де-Жанейро: карнавал в огне - Руй Кастро

Когда порт Рио открыли для международной торговли в 1808-м, иностранцы начали прибывать сюда толпами, и вскоре они поняли две вещи. Во-первых, что на улицах почти нет бразильянок, а вот за окнами, забранными гелосиаш, их очень много. А второе, что хоть они и сокрыты от мира, сквозь решетки вполне можно разглядеть их прекрасные глаза и с удовольствием пофлиртовать. Типично колониальная атмосфера, хотя Рио уже не был колонией. Он поднялся на ступеньку выше, стал теперь столицей королевства, и в соответствии с новым статусом ему предстояло полностью изменить свой внешний облик — впервые в истории колониальный город становился столицей империи, к которой принадлежал. В первой попытке очистить город интенданте Паулу Фернандеш Вилана (нечто среднее между мэром, начальником полиции и главным санитарным инспектором) потребовал уничтожить гелосиаш, которые мешали циркуляции воздуха, уродовали улицы и от которых в домах стояла вонь. Осознав, что это значит, некоторые главы семей воспротивились нововведениям и оставили гелосиаш на окнах. Но женщины им отомстили.

Чтобы завязать роман, достаточно было обменяться взглядами через решетку или переглянуться по дороге из церкви домой. По рассказам иностранных путешественников, бывало немало случаев, когда даже самые безупречные леди принимали закутанных в плащи или увенчанных цилиндрами любовников, которые взбирались на веранды и пробирались в дом с ловкостью, достойной Скарамуша. Им приходилось полагаться на сводниц — дуэний, горничных или служанок. Моя любимая сцена подобного толка (и любимая картинка в длинной галерее «портретов» Рио) — гравюра баварца Йохана Морица Ругендаса, относящаяся примерно к 1822 году, где изображено следующее: хорошо одетый молодой человек запрыгнул на веранду к поджидающей его прелестной молодой женщине, а служанка с хитрым видом как раз собирается ретироваться или, кто знает, постелить постель.

Шли годы, гелосиаш падали одна за другой, как маленькие Бастилии, под напором прогресса и перемен, постигших сам город. Когда сняли все до единой, в окна полились солнечные лучи, и последние из кариокских узниц буднично поправили прически перед зеркалом и победительницами вышли на улицы.

Рио уже был готов их встретить.

Возможно, это и клише, но тем не менее верное: великие города бывают мужественными и женственными. Я говорю не о том, жителей какого пола в них больше, но о духе, который преобладает на их улицах. Лондон, Нью-Йорк и Токио, например, города-мужчины — серьезные, отстраненные, деловые. Париж, Рим и Рио — женщины, романтичные, изменчивые, соблазнительные. Если вам довелось немного поездить, вы знаете, что так оно и есть.

Мужественные города рождены для бизнеса, и потому они богаче и влиятельнее. Стоит им чихнуть — и простуду подхватит весь мир, может быть, именно поэтому до недавнего времени их жители все еще носили галоши. Что же до городов женственных, то там так много времени тратится на погоню за удовольствиями, что у них не остается возможности зарабатывать особенно много — их горожане проводят время, сидя в кафе, прогуливаясь по улицам или растянувшись на пляже. Хоть с первого взгляда и не скажешь, но такой образ жизни все-таки поддерживает их экономику, ведь в один прекрасный момент приходится за что-то заплатить, даже если это всего лишь бутылка воды, жвачка и леденец на палочке. Но считал ли кто-нибудь, сколько времени мужчины женственных городов проводят, в общей сложности, оборачиваясь, чтобы мельком взглянуть на derriére[2] прошедшей мимо женщины?

Именно эту практику, с разной степенью мимолетности, кариоки превратили в искусство. И как все лучшие виды искусства, оно бесплатно и доступно всем: чтобы насладиться видом пары бедер в действии (и продолжить путь, не пригласив женщину выпить или прогуляться в мотель), нет необходимости вступать в товарно-денежные отношения, на это не тратится ни цента. Вот настоящее искусство ради искусства. С другой стороны, один взгляд — и день прожит не зря: для него — потому что он увидел, для нее — потому что ее увидели, для города — потому что он стал фоном для восхищения, сделавшего двух людей чуть счастливее. Для городов с женским темпераментом этого достаточно. Мужественные города — строгие пуритане. Женственные — непринужденные либертены. Подобные различия могут быть связаны с климатом, религией, кухней и даже стереотипами (несомненно, ошибочными), которые ассоциируют мужчин с работой, а женщин — с развлечениями. Но у меня нет ни малейшего сомнения, что одни города созданы для мужчин, а другие — для женщин. Какая женщина сможет добиться успеха в Нью-Йорке, если не наденет деловой костюм, не напустит на лицо серьезное выражение и не докажет, что знает свое дело не хуже мужчины? (Хорошо еще, что это несложно.) В Рио такие требования почти не предъявляются, потому что мужчины-кариоки не утруждают себя необходимостью соответствовать образу сверхпрофессионального, настроенного только на работу дельца. Еще одно значительное различие заключается в том, что в мужественных городах есть эти снобистские, ультрамужские клубы, куда не ступала женская ножка вот уже полтора века. В женственных городах таких клубов нет — потому что ни один мужчина туда не сунется.

Вот почему, пытаясь уловить ассоциации, приходящие на ум при упоминании о Париже, Риме или Рио, почти неизбежно ухватишься за клише — соблазнительный женский образ. Марианна, женщина во фригийском колпаке с обнаженной грудью, — символ Парижа и Французской республики. Символ Рима — волчица с сосцами, полными молока. У Рио тоже есть символы. И недели не проходит без того, чтобы в какой-нибудь рекламе, на рисунке или фотографии не возвращались к внешнему сходству города с женщиной: очертания Сахарной Головы и Морру да Урка напоминают изгиб крутого бедра и тонкую талию, Морру Дойш Ирмауш становится грудью, а огни на пляже Копакабаны — жемчужным ожерельем. Можно еще обрисовать город словом «Amor», где «А» будет «Сахарная голова», и так далее.

Я же говорил, что это клише.

И подумать только, косвенно Рио обязан этим человеку совершенно лишенному чувства юмора, который никогда здесь не появлялся, — Наполеону. В 1808 году, пытаясь попасть по Англии, он нацелил свои пушки на Лиссабон, старого стратегического союзника Англии. Не имея возможности ответить тем же или хотя бы сопротивляться, португальский двор погрузился на корабли и быстренько сбежал в Рио, взяв с собой все, что можно было унести, включая трон и корону. Они плыли под эскортом британского флота, чем закрепили решение, о котором Англия давно мечтала: отныне бразильские порты были открыты и Британия могла торговать с колониями напрямую. И порты действительно открылись, а на таможне перед англичанами буквально раскатывали красные ковровые дорожки. Даже португальцы, которые, в конце концов, были здесь хозяевами, не имели столь благоприятных и выгодных условий торговли с Бразилией.

В мгновение ока британцы наводнили Рио: моряки, промышленники, купцы, специалисты по горному делу, фермеры, дипломаты, художники, ремесленники, писатели, миссионеры, искатели приключений. Что же давало жизнь мечтам всех этих людей и заставляло стремиться навстречу полуденному солнцу? Не только желание обогатиться или спасти души. Часть из них, должно быть, все еще верили в рассказы об обнаженных индейцах, другие хотели оказаться в сердце таинственных джунглей, а кто-то просто бежал от жены. Так или иначе, Рио стал самым оживленным портом этого полушария, английские корабли непрестанно выгружали на берег все новые и новые партии людей и товаров. В 1808 году в порт вошло 90 кораблей, а в 1810-м уже 422. Иногда приезжие совершали странные ошибки: один англичанин привез шерстяную одежду, зимние ботинки и печи… и умудрился продать все это! Большинство устраивались так хорошо, что уже не хотели возвращаться в Европу. Здесь обосновалось так много англичан, что через несколько лет они построили в Гамбоа собственное кладбище, чтобы не приходилось терпеть унижение — быть похороненными рядом с католиками, неграми и аборигенами.

Еще почти сотню лет преимущественно именно на их долю приходились городской транспорт, сбор мусора, канализация, уличное освещение и телеграф, а также текстиль, тяжелая индустрия и большая часть оптовой торговли и импорта. Сначала все их офисы и магазины находились в одном месте — руа ду Увидор, длинном, узком переулке, под прямым углом пересекавшем главную артерию города — руа Дирейта, позже — Примейру де Марсу. Но британцы недолго главенствовали в Рио. С 1810 года здесь стали обустраиваться многие антибонапартистски настроенные французы с благословения португальской короны. Среди них были богатые люди, которые заводили в холмах Тижука кофейные плантации и строили там прекрасные дома. А с 1815-го, после поражения Наполеона при Ватерлоо и возвращения Бурбонов в Версаль, настала очередь бонапартистов переезжать в Рио. Несмотря на то что в этом пестром обществе многие были политическими противниками, все они научились неплохо уживаться друг с другом, а если им когда и случалось отвешивать друг другу пощечины и хвататься за шпаги, в деле непременно была замешана женщина, а не политика.