Он приехал в день поминовения - Жорж Сименон

- Ты меня любишь? - шепнула Алиса, ощутив долгое и нежное пожатие его руки.

- Люблю...

Потом публика, толкаясь, высыпала на улицу, и они зашли в "Кафе де ла Пе", где с трудом отыскали свободные места, - наступал час предобеденного аперитива. Алиса была очень оживлена. Она впервые показывалась с мужем в таком многолюдном месте и чувствовала, что на них смотрят, отпускают на их счет замечания.

- А я выпью портвейну. По воскресеньям после кино мы с девочками всегда заказывали портвейн.

Женщины большей частью были в меховых манто. Принаряженные мужчины держались увереннее, чем в будни. Однако здесь не было никого из знакомых Жиля, ни одного влиятельного в городе лица.

Эти в кафе не появлялись. Они жили в собственных особняках. Может быть, они вообще не ходят в кино?

Здесь собрались мелкие торговцы, бухгалтеры, приказчики, коммивояжеры, страховые агенты; несколько служащих "Грузоперевозок Мовуазена" смущенно привстали, здороваясь с хозяином.

Часов около семи, прижавшись друг к другу, молодожены возвращались под дождем домой на набережную Урсулинок. Когда они поравнялись с "Лотарингским баром", кремовая занавеска дрогнула. А когда Жиль с женой сделали еще несколько шагов, дверь распахнулась и чей-то голос окликнул:

- Месье Мовуазен!

На пороге, с черной сигарой в зубах, стоял Рауль Бабен. Он поклонился Алисе, по-прежнему державшей мужа под руку.

- Извините, мадам.

Потом повернулся к Жилю и, не приглашая его зайти, добавил:

- Я вот что хочу сказать. Может быть, сегодня вечером вам понадобится поговорить со мной. В таком случае вы до полуночи застанете меня у Армандины. Адрес помните? Городская площадь, тридцать семь.

И, попрощавшись жестом, который показался Жилю ироническим, Бабен вернулся в бар, служивший ему штаб-квартирой.

- Что он имел в виду?

- Не знаю.

Через несколько минут Жиль, озабоченный и слегка встревоженный, отпер своим ключом дверь особняка на набережной Урсулинок. Алиса тут же устремилась вверх по лестнице, отфыркиваясь и отряхивая снятую 'на ходу шляпу.

На площадке второго этажа их ждала мадам Ренке.

- Месье Жиль...

Она помолчала, не решаясь продолжать при Алисе, которая проследовала мимо нее к себе в спальню, чтобы поскорей переодеться в сухое.

- Мне нужно сказать вам два слова, пока не вернулась мадам Колетта. Только что я получила записку от брата. Он предпочитает больше сюда не ходить: это может навлечь на него неприятности - он ведь служит в полиции. Он хочет с вами встретиться: у него для вас важные новости. Спрашивает, не могли бы вы зайти сегодня к вашему тестю. Брат живет на улице Журдана, через два дома от Лепаров, и без труда сумеет незаметно увидеться с вами. В конце он пишет, что предупредил месье Лепара и тот вас ждет... Со своей стороны я считаю, что до встречи с ним вы не должны ничего говорить мадам Колетте - она и без того изнервничалась.

В половине восьмого вернулась тетка, и все сели за стол. Жизнь в доме начинала входить в русло. Чтобы не докучать Алисе своими делами, Колетта попросила ее пересказать фильм, который та смотрела днем.

Затем молодожены, словно давние супруги, оделись и вышли на улицу. Они пересекли город под хлещущим ветром и дождем, у которого был солоноватый привкус - с моря несло водяной пылью. Алиса не стала звонить, а просто постучала о почтовый ящик, как делала в детстве, и ее отец открыл дверь.

Новобрачные разделись у бамбуковой вешалки, и Алиса тут же порхнула на кухню, застекленная дверь которой виднелась в глубине коридора, а Жиля провели в гостиную.

Хотя Лепаров поздно предупредили о визите, они не преминули выставить на стол поднос с угощением - напитки, рюмочки с золотым ободком, сухие птифуры. Как всегда по воскресеньям, Эспри Лепар был в черном костюме и накрахмаленной манишке; но ни лысый череп, блестевший при свете лампы, ни густые брови, ни внушительные усы не мешали ему выглядеть тем, чем он был на самом деле - честным маленьким человеком без гроша за душой.

- Месье Ренке просил меня постучать к нему, как только вы появитесь... Садитесь, пожалуйста. Надеюсь, нальете себе сами?

На кухне раздался смех Алисы, затем отворилась входная дверь, которую Лепар не захлопнул за собой, и в гостиную, без пальто и шляпы, вошел инспектор полиции Поль Ренке.

Мужчина он был крупный, но дряблый и тусклый. Он принадлежал к той же породе, что Эспри Лепар: к маленьким людям, чья единственная, приправленная горечью радость - сознание исполненного долга и своей безупречной честности.

Эта тайная встреча смущала его. Ему было стыдно. Он искал оправданий своему поступку.

- Понимаете, моя сестра жизнь за мадам Колетту отдать готова. Вот почему, невзирая на профессиональную тайну...

Лепар деликатно встал и хотел было уйти на кухню к жене.

- Останьтесь, папа, - остановил его Жиль. - От вас у нас нет секретов, не так ли, месье Ренке?

Инспектор, склонный к некоторой торжественности, сделал жест, означавший: "Вам одному судить..."

Сесть на маленький раззолоченный стульчик он не решался.

- Капельку спиртного?

И Лепар, как и полагается радушному хозяину, наполнил крошечные рюмки. На то, чтобы все освоились и атмосфера потеплела, ушло несколько минут.

- Так вот, месье Мовуазен. Вам известно, что вскрытие вашего дяди было поручено доктору Виталю. А любой подтвердит вам, что Виталь приятель месье Плантеля и обедает у него каждую пятницу. Однако при вскрытии присутствовал и адвокат доктора Соваже. Упоминаю о нем потому, что это исключает известные гипотезы. Внутренности, как вы понимаете, были отправлены в Париж, в институт судебной медицины. Официальное заключение в ла-рошельскую прокуратуру еще не поступило. Зато к нам, в полицию, был звонок...

Ренке держал в руке рюмочку с золотым ободком, не решаясь ни поднести ее к губам, ни поставить на стол.

- Я был в кабинете у комиссара, когда ему позвонили, и тут же решил предупредить вас, месье Мовуазен. Экспертиза обнаружила во внутренностях мышьяк.

Эспри Лепар потупился. Из кухни по-прежнему доносилась болтовня Алисы.

- Вы хотите сказать, что мой дядя действительно отравлен? - спросил Жиль.

- Так показывает экспертиза... А первыми нас предупредили потому, что теперь расследование неизбежно приобретет новый размах.

На мгновение перед глазами Жиля встала легкая фигурка Колетты. На мгновение он засомневался, и кровь отхлынула у него от лица.

- Ничего не понимаю! Немыслимо, чтобы...

- Я тоже так считаю... Уже завтра мадам Колетту, без сомнения, вызовут на допрос. Полиции дано задание восстановить картину жизни Октава Мовуазена в последние дни перед смертью. К сожалению, это трудно, может быть, вовсе невозможно-с тех пор прошло больше полугода. Во всяком случае, предположение, будто доктор Соваже собственноручно отравил вашего дядю, начисто отпадает: ходу на набережную Урсулинок ему больше не было, и с Мовуазеном он не встречался.

И Поль Ренке продолжал:

- Вы позволите мне поделиться с вами своими соображениями, месье Жиль? Я человек маленький - всего лишь инспектор полиции - и не больно ученый. Но Ла-Рошель я знаю. Я бываю в местах, куда вы не ходите, - в маленьких кафе, в барах, на рынках - всюду, где люди ведут разговоры и не слишком меня опасаются. До сегодняшнего вечера я полагал, что вас хотят вывернуть наизнанку.

- Вывернуть наизнанку? - переспросил Жиль, силясь понять, что это значит.

- Выражение из жаргона спортсменов. Когда с соперником не справиться, с ним начинают поступать так подло, ему делают столько мелких гадостей, что он теряет хладнокровие, выходит из себя и в конце концов падает духом. Вам, конечно, известно, что в Ла-Рошели есть лица, заинтересованные в том, чтобы удалить вас отсюда.

Лепар поднял голову и растерянно уставился на собеседников: всю жизнь он был скромным служащим и вот теперь, к замешательству своему, оказался впутан в дела сильных мира сего.

Инспектор решился наконец отхлебнуть из рюмочки.

- Понимаете, месье Мовуазен, ваш дядя сумел занять важное, пожалуй слишком важное, место в здешней деловой жизни. Не знаю, вправе ли я...

- Прошу вас...

- Его ненавидели все - и люди большие, и люди маленькие. Ни одна душа в городе не вспомнит о нем добрым словом. Конечно, люди маленькие ничего не могли. Тем не менее к нам шли анонимные письма, где утверждалось, что ваш дядя - вор и место ему в тюрьме.

Дорого бы дал Лепар, чтобы оказаться сейчас на кухне вместе с семьей! Он не понимал смелости инспектора, не понимал, почему мелкая сошка вроде него позволяет себе так говорить.

- Когда, например, он повысил цены на перевозки, в городе только что не вспыхнул бунт, и полиция целых две недели охраняла дом на набережной Урсулинок. На дороге в Лозьер толпа опрокинула и даже пыталась поджечь один из его грузовиков. Но...

- Но?

- Жаль, что вы так мало знаете Ла-Рошель. Есть вопросы, которых я предпочел бы не касаться... Больше всего вашего дядю ненавидели, потому что боялись его, люди из синдиката. Слышали вы о таком?