Границы из песка - Сусана Фортес

Керригэн направляется к медине. Высоко подняв голову и засунув руки в карманы пиджака, он идет по солнечной стороне площади, обрызганной светом. Деревья в садах усыпаны птицами, которые наполняют воздух оглушительными трелями. С началом дождей температура сильно понизилась, и в воздухе, даже насыщенном обычными запахами угля и конопли, ощущается свежесть. Оставив позади ресторанчики улицы Либерте, конторы и газетные киоски, Керригэн поворачивает налево в одну из прибрежных улочек, где возле запряженных мулами повозок несколько парней покуривают гашиш в ожидании пассажиров или багажа. Подойдя к лавке, он видит, что дверь во внутренний двор открыта. У стен под старым брезентом навалены бидоны, кочерги, какие-то ржавые железки, что придает двору вид заброшенной мастерской. Корреспондент London Times дважды зовет Абдуллу, но ответа не получает. Пока он с любопытством осматривает весь этот развал, на верхней ступеньке лестницы, ведущей в лавку, появляется долговязый помощник ростовщика в поношенном грубом джильбабе и приглашает его войти. Он видит скатанные ковры, свернутые циновки, перетянутые ремнями чемоданы, хотя в остальном все осталось по-прежнему: те же кретоновые подушки на диване, тот же светло-розовый, чуть заплесневелый от сырости ковер в углу, даже масляная лампа на своем месте. И тем не менее в этот раз помещение не так угнетает Керригэна, как в прошлый.

— Господин Абдулла здесь? — спрашивает он.

Юноша утвердительно кивает. У него припухшие глаза и всклокоченные волосы, будто он только что проснулся. Вежливым жестом он предлагает журналисту присесть. Под столом мяукает полосатая, как тигр, кошка. Керригэн пытается приласкать ее, но та презрительно фыркает и бросается в другой угол комнаты.

Несколько минут спустя из двери, соединяющей лавку с жилыми помещениями, появляется Абдулла бин Саид с распростертыми объятиями и широкой улыбкой на лице. Керригэн даже не знает, как себя вести, поскольку, памятуя о последней встрече, ожидал несколько иного приема.

— Я проходил мимо и решил… — на ходу выдумывает он.

— Очень рад, что зашли. Могу я предложить вам чай, или вы предпочитаете виски?

— А Пророк разве его не запрещает?

— Пророк не сильно разбирался в подобных напитках, поэтому мы можем интерпретировать его слова, как нам будет угодно.

— В любом случае я бы предпочел чай, — улыбается Керригэн. — Да и время неподходящее, рано еще грешить.

Абдулла делает знак помощнику, и тот немедленно приносит дымящийся чайник.

— Так вы проходили мимо?

— Не совсем, — признается журналист и дипломатично добавляет: — Честно говоря, я хотел бы извиниться за то, что тогда вмешался.

— А, вы о той испанской сеньорите… Очень интересная женщина, — восхищенно произносит Абдулла, откидываясь назад и устраивая поудобнее голову на спинке дивана.

Из-за плотно облегающей одежды под животом у него обозначается глубокая впадина.

— Вчера она опять была здесь в сопровождении какого-то мужчины в военной форме, довольно неприятный тип. Мне показалось, она была немного… взволнована.

— Она все-таки заложила кольцо?

— Конечно, но не беспокойтесь — я предложил более чем умеренную цену. Не подумайте, будто я из тех, кто способен наживаться на бедственном положении женщины. Хотите еще раз взглянуть на него?

Не дожидаясь ответа, Абдулла направляется к одной из витрин и достает лежащее на черном бархате кольцо. Керригэн берет драгоценность в руки и внимательно рассматривает сверкающий на свету камень, будто видит его впервые.

— Сколько вы за него хотите?

— Пока он не продается. Я пообещал сеньорите подержать его у себя несколько недель.

Журналист достает из внутреннего кармана пиджака несколько купюр и кладет их на середину стола. Абдулла отрицательно качает головой и нехорошо улыбается, посверкивая золотыми зубами.

— Не хотелось бы нарушать слово из-за такой крохотной суммы.

Керригэн достает из бумажника еще несколько банкнот и добавляет к лежащим на столе.

— Вот это другое дело, — говорит Абдулла, любезно улыбаясь и забирая деньги.

Корреспондент London Times бережно заворачивает кольцо в бархат и прячет в карман. При взгляде на Абдуллу у него возникает неприятное ощущение, что араб предвидел его поступок. Однако кольцо у него в руках, а это главное.

— Вот теперь, когда мы покончили с делами, я вам кое-что расскажу, и учтите, бесплатно. Думаю, это может вас заинтересовать. У вашего правительства есть агенты по всей медине. Оно платит любому арабу или еврею, которые рассказывают всякую ерунду, а потом передает эти ложные сведения в вашу страну. Скажу откровенно, те ящики, что я вам тогда показывал…

— Насколько я понял, у вас их уже нет, — прерывает его Керригэн.

— Конечно. Существуют товары, которые не должны залеживаться на одном месте. Я хотел вам рассказать, что сырье — испанское, а производство — немецкое. Немцы вообще специалисты по электротоварам. Видите этот холодильник? — Он осторожно приподнимает свое грузное тело и указывает на прямоугольный агрегат. — Подарок лично от господина Вилмера.

— Зачем вы все это мне говорите?

— Господин Керригэн, вы англичанин, а англичане всегда были хорошими и беспристрастными клиентами. К тому же вы неплохо относитесь к моему шурину, а у нас, арабов, родственные чувства очень сильны. И потом, европейские дела нас не касаются.

— За исключением торговых сделок, разумеется.

— Вижу, друг мой, — улыбается араб, — что вы все понимаете. Если в Танжере случится какая-нибудь неприятность, колониальные власти тут же обвинят нас. Хочу, чтобы вы знали: мы никому не симпатизируем и готовы сотрудничать лишь с теми, кто предлагает выгодные сделки.

— Да, я понял, — говорит Керригэн, вставая.

— Будьте осторожны, — ростовщик слегка придерживает журналиста за рукав. — Я вас уважаю и не хотел бы, чтобы с вами стряслось несчастье.

Когда Керригэн выходит на улицу, тяжелая капля падает ему на плечо. Желоб на навесе сломан, и вода течет, как из крана. Мгновение он колеблется, а потом медленно отправляется в путь вслед за повозкой, нагруженной бидонами с молоком, которая занимает всю улочку и ползет, покачиваясь на выбоинах. Он внимательно смотрит вверх, будто надеется обнаружить там какое-то знамение, но в узком пространстве между крышами не видно ничего, кроме колышущегося белесого прямоугольника неба.

XV

О грязное окно кафе «Тиндуф», словно пытаясь протаранить его, бьется ошалелая зеленая муха. Алонсо Гарсес наблюдает за ее бесплодными стараниями, однако ни громкое жужжание, ни отчаянные удары о стекло не отвлекают от осаждающих его мыслей, будто существует странная связь между ними и борьбой обезумевшего насекомого с непонятной преградой.

Лейтенант Оргас делает большой глоток из бутылки с минеральной водой. Он смотрит на Гарсеса с симпатией, словно действительно хочет воскресить призрак былой дружбы. Уголки рта блестят от скопившейся слюны.

— А ты такой же, как в академии, ничуть не изменился, — говорит он, утирая подбородок тыльной стороной ладони. — И чего тебе дались эти маневры на Желтой равнине? Что ты мог там увидеть?

— Не мог, а увидел, — сухо отвечает Гарсес.

— Ну и что же ты увидел? Пять регулярных подразделений туземцев, четырнадцать батальонов арабской кавалерии да девять артиллерийских батарей. Чего в этом странного?

— Я убежден, — твердо говорит Гарсес, — что капитан Рамирес использует эти маневры для каких-то своих целей.

— Рамирес — сукин сын, ему на все наплевать, он пальцем не шевельнет ради того, что не приносит лично ему никакой пользы.

— А почему ты считаешь, что это не приносит ему пользы? К тому же дело не только в Рамиресе. Помнишь, как в лагере на банкете после маневров мы еще закусывать не начали, а большинство офицеров уже подняли чашки, крича «CAFE»? Думаешь, я не знаю, что значат эти буквы?

— Ну, это все знают: «Товарищи, да здравствует Испанская фаланга[34]». Но они ведь просто так кричали, в шутку.

— В шутку, значит. А почему все офицеры батальона сразу испарились? Куда они пошли?

— Наверное, в армейское казино, но…

— А что ты скажешь о грузе, который прибыл в Комиссию по границам?

— Слушай, Гарсес, не суетись и занимайся своим делом, — говорит Оргас совершенно серьезно, будто ему вдруг надоело притворяться. — Мы тут как-то говорили о тебе, и все сошлись в одном. Ты — замечательный картограф и один из лучших игроков в покер, но ты — самый странный тип у нас в полку, живешь будто в ином мире. Большинство испанцев недовольны тем, как идут дела. Сам Хиль Роблес[35] в одном обращении недавно сказал, что в стране может быть и монархия, и республика, и парламентская, и президентская система власти, но в ней не должно быть анархии, а коалиция Народного фронта именно к этому нас и приведет.