Совок-9 - Вадим Агарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но я был другим и решаться мне было незачем. Я даже не стал рисковать и переводить ствол ему в ноги, чтобы, как положено по инструкции, не задеть жизненно-важных органов. Однако, пофиг мне было на любые жизненные органы Лунёва. Поэтому, как изначально направил ему наган в живот, так, не мудрствуя, туда и выстрелил.
Безоболочечная свинцовая пуля калибра семь шестьдесят два, это страшная штука. Она пострашнее большего калибром девятимиллиметрового ПМ. А уж, тем более ТТ. Потому что мягкий свинец, не усиленный оболочкой или сердечником, входя в человеческую плоть, сразу же деформируется и наносит страшные повреждения.
Лунёв успел поймать мою пулю еще до того, как вошел в свой пируэт и завалился он на полуобороте. Сразу же, как и бывает при таком ранении в живот, он инстинктивно зажал рану обеими руками. Выронив железку. И подтянул колени, мелко суча ступнями. Бандит утратил ко мне всяческий интерес, скрючившись в грязи и жалобно подвывал движку своего ДТ-75.
Не сводя с поверженного ублюдка ствола, я подошел ближе и окинул взглядом содеянное. Вроде бы всё выглядело натурально и естественно. Сквозь пальцы Лунёва, зажимающие рану, обильно проступила кровь. А бледность и, напрочь утраченная наглость, позволяли полагать, что мой оппонент испытывает именно те самые чувства. Которые должен испытывать человек при слепом ранении в живот. И которые я в данный момент наблюдаю. Сунув наган на прежнее место за ремень, я приступил к работе. Не обращая внимания на страдальческие вопли и завывания клиента, я развернул его на спину и, стараясь не испачкаться, начал исследовать его карманы. Однако, несмотря на все мои усилия, кроме полупустой коробки «Казбека», спичек и технической мелочи, я ничего не обнаружил. Не пришедший пока еще в себя от шока и своего нового состояния полупокойника Лунёв, на мои вопросы упорно не откликался. Меня это не сильно огорчило, это ничего, минут через десять он придёт в себя и станет намного коммуникабельнее.
Пришлось лезть в кабину трактора, где я заметил висящий на задней стенке пиджак. Изрядно ношенный, но по виду, до состояния подменной спецовки еще не определённый. В нём я и нашел всё то, что ожидал найти у своего злобного недруга. И даже немного более того.
Документы и триста пятьдесят рублей одинаковыми, как близнецы-братья, хрустящими десятками в отдельном от других мелких купюр кармашке, меня удивили не сильно. А вот моя фотография, обнаруженная внутри книжки водительского удостоверения, впечатление на меня произвела. Порадовало то, что это не было стандартное фото девять на двенадцать из моего личного дела, хранящегося за семью печатями в кадрах УВД. Судя по сопутствующим изображению декорациям, меня скрытно засняли где-то на территории «ликёрки».
Но напрягало то, что сиженный и опытный в таких делах Лунёв эту убойную для себя улику не выбросил и по сей день держал при себе. Исходя из этого обстоятельства, я сделал неприятный для себя вывод. Что свою, уже оплаченную работу, он намеревался довести до логического завершеня. И этот вывод лишний раз и со всей объективностью подтвердил профессиональную правильность моего решения. Принятого еще вчера относительно судьбы, покалечившего Стаса Лунёва. Который, кстати, ко всему прочему исковеркал мою машину. И пусть девяностые еще не наступили, но в отличие от нынешних ментов-вегитарианцев, боящихся произвести даже предупредительный выстрел, я буду действовать по уже проверенной и отработанной процедуре. Имитация мастурбации в отношениях с организованной преступностью, которая, как и секс, в СССР отсутствует, это точно, не мой метод.
Спрыгнув с гусеницы, я шагнул к болезненно шевелящемуся, как свернувшийся перед рыбалкой червяк, гражданину Лунёву. Он уже отошел от первоначального шока и теперь, испытывал только боль и утроившуюся ко мне ненависть. И надо полагать, что боль он испытывал очень сильную. Если судить по не только его белому лицу, но и по губам такого же бескровного цвета. Тем не менее, выводы из произошедшего, этот ушлёпок сделал неправильные. Наверное, он всё еще воспринимал меня недостаточно серьёзно. И оттого ждал от меня привычных для него цивилизованных поступков. Поступков, охолощенного совковой пропагандой молодого мента-комсомольца. Который непременно станет действовать сообразно служебной инструкции и идеям гуманизма. Да еще в рамках социалистической законности. Н-да…
— Чего ты стоишь, мент⁈ — стараясь быть услышанным, шевеля мертвенными губами, прохрипел, лежащий на боку в позе эмбриона Лунёв, — Вези меня быстрее на больничку, гад! Чего ты вылупился, тебя же, дурака посадят, если я после твоей стрельбы окочурюсь! В больничку меня быстрей вези, сука!
Я оказался прав в своих предположениях. Гражданин не понимал происходящего и потому, наша с ним полемика могла затянуться. А мне это было ни к чему, потому что время сейчас работало против меня. Хорошо еще, что со стороны свинарников нас за трактором не было видно. И выстрел, я уверен, тоже остался никем не услышанным. Я даже имел некоторые основания полагать, что до вечерней раздачи корма, ни в самих свинарниках, ни поблизости никого из людей, кроме нас с наёмным мокрушником, нет.
Но, тем не менее! Всё это ни разу не повод нарушать незыблемые правила оперативной работы. Я наклонился над презренным наймитом.
— Заткнись, урод, и слушай меня! Ты отвечаешь на мои вопросы и только тогда, возможно, я подумаю, везти мне тебя в больницу или нет! — высказал я простые и понятные условия корчившемуся в дерьме упырю.
— Сука! В больничку меня вези! — продолжал кобениться Лунёв, демонстрируя свою босяцкую духовитость и из последних сил пытаясь настоять на своём перед милицейским салабоном. — Вези, пока я тут не загнулся! У меня все кишки порваны! Ты же за меня сядешь, дурак! Надолго сядешь, падла!
Достав из старой ЗИПовской раскладки отвёртку покрупнее, я шагнул к недострелённому киллеру. Бандюк, почувствовав что-то недоброе, насторожился и кроме поскуливания, почти неслышного из-за работающего движка, больше ничего из себя не выдавал.
Я покрепче ухватил за локоть Лунёва и, оторвав его правую руку от дырки в животе, поднёс к пропитавшейся кровью рубахе длинный штырь отвёртки.
— Я тебе, рыло козлиное, эту железяку сейчас в пузо через дырку засуну и пошурую там, как кочергой в печке! — не чинясь, ткнул я для пущего форсу во вторую злодейскую руку отвёрткой. — Тогда тебе уже никакая больничка не поможет! И подыхать ты, харя петушиная, будешь в говне и адских муках!
По тому, как панически дёрнулся от меня Лунёв и, увидев его исказившееся от ужаса лицо, я понял, что до него начало доходить, что милиционер ему нынче достался неправильный. И что вовсе не факт, что в ближайшей перспективе ему светит хоть какая-то больничка. А затем, пусть и не шибко приятные, но зато такие привычные, и, главное, живые лагерные будни.
— Ты чего, начальник⁈ — из «гада» и «суки» перевел меня сразу в начальники труханувший Лунёв, — Ты, если что-то узнать хочешь, то спрашивай! Что знаю, я тебе отвечу. Ты только давай, побыстрей со своими вопросами! У меня гореть в животе начинает, мне в больничку надо, пока антонов огонь не начался! — теперь уже просительно-жалобным голосом разговаривал со мной злодей, трепетно хранивший у самого своего сердца моё фото.
Минут десять я расспрашивал своего несостоявшегося убийцу. Махнув рукой на сохранение каких-либо преступных секретов, колхозный наёмный мокрушник, не задумываясь над моими вопросами, торопливо вываливал любую инфу, какой я интересовался. Несмотря на то, что был он в лево-водочном синдикате практически пехотинцем, в силу его природной хитрости и тяге к знаниям, кое-что ему было известно. И этим кое-чем Лунёв меня порадовал.
— Вези уже начальник меня на больничку! — между словами, стискивая от боли челюсти, молил тракторист, — Подохну я! Сил нет терпеть, как печет в животе!
Дальнейшие мучения Лунёва мне были ни к чему. Поэтому, с усилием уперев ему под левую лопатку ствол нагана, я нажал на тугой спуск самовзвода. Выстрел получился негромким, так как большая часть сгоревших пороховых газов ушла в раневой канал и тело жулика сработало, как ПБС. Прибор для бесшумной стрельбы, то есть.
Злодей дёрнулся и расслабленно разогнулся в обратную сторону, после чего застыл, неровно вытянувшись.
Оглядевшись по сторонам и ничего, что могло бы меня насторожить, не заметив, я взялся за плечи покойника. Перетащить его и устроить перед
