Беломорско-Балтийский канал имени Сталина - Сборник Сборник

Что оставалось с ними делать?

Берман ходатайствовал об их досрочном освобождении.

Второе донесение пришло из Соловков.

Пароходишко, имея на борту команду, в которой не было ни одного вольнонаемного, но зато живописно был представлен «уголовный кодекс», вышел на промысел.

Пароходишко болтался в Белом море. На большой волне его качало с борта на борт, как скорлупу.

Боцман Губа спустился в кубрик. Раньше чем стать боцманом, Губа уже был вытатуирован по всему телу и ходил в рейс по линии Брянск — хутор Михайловский. На груди его плескалась русалка, щекоча хвостом левый сосок. На икрах ног играли молодые дельфины.

— Братва, — произнес Губа, — мне не нравится местный воздух. Ветер не наш — говорю определенно. Капитанская шмара сидит на трех чемоданах, как квочка. Она вырядилась так, будто собирается пойти к тюленям в гости. Пойдемте к капитану и спросим курс.

Губа с детства питал уважение к семейной жизни. В семь лет он уже знал, что и в порядочной семье могут быть непредвиденные положения. Он вежливо постучался в дверь каюты.

Капитан вышел строгий, бодрствующий, застегнутый на все пуговицы.

— Гражданин капитан, мы не вмешиваемся в личную жизнь. Жена ваша — девочка цветущая, — галантно сказал Губа. — Нас интересует курс.

Капитан повернулся спиной и направился на мостик.

После такой грубости Губа больше не мог оставаться интеллигентом. Он взял капитана сзади за плечи и поставил его лицом к себе.

Губа с минуту колебался.

«Придется погулять на этом курорте второй сезон», подумал Губа и ударил капитана в ухо.

Капитан пошатнулся и сказал:

— Ты за это ответишь.

Губа уже знал это и без него. Он интересовался другим.

— Какой курс? — еще раз спросил Губа и прошелся кулаком снизу вверх, задев подбородок капитана.

«Вышка», уже не сомневаясь ни в чем, решил Губа. После такого удара лучше искать жизни за бортом в море. Капитан признался, что держит курс на Норвегию.

— Норвегия нам не светит! — хором крикнула братва. Судно было приведено в Мурманск.

Берман пошел докладывать коллегии.

Вскоре подоспело решение об освоении кулацких выселений, и Берман поехал искать места для поселенцев. Он побывал в северном Казакстане, в Сибири, на Вишере.

За лето надо было успеть построить целые города. И Берман действительно мог сказать, что их к зиме построили. В одном северном Казакстане было выстроено 7,5 тысячи домов, каждый на четыре семьи. Больницы, столовые, пекарни, школы и физкультурные площадки. В общем это составляло несколько уездных городов.

Берман встречал эшелон кулаков. Кулаки нехотя вылезали из вагонов. Он собрал их вокруг себя. Бабы на всякий случай сразу заголосили.

— Без шума, — сказал Берман. — Вы можете обрести душевный покой. Поля на местах уже засеяны колхозами. На свою межу вы больше не найдете дороги. Забудьте о прежней жизни и не вредите своему здоровью. Вот вам комендант и живите ладно. Какой у вас будет режим? У вас будет советский режим, — сказал Берман. — Работайте дружно колхозом, и вы еще будете угощать меня пельменями.

Берман послал в Москву проект неуставной артели в кулацких поселениях.

Через некоторое время он стал получать сообщения из поселенческих больниц, что бабы стали беременеть. Все было в порядке.

Берман объезжал лагеря. Казалось, здесь был сосредоточен весь гной, который отцедила страна. Контрреволюция здесь была собрана, как в хорошем музее.

Садясь в поезд на станции Тыгда, Берман заметил рослого мужчину в очках.

Берман подозвал бородача. Походка у него была военная.

— Вы старый попеляевец?

— Так точно.

— А, значит старые знакомые.

Семь тысяч попов в лиловых рясах и офицеров в серо-голубых шинелях подняли восстание, шесть дней шел бой на улицах Томска. Берман был тогда начальником пулеметных команд.

«Мы дрались шесть дней, — вспомнил Берман, — и вынуждены были бежать по реке Оби. На помощь восставшим шли чехи».

Перед ним стоял адъютант генерала Попеляева. Оказалось, он сидит в лагерях десятый год — редкий случай.

Берман спросил адъютанта;

— Отчего вы не бреетесь?

Тот ответил, что бороду обреет только тогда, когда из лагерей выйдет.

«Да, не все здесь голуби, — подумал Берман. — Чего же он не сбежит? Охрану здесь ищи с фонарем, поезда проходят мимо каждый день, а в стороне от железной дороги — глушь, глядишь, и выйдешь к старому каторжному тракту».

И вдруг с прозрачной ясностью Берман представил себе то, что уже не раз приходило ему на ум в последнее время и что сейчас стало твердым сознанием.

В обшлаге рукава его шинели лежала газетка местного лагеря.

В ней было напечатано письмо И. Ш. Аейбихина.

И. Ш. Лейбихин бежал однажды из лагерей. Теперь, получив освобождение, он проживал в Симферополе.

Вот что он писал:

«Убедительно прошу оповестить через газету всех бывших воров, что на воле везде и всюду идет такое движение: правонарушители отрекаются от преступности и идут работать. Преступный мир пустеет. Наступает конец всему тому, чем мы когда-то жили».

«Это пишет вор, — сопоставлял Берман, — а что делать адъютанту? Нет, ему некуда бежать. Вырвавшись из лагерей, этот человек, может быть, укроется на время от агентов ГПУ, но как ему обойти на улице, на проселке, на платформе железнодорожного полустанка тысячи обыкновенных, простых людей? Он встретит девушку с коромыслом на плечах, а она — комсомолка. В поле он увидит ребенка — и это пионер».

«И некуда тебе уйти, адъютант!» — усмехаясь, подумал Берман.

— Прикажете — могу и побриться, — с опаской сказал бородач.

Он все еще стоял рядом.

— Ваше личное дело, — равнодушно ответил Берман и поднялся в вагон.

За окном пошел, набирая скорость, густой, весь в снегу, лес.

В лагере Берман угадал и таких, которые работали хорошо и получали вдоволь хлеба, но глаза их были голодны и втянуты внутрь. То были люди, думающие о родных местах. Они сушили сухари и прятали их под матрац.

Среди них было много кулаков. Чаще всего с ними это бывало весной или поздним летом, под урожай. Им казалось, что, стоит им вдруг появиться в родных местах, — никто не посмеет запахать их поле или сгрести в колхозный амбар скошенную пшеницу. Они забыли, что и засевали уже не они.

«Все равно это мое добро, — думал каждый. — Мне еще Иван Касименко, почитай, третий год должен».

Они лежали на нарах, каждый лицом к спине другого, и подсчитывали. Дерюга, Колыбель, Шепет, Дуля, Власов Никита — припоминали они.

На круг выходило, что им должен почти что весь колхоз.

«Хвост у них возьмешь! Не отдадут, сукины дети».

Возвращался какой-нибудь беглец. В темноте, схватив за рукав, его отводили украдкой в сторону.

— Ну, что там? — не скрывая жалкой надежды, спрашивали его.

— Везде обнаковенно, — обреченно и жестко отвечал он.

От злости сплевывали ему на сапог и отходили прочь, будто не знакомые.

Сухари съедались. Люди начинали подумывать о жизни всерьез.

Существовало два проекта направления Беломорского канала — восточный вариант, в котором путь шел через озеро Выг и реку Выг, и западный вариант — через Водораздел, Сегозеро и реки Сегежу и Кумсу.

Западный вариант был более глубоководный.

Остановились на восточном варианте. Восточный вариант был выбран потому, что при нем уменьшались оградительные сооружения, уменьшалось количество дамб, необходимых для того, чтобы задержать накопленную воду. Кроме того, восточный вариант требовал меньше времени для накопления воды.

Вода в водохранилище поступает с водосборов. Основное количество воды поступает от местного паводка (весеннего разлива вод). Для накопления известных высот по озерам западного варианта потребовался бы больший период, чем для того, чтобы поднять уровень Выгозера. Кроме того, восточный вариант требовал меньшего количества земляных работ, меньшей выборки скалы и грунта.

Для того чтобы построить канал и построить его быстро, необходимо было как можно больше использовать уже существующие водяные системы.

Если пойти от города Повенца по реке Повенчанке, поднимаясь к северу, к Белому морю, мы встретим по дороге систему озер: Узкие озера, Вадло, Воло, Маткозеро.

Эти озера вытянуты в одном направлении.

Они — как вода в колее от колеса.

Нужно только поднять воду так, чтобы эти озера соединились друг с другом. Этот участок озер называется Водоразделом.

Отсюда с одной стороны реки бегут в Белое море, с другой стороны — в море Балтийское.

Водораздельный участок начинается за верхним Повенчанским шлюзом, на отметке 102 метра.

Далее путь канала идет через озеро Вадло. Потом он идет на склон, к озеру Матко. Здесь канал идет выемкой в торфяных слоях, с подстилкой из песка и суглинка.