Дембель против бандитов - Ахроменко Владислав Игоревич

Дембель вдруг ощутил в себе прилив уверенности. Будут его бить, не будут — хрен с ним, с битьем! За победу он готов платить любую цену, пусть даже и самую высокую…

— Не подпишу, — улыбнулся Илья неожиданно для всех, — я уже сказал…

Нотариус Вера Антоновна негодующе зашелестела бумагами. Впрочем, Сникерс быстро устранил возникшее было замешательство.

— Так, вот ты, — толстый палец бандита, описав в воздухе полукруг, указал на Елену Николаевну, — ты сейчас подпишешь.

Та с готовностью поднялась с табуретки.

— Где писать? Сейчас, сейчас, только Илюшу не бейте…

— Мама, не смей! — закричал Илья и тут же получил сильнейший удар кулаком в затылок — не удержав равновесия, Дембель отлетел к столу и, ударившись лбом о столешницу, растянулся на полу.

Жутко заголосила мать, баритон отца резанул воздух чем-то матерным и коротким, но крик Сникерса перекрыл все:

— Тихо, бычары! Я сказал! Молчать! Шуметь будете — сына по частям в посылочных ящиках перешлем… А ну заткнитесь, козлы, всех на хер завалю! — явно заводил себя кривоносый.

Кровь с рассеченного лба заливала глаза Дембеля, однако он, перевернувшись на бок, успел заметить: в руке Сникерса угрожающе чернел пистолет Макарова. Ствол был направлен в сторону мамы…

— Слышь, Жора, хватит сопли жевать, — вдруг вмешался Прокоп. Голос его звучал тихо, тускло и даже испуганно — видимо, говоривший боялся, что впавший в истерику Сникерс оборвет его на полуслове. — Пусть старые подпишут и валят отсюда. А с гондоном этим мы сами поговорим… Ведь в законе не написано, что они одновременно должны подпись ставить!

То ли интонации Прокопа прозвучали успокоительно, то ли предложенное решение показалось разумным, но кривоносый успокоился так же внезапно, как и завелся. Опустил пистолет, повертел в руках, сунул его в карман и, сплюнув на пол, бросил маме Ильи:

— Пиши!

— Мама, не делай эт-т-то… — хотел было крикнуть Дембель, однако Прокоп, быстро присев на корточки, зажал ему рот ладонью.

Нотариус Цысик как ни в чем не бывало протянула Елене Николаевне авторучку.

— Вот здесь… И на этих листках. И вот тут: «претензий по обмену не имею». Число, подпись. Подписано собственноручно… Спасибо. А теперь вы, Сергей Иванович. И вот здесь тоже. Вот эти бумаги остаются у вас, а вторые экземпляры я забираю с собой. Остальное через исполком, без меня…

— Все сделали? — осведомился Сникерс, когда формальности были завершены. — А теперь валите отсюда. Слышь, Прокоп, скажи Антипу, пусть до шоссе их подкинет, до города сами на попутке доберутся. Да, и вот еще что: на переезд вам неделя времени. Чтобы через семь дней духу вашего в квартире не было! Не свалите вовремя — хуже сделаем! И так слишком много даем…

Мать и отец бочком двинулись к выходу. Не доходя до двери, Елена Николаевна остановилась рядом с Ильей, осторожно присела на корточки.

— Сынок… — прошептала она почти беззвучно, и мелкие слезы покатились по морщинам щек. — Сыночек… Сделай, что они тебе говорят, подпиши эти окаянные бумаги! Ну что тебе стоит! Вместе домой поедем. А квартира… И тут как-нибудь проживем.

— На хер, на хер, я сказал! — массивный Прокоп без труда поднял пожилую женщину за шиворот. — Давай, старая, не нужна тут больше…

Елена Николаевна обреченно закрыла лицо руками. Плакала она почти неслышно, боязливо, лишь узкие плечи ее тряслись.

Сергей Иванович с трудом подавлял в себе желание наброситься на подонков. И набросился бы, если бы не боялся этим навредить сыну.

— Вы ведь вчера сказали, что, как только бумаги подпишем, сына получим, — стараясь не смотреть Сникерсу в глаза, напомнил он.

— Правильно, был такой базар, — кривоносый окончательно обрел уверенность в себе, и голос его звучал спокойней, — только наследничек твой должен был документики подписать. А он, вишь, не хочет. Так что, батя, сам виноват, что такого урода на свет произвел. Да и не воспитал как следует. Придется с ним тут повозиться…

— Ничего, подпишет, — подхватил Прокоп. — Получите его в целом виде. А ты, старый козел, смотри, больше по мусорням не бегай и заявы не пиши. Тоже мне — писатель, бля, Пушкин гребаный. Ну, ты, в общем, в курсах после вчерашнего… Знаешь, о чем я.

Отец и мать вышли из дома. Меньше чем через минуту со двора донеслись шелест автомобильного двигателя и хлюпанье колес по талому снегу — Антип повез родителей на шоссе. Сникерс и Прокоп переглянулись многозначительно:

— Ну чо — сами начнем или Антипа дождемся?

Если одному человеку что-то позарез надо от другого, если он ощущает свое полное превосходство над ним, если к тому же это превосходство подпитывается чувством собственной безнаказанности, можно не сомневаться: он обязательно добьется своего.

Нет на свете людей, способных до конца стоять на своем, особенно если людей ожидают пытки, долгие, мучительные и унижающие. Просто есть плохие следователи и в меру упорные подследственные…

Но упорные до поры до времени.

Мальчиши-Кибальчиши хороши лишь на киноэкранах да на страницах пионерских журналов. В реальной жизни все они, рано или поздно, помимо собственной воли превращаются в Мальчишей-Плохишей. И вовсе не за банку варенья да корзину печенья; муки истязуемой плоти — стимулятор куда более действенный!

К своим двадцати четырем годам Илья Корнилов отлично усвоил эту нехитрую истину. Одно дело — стиснув зубы, переносить избиения. Побои — не самое страшное. Его, Илью, били и до армии в родном микрорайоне, и в сержантской «учебке», и в московском следственном изоляторе «Матросская тишина», и в чеченском плену. И несколько минут назад, на глазах у родителей. Такое битье, пусть болезненное, но не смертельное, можно перетерпеть. Можно и умереть, не проронив ни слова.

А пытки — это совсем другое. Искусная пытка может быть долгой, мучительной, постепенной. Можно выкрошивать пассатижами зубы по одному, медленно ломать фаланги пальцев, выворачивать суставы на дыбе, жечь кожу сигаретой, топить в дерьме… Времени у бандитов, судя по всему, много. Спешить им некуда. Да и в мучительстве эти скоты находят явное удовольствие. Но он, Дембель, не уверен, что не сломается под пытками…

…Антип появился в домике минут через пятнадцать.

— Слышь, не в падлу, — бросил ему Сникерс, перешагивая через лежавшего на полу Дембеля, — сбегай к тачке, принеси инструменты.

— Воспитывать будем? — водила равнодушно покосился на окровавленного Илью.

— Ага. Тебя ж не было, не знаешь, чо тут и как… Прикидываешь, какая сука? Ему русским языком говорят: подписывай и вали на все четыре стороны. А он, герой хуев, ни в какую.

— Себе же хуже делает… Яйца в дверь защемить — через минуту подпишет как миленький, — со знанием дела посоветовал Антип.

— Слышь, вспомнил! — воодушевился розовощекий. — Я где-то читал, что для мужика самое страшное: набрать в шприц спирта или бензина и в яйца под кожу пару кубов вколоть. Следов никаких, побои не снимешь, зато эффект потрясный! Антип, у тебя в аптечке пятикубовый шприц лежит — принеси, а?

Наклонившись к Илье, Сникерс спросил:

— Ну что, гондон, не передумал? И нам с тобой возиться, и тебе мучиться… Да и позор какой. Давай подписывай и вали подобру-поздорову вещички складывать.

Дембель облизал пересохшие губы. Со стоном приподнялся, прислонился к ножке стола.

— Хорошо, подпишу, — произнес он негромко.

Илья Корнилов сказал так вовсе не потому, что действительно собирался подписывать. Просто он уже решил, как следует поступить, чтобы и не поставить подпись под документом, и в то же время избежать уготовленных мучений.

— Фу-у-у, наконец, родила наша целка, — выдохнул из себя кривоносый чуточку разочарованно — видимо, он уже приготовился мучить пленника. — Раньше, что ли, не мог?

Минуту спустя Дембель стоял перед столом. Правая рука его была развязана, но левую, прижатую к пояснице, стягивала толстая бечевка.

— Где подпись ставить? — спросил Корнилов, поглядывая по сторонам исподлобья.