Тропами подводными - Юрий Папоров

Когда я повернулся к охотнику, он был уже на полпути к поверхности. За ним тянулся легкий мутноватый след. Я поспешил к нему. Часть живота и весь левый бок его кровоточили. В лодке, где мы оказали первую помощь незадачливому охотнику, обнаружилось, что акула основательно его поранила.

Неподалеку от места, где доктор впервые использовал в качестве устрашающего оружия против акул бабушкин зонтик, был у меня облюбован никем не посещаемый дикий пляжик. Место это для отдыха и купания было превосходным, и я частенько приезжал сюда без товарищей-охотников, просто провести время, хотя в воду входил всегда в маске и, конечно же, с ружьем.

Однажды, уже возвращаясь с небольшим уловом, достаточным для хорошей ухи, я медленно плыл параллельно бровке. Впереди метрах в двадцати пяти, не больше, почти у самой поверхности двигалось темное пятно, которое я поначалу принял за плотный косяк сардин. Прибавляю скорость, но, прежде чем мне удается разглядеть более четкие контуры пятна, вижу совершенно фантастическую картину. К пятну цепочкой тянутся крохотные акулята. Я насчитал их шесть, а седьмой еще наполовину торчал — хвостом вперед! — из чрева матери, в которой было не менее трех метров.

Любопытство раздирало меня. Однако разум, очевидно, вовремя подавил во мне любознательность. Кто знает, как ведут себя рождающие маленьких акулят взрослые акулы? Да и новорожденные хищнички всем своим поведением совершенно недвусмысленно говорили о том, что больше всего их волнует, как и где чего-нибудь поесть.

Одного я отогнал от себя, ткнув легонько острием стрелы в рыльце, другого отпихнул ластом. А акулята тянулись ко мне, словно бы я был их мамой, а они только что появившимися на свет телятами. О! При всей их миниатюрности я все же не хотел бы им вместо соски подсовывать палец!

В тот памятный день, когда я был наконец удостоен друзьями звания «охотника на акул», мы плавали в широких протоках между островами Крус-дель-Па′дре и Гали′ндо, представляющими собой левое крыло архипелага Са′бана. Уже было время возвращаться на базу — вместительную рыбачью шаланду, — когда вездесущий Бентос неожиданно обнаружил в нише, еле различимой сверху, что-то интересное.

Кругом на расстоянии видимости простиралось довольно ровное, серое дно с небольшими нагромождениями камней и расщелинами в обнажениях твердых пород. Ниша образовалась на метровом обрывчике и уходила параллельно ему под козырек метра на два. До ниши с поверхности было не более двенадцати метров.

Бентос оживился и подал мне сигналы — «иди вниз» и «погляди». Третьим в команде был высокий парень-связист по имени Эфихенио. Они жили с Бентосом в одном доме. Эфихенио носил Бентосу разные книги, и тот в знак благодарности изредка брал связиста с собой на охоту. Как только я сунулся в нишу, тут же отпрянул и пошел вверх. Трудно было поверить, чтобы в этом безрыбьем месте вдруг можно было встретить акул. При повторном погружении можно было хорошо их разглядеть.

То была пара голубых; они, тесно прижавшись, лежали на боку у самого выхода из ниши. Отчетливо были видны их немигающие глаза. Я предложил не трогать их. Но Бентос, который всегда в подобных ситуациях умел находить такие слова, против которых трудно было возражать, сказал:

— Мне нужна кожа на обувь, — И тут же добавил: — А ты что, трусишь?

После этого я поднял голову, подозвал лодочника, взял из лодки мощное газовое ружье, зарядил его и спросил:

— Кто первый?

— Я! — решительно, по праву старшего в команде, заявил Бентос. — Эфихенио страхует поплавок, ты стреляешь вторым. — И немедленно пошел на погружение.

Эфихенио отправился к поплавку Бентоса, а я остался висеть над нишей. Бентос опустился с обрывчика вниз головой, приблизился к животным со стороны хвоста и долго целился. Прежде чем до моего слуха донесся звук выстрела и удар гарпуна о что-то твердое, стремительная тень вырвалась из ниши. Испытывая страх или преследуя свою добычу, акула способна почти мгновенно развивать скорость до 40 узлов. Обычно же скорость ее не превышает 10 морских узлов в час.

Не успел я разглядеть, что происходит с Бентосом, как вдруг увидел под собой, на глубине полутора метров, Эфихенио, уцепившегося обеими руками за поплавок; он довольно быстро скользил в сторону. Нырнув, я с трудом успел схватить его за ногу. Сила тяги раненой акулы была настолько велика, что еще секунд десять мы оба, общий вес которых составлял не менее 140 кг, находились под водой.

Бентос прямо-таки растерялся, когда, вынырнув, не обнаружил ни одного из нас. Он не знал, что и думать, но потом, увидев, что мы всплыли, поспешил на помощь. Бентос тоже ухватился за поплавок, но акула все еще тянула, правда теперь уже рывками, длившимися по пять — десять секунд, и с каждым разом слабее. Наконец хищница остановилась, однако линь был натянут, как стрела. Акула тянула в одну сторону, потом в другую.

Наступил, пожалуй, самый ответственный момент. Выстрел Бентоса явно не пришелся в мозг животного — единственное уязвимое место акулы, — хотя стрела и торчала из головы где-то совсем рядом. Предстояло приблизиться к акуле и загарпунить ее вторым выстрелом, с тем чтобы затем растянуть поплавки и таким образом как-то стабилизировать ее положение, дабы можно было произвести затем прицельно последний, решающий выстрел.

Бентос был похож на тренера конного завода, выгуливающего на манеже лошадь. Акула, как на корде конь, описывала более или менее ровные полукруги. Я должен был точно определить место очередного поворота, поднырнуть хищнице навстречу и выстрелить. Опасность заключалась в том, что акула сама, притом совершенно свободно, могла пойти на меня в атаку. Эфихенио плыл чуть сзади на подстраховку.

Акула, как только почувствовала мое приближение, с силой рванула в противоположную сторону. Бентос усиленно заработал ластами, чтобы приглушить силу ее тяги, а я устремился за ней, рассчитывая на то, что акула повернет от меня и таким образом налетит на Эфихенио, который и сделает второй выстрел.

Однако я настиг «беглянку», и тяжелый, острый гарпун с двухметровой толстой стрелой из французского газового ружья глубоко вонзился ей в самые жабры. От боли, а скорее всего от страха наша жертва сделала такой резкий рывок, что стальная, знаменитая стальная стрела — гордость Бентоса — треснула с характерным сухим звуком, как швейная иголка. Бентос стремительно помчался к моему поплавку, уже оставлявшему за собой на поверхности белый пенящийся след.

Нам просто везло. Бентос успел схватить линь рукой, когда поплавок уже уходил под воду. Линь обжег ладони, но поплавок был в руках охотника, а хищница снова в плену. Я бросил свое ружье на дно — стрела от него, поскольку им я пользовался только в случаях сражения с очень крупными рыбами, крепилась напрямую к поплавку — и поспешил к Бентосу.

Очередь была за Эфихенио. Он зашел с противоположной стороны. Это было опасно, ибо акула от него могла шарахнуться в мою сторону, а я был безоружен. Но выстрел его был удачен.

Тут же мы с Эфихенио поплыли в разные стороны и сковали движения нашей жертвы. Тем временем Бентос получил от лодочника запасное ружье, быстро зарядил его и, подплыв ко мне, предложил произвести третий выстрел. На этот раз, как и в первом случае, в момент вылета стрелы из ружья акула, очевидно, сделала движение. Выстрел мой не прикончил ее, но теперь мы уже могли передать поплавки лодочнику. Акула была в наших руках.

Прихватив с собой единственный оставшийся боеспособным мой арбалет резинового боя, мы с Бентосом направились на поиски брошенного нами в пылу сражения оружия. Я уговорил Бентоса подплыть к нише, но там, к нашему удивлению, второй акулы уже не было.

По возвращении в лодку мы подтянули акулу к борту, и лодочник нанес ей увесистой деревянной колотушкой, специально предназначенной для подобных целей, сильный удар по голове. Акула выпрыгнула из воды и буквально вцепилась зубами в борт лодки. Но рыбак был опытен. После второго удара акула, оглушенная, свалилась за борт, оставив на нем рваные царапины и глубоко вонзившиеся два клыка из верхней челюсти.

Мы подобрали Эфихенио и на веслах принялись буксировать нашу добычу к шаланде, до которой оставалось не более трехсот метров.

Придя в порт, мы взвесили наш трофей. В нем оказалось 246 фунтов — 130 кг!

Бентос похлопал меня по плечу и сказал: — Hombre! Ya eres cazador de tiburones![15]

— А тебе это не напоминает прилипалу? — спросил я его.

— Ну ладно, ладно. Знаю. Скромность украшает… но прилипала — это совсем другое. Ты ж доволен? А! — И Бентос принялся складывать в ящик со льдом уже выпотрошенную, с удаленными жабрами добытую нами в тот день рыбу. Акулу пришлось разрубить пополам, чтобы она могла поместиться в багажнике.

Мне ни разу не приходилось встречать акул в воде, на которых бы висели прилипалы. На борту рыбачьих шхун я видел этих интересных рыб, которые подолгу после того, как акулы были вытащены из воды, еще крепко висели на них. Но о прилипалах следует рассказать особо, а сейчас я хочу вспомнить еще об одной встрече с акулой, которую сопровождал ее не менее интересный спутник — маленькая, не длиннее спинного плавника своей подруги, рыбка. Кто-то прозвал ее лоцманом, считая, что, поскольку акула плохо видит, эта рыбка наводит хищницу на жертву. Мне кажется, что объяснение этого вида содружества совсем иное. Во время встречи меня удивило тогда другое явление, которое до конца еще, наверное, не разгадано наукой.