Женатый мужчина - Кэтрин Эллиот

Синтия, старшая из сестер, выглядела безупречно в шелковом жаккардовом платье и жемчугах. Только вот на ногах у нее были шерстяные носки и тапки. При ближайшем рассмотрении также оказалось, что помада размазана по всему ее лицу. Она решительно двинулась в нашу сторону: в одной руке сумочка, в другой – упаковка сосисок.

За ней шла младшая сестра, Вайолет. Она была намного ниже ростом и одета попроще: красно-черная шелковая жокейская шапочка, рубашка, на которой оторвались почти все пуговицы, так что был виден черный лифчик, и штаны, так сильно заляпанные грязью, навозом, кровью и потрохами, что их можно было поставить к стенке. На ногах были самые огромные черные кроссовки, которые я только видела в жизни.

Тетушки совершенно невозмутимо уселись на два свободных места. Сосиски Синтия положила в центр стола.

– Это наш вклад в угощение, – громко произнесла она.

– Спасибо, дорогая, – еле слышно пролепетала Роуз. – И… как же я рада вас видеть. Надеюсь, вы не против, что мы не стали вас дожидаться? Закуску вы уже пропустили. Тогда перейдем к утке, если… ах, Джоан, благодарю. – Джоан пришла убрать тарелки, и воцарилась долгое молчание.

– Итак, – Роуз улыбнулась и взяла себя в руки, – Синтия, не знаю, помнишь ли ты жену Неда Люси? А это мои внуки, Бен и Макс. Видишь ли, они будут жить в амбаре Чандлерса, на той стороне озера, рядом с загонами.

– Я в курсе, где у вас тут амбар, Роуз, – огрызнулась Синтия. – Я здесь выросла, хоть мне и приходится тебе об этом напоминать. И, конечно же, я помню Неда. Это же мой племянник, черт возьми. Безвременно погибший, о чем ты не устаешь мне напоминать. Единственный из всей вашей семейки, от кого был какой-то прок – Прищурившись, она взглянула на меня. – Жена Неда, говоришь? Помню тебя, ты Люси.

Принесли утку, почти сырую, даже кровь до сих пор текла по артериям. Но никто этого не заметил, так как за уткой последовал какой-то зловещий зеленый мусс, абсолютно несъедобный. Вечер продолжался, и я пыталась есть, следить за сидевшей справа от меня Лавинией, которая катастрофически напивалась и бормотала что-то о портиках и горгульях, и одновременно присматривать за Беном, который отважно пытался хоть что-то съесть, в то время как Макс даже не притронулся к пище и засыпал над тарелкой.

Мерзкий мусс наконец унесли. Я откашлялась, чтобы сказать, что мальчики ужасно устали и пора их укладывать.

– Пойдем, Макс, – сказала я. – Нам пора. Ты уже засыпаешь за столом.

– Может, останетесь и выпьете кофе?

– Ох, Роуз, я бы с радостью. Но сами понимаете – первый вечер и все такое. Все вымотались. Ничего страшного, если мы уйдем?

Роуз великодушно склонила голову и обнажила сильно пожелтевшие зубы. – Конечно же. До завтра.

– А завтра, – встрепенулась Лавиния, неожиданно очнувшись от пьяной дремы и схватив меня за руку, – поговорим о благотворительных комитетах!

– Вообще-то, Лавиния, я решила, что занятия благотворительностью не по мне, – храбро ответила я, вставая из-за стола.

– Как это? – Она в ужасе посмотрела на меня пьяными испуганными глазами.

– Могу помочь немножко в церкви или…

– Может, займешься цветами? – взмолилась она. – Цветы мы расставляем во второе воскресенье каждого месяца.

– Хорошо, цветы так цветы, – согласилась я. – Раз в месяц.

– Превосходно, – просияла она. – Завтра же пойдем к Мимси Комптон-Беррелл. Она будет в восторге, что ты станешь одной из нас!

– Ладно, – бросила я, подумав, что даже мне под силу раз в месяц сунуть в вазу пару георгинов. – Увидимся завтра.

Я взяла детей, и мы обошли вокруг стола с поцелуями, улыбками и кивками, благодарностями и извинениями, сбежали по ступенькам террасы, обошли фонтан и зашагали через парк в темноту.

Глава 8

На следующее утро Лавиния явилась в мой дом чуть ли не на рассвете. На самом деле было часов девять, но мы с мальчиками еще даже не собирались окончательно просыпаться. Мы сидели в пижамах за кухонным столом и пихали в рот кукурузные палочки, когда…

– У-ху-у-у! Извините, что так рано, но хотела застать вас с самого утра! – донесся ее крик в открытое окно.

– Открыто, – прорычала я, не отрываясь от миски, не вставая со стула и разминая хлопья в кашу.

Все еще пребывая в душном полусне, я задалась вопросом: а не станут ли такие визиты регулярным явлением.

– Извини, что помешала, – прошептала Лавиния, проходя в комнату. Она решительно села, явно вознамерившись поболтать. – Но мы же вчера договаривались… Я хотела предложить, чтобы ты после обеда зашла. Мы с Мимси часа в три пойдем в церковь, так что заходи в любое время после трех Хорошо? Покажем тебе, что к чему.

– Отлично, – невнятно пообещала я, подумав: «Только один раз, и все». Больше я не буду принимать участие в благотворительности, и когда мы с мальчиками вернемся, сразу же начну искать работу. «Не хочу я превращаться в Лавинию», – угрюмо подумала я, отнесла миски из-под палочек к раковине и швырнув их о стол с гораздо большей силой, чем надо бы. Я виновато принялась хлопотать с посудой, а Лавиния болтала с мальчиками.

– Какая прелесть! – вдруг воскликнула она. – Ты весь свой фарфор выставила. – Лавиния смотрела на мою драгоценную коллекцию азиатского фарфора с птичками, красующуюся в буфете. – Мамочка так и подумала, что ты захочешь расставить фарфор там, – самодовольно проворковала она.

Я стиснула зубы и сделала глубокий вдох. И с какой стати меня это раздражает? Вчера вечером я так обрадовалась, обнаружив большой пустой буфет, и с удовольствием заполнила его, а потом отошла в сторону и с восторгом полюбовалась хрупким, тускло-голубым и кремовым фарфором, поблескивающим на темном фоне уэльского дуба.

– Неужели, – злобно процедила я. Повисло молчание.

Когда я обернулась, Лавинии уже не было. Я торопливо подошла к открытой двери.

– Она слышала? – спросила я Бена, встревоженно вытирая руки полотенцем и глядя, как она спускается с холма.

– Что слышала? – Он оторвался от книжки, заложив строчку пальцем.

Я прикусила губу. Боже, какая же я идиотка. Она, наверное, так одинока и хотела со мной по-доброму!

Но мне показалось, что Лавиния скачет по холму слишком беззаботно: вряд ли она так уж обиделась.

– Увидимся! – выкрикнула я.

Она удивленно обернулась и просияла.

– Оки-доки!

«Ну уж нет, – ядовито подумала я, – совсем она не обиделась. Шкура у Феллоузов толще носорожьей, и мне это только на руку. Тем более если отныне я собираюсь регулярно метаться между чувством вины и раздражением, как сейчас».

Я хотела было закрыть дверь, но тут заметила в отдалении еще одну фигуру и поняла свою ошибку. Дурочка, а я-то подумала, что с гостями на сегодня покончено. Но нет, мне предстояло принять еще кое-кого. Я вздохнула и облокотилась о дверной косяк, стоя на солнышке. По холму неторопливо дефилировала Триша: длинноногая, загорелая, безмятежная и очень хорошенькая. Она никуда не спешила, ни о чем не беспокоилась и была почти не одета, не считая крошечных белых шортиков и ярко-розового коротенького топика. Она весело размахивала ведром, в котором лежали порошки, тряпки и губки.