Монстры большого города (СИ) - Кэмерон Пирс

Его зовут Пьер Назери. Подающий надежды молодой художник, филантроп, победитель какого-то художественного конкурса. Совсем недавно ему стукнуло двадцать шесть. Единственным родственником Пьера был богатый дед, скончавшийся в прошлом году. Всё своё немалое состояние он завещал внуку. Следующим после “аналитика” на тот свет должен был отправиться совсем другой ублюдок, но я поменяла очерёдность, наткнувшись в интернете на свежее интервью с Назери. Сколько же в нём было пафоса и самолюбования! Не удивлюсь, если для выпуска пара этому выродку и мастурбировать не надо, а достаточно просто подумать: “какой же я классный и талантливый”! А когда этот подонок с гордостью заявил, что часть его работ наконец-то начали выставлять в городской галерее искусств, мне захотелось как можно скорее покончить с этим самовлюблённым выродком.

Пока разрабатываю план действия, понимаю, что добраться до Назери будет непросто. Живёт Пьер не в квартире и даже не в отдельном доме, а в загородном особняке. Незаметно я даже приблизится к нему не смогу, не то что проникнуть внутрь. Бен бы смог, но мне до него как от Марса до Сатурна. Созвонившись с Назери, представляюсь ярой поклонницей его творчества, и прошу о личной встрече, надеясь заманить выродка в безлюдное место. Однако Пьер деликатно меня отшивает, ссылаясь на сильную нехватку времени, и предлагает встретиться с ним в галерее. Меня такой вариант категорически не устраивает.

Помогает мониторинг социальных сетей. Тщеславный ублюдок хвастается, что собирается передать чек на крупную сумму одному детскому приюту, не забыв назвать время. Заплетя волосы в косу, прячу её под шерстяной шапкой. Надев слегка мешковатую мужскую куртку и чёрные очки, добираюсь до приюта на общественном транспорте. Туда же вскоре прибывает и Пьер, но не один, а вместе со своим водителем. Решив покурить, он выходит из тачки. Мне только это и нужно. Подбежав сзади, бью его шокером в спину, подхватываю, и затаскиваю в машину. Заняв водительское сидение, жду возвращения Пьера.

Не заметив подмены, вернувшийся ублюдок садится сзади, и требует отвезти его в галерею. Обернувшись, пускаю Назери в лицо струю из перцового баллончика. Вскрикнув от неожиданности, схватившийся за глаза Пьер пытается выскочить на улицу, но не успевает – удар током в шею лишает его сознания.

От водителя избавляюсь при первой возможности, оставив его в безлюдном переулке. Забрав телефон, делаю парню укол, гарантирующий крепкий сон до самого вечера, а то и до ночи. Чем позднее прихвостни Назери хватятся, что с их боссом что-то случилось, тем лучше. Проверка документов чревата большими проблемами. Поэтому веду машину максимально аккуратно, стараясь держаться подальше от главной дороги и улиц, где установлены дорожные камеры.

Перегнав тачку на пустырь за городом, перебираюсь в заранее оставленный между двумя деревьями пикап. Перетащив Пьера в кузов, накрываю Назери тканью, беру пару пластиковых бутылок с бензином, и сжигаю тачку Пьера, после чего еду на ферму. Запасной ключ от дома у меня есть, код к двери в подвал я помню. Весит Назери немногим больше меня, поэтому дотащить его до разделочной не составляет особого труда. Раздев ублюдка, привязываю его к столу, и привожу в чувство, плеснув в лицо холодной водой.

- Привет, мразь. Помнишь меня? – интересуюсь первым делом, не особо рассчитывая на положительный результат.

- Конечно. Я помню каждую из вас. Особенно тебя, - спокойно отвечает Пьер.

- Ну раз помнишь, то должен понимать, что ничем хорошим для тебя наша встреча не закончится.

- Понимаю.

Для того, кто находится неизвестно где, в компании той, кто не особо его любит, этот ублюдок ведёт себя на удивление спокойно. И это меня злит. Чтобы сбить с выродка спесь, надеваю прозрачный передник, и подгоняю к столу каталку с инструментами. Глядя на предметы, которые превратят его в кровавое месиво, Назери ничуть не меняется в лице.

- Ты не обязана это делать. Я никогда не причинял тебе боли, - говорит он тоном опытного психиатра, общающегося с буйным пациентом.

- Конечно. Ты просто смотрел, как это делают другие, и ловил от увиденного кайф, словно озлобленный на весь мир импотент.

- Ничего ты не понимаешь.

- А ты попробуй объяснить. Ответ я услышу в любом случае, но в твоих же интересах рассказать всё по-хорошему, пока я не начала срезать с тебя кожу и ломать кости.

Пьер какое-то время молчит, и как-то странно на меня смотрит. Уже хочу было взять скальпель, и разок полоснуть этого урода для бодрости, но он начинает говорить.

- Сильные эмоции служат для меня источником вдохновения. Радость мотивирует в меньшей степени. Боль – в большей. Не быстрая и сиюминутная, как от пореза или ожога, а всепоглощающая, которая затрагивает не только тело, но и душу. Страдания настолько сильные, что полностью опустошают, превращая живого человека в пустую оболочку, - начинает объясняться Назери.

- Звучит как полный бред, - высказываю своё мнение.

- Я знал, что ты не поймёшь. Но это неудивительно.

- Потому что я тупая, а ты весь из себя такой умный?

- Потому что я – человек искусства. Любой творец, будь то художник, скульптор, или кто-то другой, может быть мастером своего дела. Но какими золотыми не были его руки, без вдохновения нельзя создать шедевр. Сомневаюсь, что ты этого хотела, но свой шедевр я смог создать лишь благодаря тебе.

- Какой шедевр? Что ты несёшь, придурок? – повышаю голос.

- Твои портреты – это лучшее, что мне удалось создать. Особенно самый последний. Это работа истинного творца, а не ремесленника. Всё то, что сейчас висит в галерее, ему и в подмётки не годится.

Откровения Пьера едва не вызывают у меня вывих мозга. Я ещё в “Паладине” поняла, что у художника явные проблемы с головой, но не думал, что всё настолько запущено. На его фоне даже начинаю чувствовать себя почти нормальной. Пытаясь понять, о каком именно портрете он говорит, вспоминаю, что в последний раз Назери приходил ко мне вскоре после смерти Томми, когда я была полностью сломлена, и хотела умереть. При мысли о том, что мои страдания подарили этому ублюдку вдохновение, хочется схватить молоток, и лупить выродка до тех пор, пока его башка не станет похожа на лопнувший арбуз. Отхожу в сторону, и со всей силы бью ногой по стене. Гнев – плохой советчик. Если хочу, чтобы этот полоумный помучался, а я этого хочу, мне нужно успокоиться. Сделав пару глубоких вдохов и выдохов, всё же восстанавливаю душевное равновесие, и возвращаюсь обратно к столу.

- Боль, говоришь, вдохновляет. Это хорошо. Ты обратился по адресу. Готовься вдохновляться, - говорю Пьеру, беря с каталки дрель.

20

АНДЖЕЛА

Для того, кто якобы фанатеет от боли, Пьер как то слишком уж громко вопил. И это были отнюдь не крики радости. Особенно болезненным, как мне показалось, для Назери был момент, когда я поочерёдно молотком сломала ему все пальцы на обеих руках. Такое чувство, это этого полоумного больше беспокоила не скорая смерть, а то, что он больше никогда не возьмёт в руки кисть. Как и всем, кто был здесь до него, предоставляю ублюдку последнее слово. Пьеру было больно от того, что такой великий и талантливый человек так рано покидает этот мир, но Назери утешал себя мыслью, что следующие поколения запомнят его имя. Меня этот напыщенный бред даже немного позабавил.

Но даже убравшись с фермы, предварительно за собой прибравшись, никак не могу забыть последние слова Пьера. А что если ублюдок прав? В мировой истории были случаи, когда какой-нибудь мало кому нужный художник или композитор умирал, а уже после смерти выяснялось, насколько же это был талантливый творец, опередивший своё время. Вдруг то же самое случится и с Пьером? Ну уж нет, я этого не допущу! Его имя попадёт в полицейскую хронику, и так там и останется. Пройдут дни, может недели, и люди забудут Пьера Назери. Особенно если я уничтожу его картины.

Прихватив запасной комплект одежды, несколько бутылок с бензином, зажигалку и пистолет, прихожу в галерею искусств за двадцать минут до закрытия. Отыскав секцию с картинами Назери, недолго любуюсь ими, и иду в женский туалет, где оставляю окно открытым. Покинув галерею одной из последних, выжидаю минут тридцать после закрытия. Отойдя в сторону, переодеваюсь в более неприметную одежду, надевая маску и перчатки. Забравшись в открытое окно, едва успеваю юркнуть в ближайшую кабинку. В туалет заглядывает то ли уборщик, то ли охранник. Кто именно, не вижу из-за закрытой двери. Немного посветив фонарём по полу и стенам, неизвестный уходит. Вздохнув с облегчением, выбираюсь из кабинки, закрываю окно, и выхожу из туалета.