Скарлетт - Александра Риплей

Скарлетт кипела. «Тупые южане» — действительно! У ее дорогого Па была коробка, полная облигаций Конфедератов. И у других в округе Клейтон. Она попыталась уйти, но была задержана группой людей, которых тоже привлек смех собравшихся вокруг Билла Уэллера.

— Я скоро просек, что к чему, — продолжал Уэллер. — Они просто больше не верили в бумажки. И ни во что другое. Сказать вам, мальчики, это ранило мою гордость.

Он сделал печальное лицо, затем широко усмехнулся, показывая три золотых зуба.

— Я не буду вам говорить, что мне не пришлось бы нуждаться ни в чем, даже если бы я ничего не придумал. В старые добрые времена, когда республиканцы держали Джорджию в руках, я нахватал достаточно на железнодорожных контрактах, так что мы бы могли жить припеваючи на заграбастанное, даже если б я был полнейшим дураком, чтобы строить эти железные дороги. Но Люла стала раздражаться от того, что я шатался по дому без дела. Потом — слава ей — настала паника, и все республиканцы забрали свои сбережения из банков и положили деньги под матрасы. Каждый дом, даже лачуга стали золотым шансом, который я не мог упустить.

— Перестань нести чепуху, Билл. Я не могу дождаться, когда ты перейдешь к главному. — Амос Барт выразил свое нетерпение плевком, который не долетел до плевательницы.

Скарлетт тоже испытывала нетерпение, ей не терпелось выбраться оттуда.

— Обожди, Амос, я подхожу к этому. Каким же способом можно было пробраться к этим матрасам? Проповедники — это не мой тип, я люблю сидеть за своим столом, пока мои служащие быстро действуют. Именно этим я и занимался, сидя на кожаном вращающемся стуле, и, выглянув из окна, увидел похоронную процессию. Это было как озарение. Нет ни одной крыши в Джорджии, где бы не горевали по своим ушедшим любимым.

Скарлетт с ужасом уставилась на Билла Уэллера, разглагольствующего о своих мошенничествах.

— Легче всего с матерями и вдовами. Они, не моргнув глазом, достают свои денежки из матрасов, когда мои мальчики рассказывают им, что ветераны конфедератов возводят мемориал на полях сражения, ради того, чтобы имя их мальчиков тоже было высечено там.

— Ты — хитрый старый лис, Билл, это просто гениально! — воскликнул Амос, а мужчины рассмеялись еще громче.

Скарлетт почувствовала себя тяжело больной. Несуществующие железные дороги и золотые прииски ее не интересовали, но матери и вдовы, которых обманывал Билл Уэллер, были ее близкие. Он мог послать своих парней прямо к Беатрисе Тарлтон, Кэтлин Калверт, Димити Манро или к любым другим женщинам в округе Клейтон, которые потеряли своих сыновей или мужей.

Ее голос, словно нож, разрезал смех мужчин, окружавших Билла:

— Это самая низкая, грязная история, которую я когда-либо слышала. Ты противен мне, Билл Уэллер. Все вы противны мне. Что вы знаете о южанах? Вам в голову ни разу в жизни не приходила ни одна разумная мысль, вы не сделали ни одной приличной вещи за всю свою жизнь!

Она протолкнулась сквозь пораженных мужчин и женщин, вытирая руки об юбку от омерзения прикосновения к ним.

Столовая с изысканными блюдами на сверкающих серебряных подносах была прямо перед ней, пресыщение выросло в Скарлетт при виде и запахе жирных подливок и заплеванных плевательниц. Она представила освещенный лампами стол Фонтейнов, простую еду — по-домашнему приготовленную ветчину, кукурузный хлеб и выращенную дома зелень. Она принадлежала им, они были ее народом, они, а не эти вульгарные, грязные, жирные женщины и мужчины.

Скарлетт повернулась лицом к Уэллеру и его группе.

— Отбросы! — прокричала она. — Вот кто вы такие. Отбросы! Убирайтесь вон из моего дома, с глаз долой, меня тошнит от вас!

Мамми Барт совершила ошибку, попытавшись ее успокоить.

— Перестань, милая, — сказала она, протягивая свою руку, всю в драгоценностях.

Скарлетт отшатнулась, прежде чем до нее успели дотронуться.

— Убирайтесь! В особенности ты, жирная свиноматка.

— Ладно, я никогда, — голос Мамми Барт дрожал, — никогда, черт, я не стерплю такого разговора. Я бы не осталась, даже если бы ты упрашивала меня на коленях, Скарлетт Батлер.

Началось поспешное бегство гостей, и менее чем через десять минут комнаты были пусты. Скарлетт прошла мимо опрокинутой еды, пролитого шампанского, разбитых тарелок и бокалов. Она должна держать голову высоко, как учила ее мама. В мыслях она перенеслась назад в Тару и представила себя поднимающейся по лестнице с балансирующим на голове тяжелым томом романов — прямая, как деревце. Как леди. Так учила ее мать. У нее в голове поплыло, ноги тряслись, но она поднималась, не останавливаясь. Леди никогда не показывает, что устала или расстроена.

— Вовремя она это сделала, — сказал кларнетист.

Оркестр играл на многих приемах Скарлетт.

Один из скрипачей аккуратно сплюнул в горшок с пальмой.

— Слишком поздно, я бы сказал. Поспишь с собаками, наберешься вшей.

Над их головами на застеленной шелком кровати лежала Скарлетт и рыдала, у нее разрывалось сердце. Она так надеялась хорошо провести время.

Ночью Скарлетт спустилась вниз за спиртным, чтобы избавиться от бессонницы. Все свидетельства вечеринки исчезли, за исключением изысканных букетов цветов и наполовину сгоревших свечей в канделябре на обеденном столе.

Скарлетт зажгла свечи и задула свою лампу. Почему она должна красться в полутьме, как какой-то воришка? Это был ее дом, ее бренди, и здесь она может делать все, что ей нравится.

Она выбрала рюмку, поставила ее рядом с графином, уселась в кресле во главе стола.

После бренди по телу разлилось приятное тепло. Скарлетт вздохнула.

Слава Богу! «Еще одна рюмка, и мои нервы перестанут дергаться». Она наполнила рюмку снова и быстро выпила ее. «Не надо спешить, — подумала она, снова наливая. — Это не по-женски». Мелкими глотками она выпила третью рюмку. «Как мило горят свечи». Золотые огоньки отражались на полированной поверхности стола. Грани пустой рюмки радужно сверкали, когда она поворачивала ее в руке.

Было тихо, как в могиле. Звон стекла, когда она наливала бренди, заставил ее вздрогнуть.

Свечи догорели, графин постепенно опустел, и Скарлетт теряла контроль над собой. С этой комнаты все начиналось. Стол был также пуст, на нем стояли только свечи и серебряный поднос с графином и рюмками. Ретт был пьян. Она никогда не видела его таким пьяным, он воздерживался от спиртных напитков. Он был пьян в ту ночь, несмотря на это, и жесток. Он говорил ей ранящие ее слова, и он больно повернул ее руку так, что она вскрикнула от боли.

Но затем… затем он отнес ее наверх в комнату и овладел ею. Скарлетт ожила после его прикосновения к ней, когда он целовал ее губы, ее шею и тело. Она вся горела, когда он прикасался к ней, она кричала: «Еще…»