Волк среди волков - Ханс Фаллада

У нее была отвратительно бесцеремонная манера вести себя за столом: прямая, как палка, неподвижная, сидела она в венце своих белых волос и барабанила пальцами по столу, следя за каждым движением Петры блестящими черными глазами: всякую другую молодую женщину это свело бы с ума.

- Я бы не позволила ей! - с возмущением говорила старая кухарка Минна. - А ведь я кухарка, ты же - невестка.

"Хорошая сегодня погода, - это все, до чего в лучшем случае снисходила в разговоре с невесткой старая дама. - На рынке есть свежая камбала. Вы знаете, что это такое: камбала? Надо сдирать с нее кожу. Вот оно что!" И она энергично потирала пальцем нос.

Она приводила в отчаяние Минну и Вольфганга. Петра только улыбалась.

- Таких ребят двенадцать на дюжину, - говорила свекровь, глядя на младенца. - Ничего пагелевского. Рыночный товар!

Бедняга Петра! Ведь Вольфганг большею частью бывал в университете, когда приходила фрау Пагель, а Минну старуха умела спровадить! И Петра должна была выносить все одна. Если она давала ребенку грудь, старуха сидела, уставившись на мать и дитя, и самым бесстыдным тоном спрашивала:

- Ну, фройляйн, хорошо он прибавляет?

У всякой другой женщины молоко свернулось бы от таких разговоров.

- Благодарю, неплохо, - только улыбалась Петра.

- Он убавил в весе, - утверждала старуха, барабаня по столу.

- Да что вы, он прибавил тридцать грамм, весы...

- Я не верю весам, весы всегда врут. Я верю собственным глазам, они-то уж не обманут. Он убавил в весе, фройляйн!

- Да, убавил, - соглашалась Петра.

Фрау Пагель-старшая упорно стояла на том, что Петра - незамужняя, бюро регистрации браков не могло убедить ее в противном.

- Вы ж еще полгода назад там висели, и ничего из этого не вышло.

- Но я, право, желал бы, мама...

- Пожелай себе чего-нибудь к рождеству, мой мальчик!

- Да ведь она всех вас за нос водит, - смеялась Петра. - Ей это доставляет большое удовольствие. Иногда, когда мать думает, что я не вижу, она трясется от смеха!

- Да, она смеется над тобой, потому что ты все ей спускаешь! возмущалась Минна. - Вот именно такой овечки ей не хватало, чтобы покуражиться над ней!

- В самом деле, Петра, - просил Вольфганг. - Нельзя все спускать маме! Она же удержу не знает!

- О Вольфи! - весело смеялась Петра. - Разве я и тебе не все спускала, а вот прибрала же к рукам!

Озадаченный Вольфганг Пагель молчал.

Если вспомнить, что фрау Пагель-старшая жила в Старом Вестене, на Танненштрассе, возле Ноллендорфплац, а молодые люди снимали квартиру на окраине города на Крейцнахерштрассе, возле Брейтенбахплац, то надо было поражаться стойкости, с какой старуха изо дня в день проделывала далекое путешествие к столь неприятной ей молодой особе. Дом был новый, даже новехонький, но он уже разваливался, казалось, он вот-вот рассыплется при всей своей новизне.

- Нате-смотрите, - гневно выговаривала старуха Петре, - что я вогнала себе в вашем отвратительном курятнике!

И она показала Петре руку. Через всю ладонь проходила большая заноза.

- Это ваши перила, - не унималась старуха. - В таких сараях порядочные люди не живут! Ведь это опасно для жизни! Можно получить заражение крови!

- Погодите, я вытащу вам занозу! - с готовностью вызвалась Петра. - Я это очень хорошо умею.

- Но если вы причините мне боль! Этого я не потерплю! - с угрозой заявила старуха.

Мрачно смотрела она, как Петра достает иголку и пинцет. Как многие люди, героически, без жалобы выносящие большую боль, старая фрау Пагель робела и трусила перед маленькими невзгодами жизни.

- Я не позволю мучить себя! - крикнула она.

- Держите руку спокойно, и почти ни капельки не будет больно, - сказала Петра, приступая к операции.

- Не хочу, чтобы даже капельку болело! - заявила фрау Пагель. - Хватит мучений с этой противной занозой, а тут еще какой хирург сыскался! неподвижными глазами, зрачки которых сузились от страха, смотрела она на руку.

- Только не двигать рукой! - еще раз потребовала Петра. - Смотрите лучше в сторону!

- Я... - сказала фрау Пагель слабее и снова вздрогнула. - Я не хочу... Не смейте... Может быть, она сама выйдет.

Она старалась вырвать руку.

- Да перестанешь ты рукой дергать?! - с досадой вскрикнула Петра. - Вот еще нежности! Надо же быть такой бестолковой!

- Петра! - ахнула окаменевшая старуха. - Петра! Что с тобой! Ведь ты сказала мне "ты"!

- Вот она! - весело крикнула Петра и с торжеством подняла занозу. Видишь, как это просто, если не дергать рукой?

- Она говорит мне "ты", - прошептала старуха и села. - Она говорит, что я бестолковая! Разве ты не боишься меня, Петра?

- Нисколечко! - рассмеялась Петра. - Можешь называть меня фройляйн и говорить, что малыш не прибавляет в весе - я знаю, у тебя на душе другое.

- Дуреха! - с досадой сказала свекровь. - Не воображай только, что я с тобой согласна!

- Нет, нет!

- Слушай, Петра!

- Да?

- Если Вольф заметит, что мы на "ты", не говори ему, как это произошло. Скажи, что я предложила тебе перейти на "ты". Хорошо?

- Нет, - улыбнулась Петра.

- И ты расскажешь ему все как было?

- Да, - ответила Петра.

- Ну, не говорила я, что ты дуреха! - сердито воскликнула фрау Пагель. - Ты, верно, решила говорить ему все на свете, да?

- Конечно.

- Далеко ты уедешь с такими правилами. Ты его избалуешь. Мужчин нельзя баловать.

- А ты? - спросила Петра. - Ты его разве не баловала? Да еще как!

- Я? Никогда! Клянусь тебе, никогда! Что ты смеешься? Не смей! Не позволю я смеяться над собой! Да перестань же! Сейчас же перестань! Смотри, Петра, будешь бита! Петра... ах, Петра, ну что ты расплясалась, где же мне, старухе, за тобой угнаться. Разве так поступают? Когда-то невестки бросались на колени и спрашивали у мамочки благословения - по крайней мере я читала такую чепуху, - а ты еще надо мной издеваешься. Петра! Ах ты, сирена несчастная! Ты, значит, и меня прибрала к рукам? Бедный Вольфганг!

4. САЛОН МОД ЭВЫ ФОН ПРАКВИЦ

Мы проделали долгий путь, пора идти дальше, мы спешим.

Если идти по Курфюрстендамму от Гедехтнискирхе по направлению к Галензее, то по левую руку в сторону отходит переулок, Мейнекештрассе туда мы и свернем, тут мы найдем знакомых. Почти на самом углу Курфюрстендамма, через два-три дома мы набредем на маленький магазин. На вывеске написано "Эва фон Праквиц".

Это небольшой салон мод. Дамы могут купить себе здесь венское вязаное платье или заказать шелковую блузку, а для мужчин есть изумительные перчатки, или пара изысканных запонок, или верхняя сорочка из чистого шелка на заказ, в сорок - пятьдесят марок. За дешевизной здесь не гонятся. Не рассчитывайте достать в этом магазине что-нибудь определенное, не вздумайте прийти сюда и потребовать воротнички номер 40. Продавщицы, молодые дамы с красивыми наманикюренными ногтями, состроят насмешливую мину, услышав такое требование. Здесь есть только вещи и вещички, которые дразнят воображение, будят внезапный каприз - только что дама не знала, что ей нужен вот этот шерстяной джемпер, но сейчас она уверена, что жизнь без него покажется ей пустой и печальной.

В этом магазине царит фрау фон Праквиц. Над дверью написана фамилия Праквиц, но правильнее было бы написать Тешов, ибо здесь правит достойная дочь старого Тешова. Ласковые улыбки она приберегает для клиентов. Служащие трепещут перед ней, она говорит с ними холодным, резким тоном. Она скаредна, она выжимает из девушек долгие часы сверхурочной работы, у нее всевидящие глаза.

Да, она рассорилась с отцом. Договорились, что она получит только ту часть, какая полагается ей по закону - но это настоящая Тешов. Она скупа, так как у нее есть цель.

У нее есть цель, ей надо добывать деньги, много денег. На ней лежит забота о двух несовершеннолетних. Надо полностью их обеспечить на случай, если она умрет. Как она ненавидит теперь молодость, беззаботность, здоровье; стоит молодой продавщице переглянуться с мужчиной, и фрау Эва вся вскипает. Она думает только о муже и дочери, о том, что эти двое, что они все трое обмануты жизнью. Поэтому она не допускает, чтобы другие были счастливы. Осталось только копить, и она копит.

Иногда в вечерние часы в магазине можно застать худощавого седоволосого господина - у него темные глаза, он превосходно держится! И молчалив. На его лице вежливая, приветливая, несколько безжизненная улыбка - дамам из Нового Вестена он очень нравится. Кавалер старой школы, большой барин, сразу видна голубая кровь!

Старик улыбается, он провожает даму почти до дверей магазина, он подтверждает, что погода очень, очень хорошая.

Затем отвешивает легкий поклон, провожает взглядом даму, скрывающуюся за дверью, поворачивается и снова подходит к жене.

Его мозг спит, все запорошило снегом; некогда это был ротмистр и арендатор имения Иоахим фон Праквиц - теперь это всего лишь дряхлый, дряхлый старик. Он уже не шагает ни в одиночку, ни в строю. Он дремлет.