Эхо прошлого - Диана Гэблдон

только тот вошел, тоже поддерживая хромающего товарища. Лицо было другим: красное, обветренное, веселое — и со вздернутым носом. Кряжистый и не слишком высокий, незнакомец двигался с грацией пумы — даже при том, что его обременял друг, — и Йен никак не мог отделаться от ощущения, что это Джейми Фрэзер.

Он носил килт; они оба были в килтах. «Горцы», — растерянно подумал Йен, хотя понял это, еще когда мужчина заговорил.

— Có thu? — отрывисто спросил Йен. «Кто вы?»

Услышав гэльский, мужчина окинул его удивленным взглядом, отметив одеяние могавка.

— Is mise Seaumais Mac Choinnich à Boisdale. Có tha faighneachd?[107]

— Йен Мюррей, — ответил он, пытаясь собраться с мыслями. Имя мужчины показалось ему смутно знакомым, что неудивительно — он знал чуть ли не сотни Маккензи. — Моя бабушка была Маккензи, — добавил Йен, как и подобало для выяснения родственных отношений между незнакомцами. — Эллен Маккензи из Леоха.

Мужчина пораженно округлил глаза.

— Эллен из Леоха? — воскликнул он. — Дочь того, кого называли Джейкоб Рыжий?

Он волнения Хэмиш слишком сильно прижал своего друга, и тот вскрикнул. Это привлекло внимание девушки, которую Хэмиш с порога поприветствовал на гэльском словами «О, прекрасная девушка орехового цвета!» — и она поспешила выяснить, в чем дело.

Йен заметил, что она и впрямь ореховая, — Рэйчел Хантер загорела на солнце до бледно-коричневого оттенка, свойственного ореху гикори, а ее волосы под платком были цвета грецкого ореха. При этой мысли Йен улыбнулся. Рэйчел заметила его и прищурилась.

— Раз уж ты способен ухмыляться, словно обезьяна, значит, не так уж серьезно ранен. Зачем…

Она умолкла, удивленно глядя на то, как Йена Мюррея заключил в объятия плачущий от радости горец в килте. Йен не плакал, но ему определенно было приятно.

— Тебе наверняка захочется повидаться с моим дядей Джейми, — сказал он, ловко высвобождаясь из объятий. — По-моему, вы его зовете Шеймусом Рыжим.

* * *

Джейми Фрэзер, не открывая глаз, прислушивался к боли в руке. До тошноты острая и сильная, но с глубинной тянущей нотой, характерной для перелома. Целительная боль.

Клэр говорила «ломит кости» — он всегда думал, что это метафора. Теперь ему казалось, что кто-то вонзает в его кости стальные спицы, а потом расшатывает их, не обращая внимания на то, что происходит с окружающей плотью.

Он быстро глянул на руку, и его затошнило, причем от замешательства, — никак не удавалось сопоставить нынешний вид и ощущения в руке с тем, как это должно было быть. Подобное случалось и раньше; он привык к шрамам и скованности движений. И все же… Он помнил ощущения здоровой руки, ее вид, гибкость и отсутствие боли, то, как легко она бралась за ручку мотыги и рукоять меча. Только не за перо. Он мрачно усмехнулся сам себе. Перо давалось с трудом даже в лучшие времена, с абсолютно здоровыми пальцами.

Сможет ли он теперь писать? Из любопытства Джейми шевельнул рукой. Задохнулся от боли, но не отвел от руки широко раскрытых глаз. Мизинец жался к среднему пальцу — от этого жуткого зрелища екало в животе, — однако пальцы гнулись. Господь милосердный, как же больно!.. Впрочем, боль — это всего лишь боль; шевелить пальцами можно.

«Я хочу, чтобы ты потом смог пользоваться этой рукой», — словно наяву донесся голос Клэр.

Он слабо улыбнулся. Ни к чему спорить с женщиной о медицине.

* * *

Я вошла в палатку за инструментом для прижигания. Джейми сидел на постели, сгибал и разгибал прооперированную руку и задумчиво смотрел на лежащий перед ним в коробке отрезанный палец. Я поспешно обмотала его гипсовым бинтом, и он стал похож на мумию червяка.

— Э-э… Может, избавиться от него?..

— Как? — Джейми неуверенно ткнул его указательным пальцем и тут же отдернул руку, словно отрезанный палец вдруг зашевелился; и то ли нервно хохотнул, то ли всхлипнул.

— Сжечь, — предложила я.

Обычная практика, на войне всегда избавлялись от ампутированных частей тел именно так, правда, мне этого еще не приходилось делать. Складывать погребальный костер ради одного пальца было глупо — впрочем, не менее глупо просто кинуть его в костер, на котором готовят еду, и надеяться, что никто ничего не заметит.

Джейми хмыкнул с сомнением, показывая, что этот способ ему не нравится.

— Ну… наверное, можно его засушить, — с не меньшим сомнением в голосе сказала я. — И носить в спорране как сувенир. Носил же Йен-младший ухо Нила Форбса. Кстати, ты не знаешь, он его до сих пор носит?

— Да. Но я так не хочу. — Джейми обрел самообладание, на его лицо вернулись прежние краски.

— Я могла бы заспиртовать палец в банке.

Джейми слабо улыбнулся.

— Ставлю десять к одному на то, что кто-нибудь выпьет спирт из банки еще до конца дня.

Скорее уж тысяча к одному. Мне удавалось сохранить медицинский спирт в неприкосновенности лишь потому, что его охранял свирепый индеец, один из знакомых Йена. А по ночам я ставила бочонок со спиртом рядом с кроватью.

— Тогда остается одно — закопать его.

Джейми хмыкнул.

— Что?

— Да так, — слегка неуверенно отозвался он. — Когда малыш Фергус лишился руки, мы… по предложению Дженни… в общем, устроили что-то наподобие похорон.

Я прикусила губу.

— Почему бы и нет? На похоронах будут только родные или пригласим всех?

Джейми не успел ответить — снаружи донесся голос Йена, а через миг в палатку сунулась его взъерошенная голова. Один глаз Йена потемнел и припух, на голове виднелась шишка, но он широко улыбался.

— Дядя Джейми? Тут кое-кто хочет с тобой повидаться.

* * *

— Как ты оказался здесь, a charaid? — спросил Джейми где-то после третьей бутылки вина. Ужин давно закончился, костер прогорел.

Хэмиш утер рот рукой и поставил бутылку на место.

— Здесь? — повторил он. — Здесь, в этой глухомани, ты хотел сказать? Или здесь, сражаясь против короля? — Голубые глаза в упор посмотрели на Джейми. Взгляд был так похож на его собственный, что Джейми улыбнулся.

— Может, второй вопрос является ответом на первый?

Хэмиш слабо улыбнулся ему в ответ.

— Так и есть. Ты всегда был быстр, как колибри, Шеймус. И телом, и умом.

Поняв по выражению моего лица, что я соображаю хуже, он повернулся ко мне.

— Это войска короля убили моего дядю, это солдаты короля сражались с людьми клана, опустошали земли, заставили женщин и детей голодать. Это они разрушили мой дом и превратили меня в изгнанника, это из-за них половина оставшихся у меня людей умерла от холода, голода и болезней.

Его глаза яростно сверкали.

— Мне было одиннадцать, когда они пришли в замок и выгнали нас. А в двенадцать лет меня заставили принесли клятву