Рот, полный языков - Ди Филиппо Пол

А пылесос уже добрался до ее паха и присосался кончиком шланга к трусикам; ЖизнеГрей тем временем тискал ей грудь.

Я вылетел пулей из своего кабинета и из здания, даже не предупредив начальство.

К тому времени, как я примчался домой, Коди, похоже, несколько раз испытала оргазм, ублажаемая наростом. Об этом недвусмысленно говорил ее затуманенный взгляд, разгорячившееся лицо и широко, безвольно раскинутые ноги.

Я остановился в нерешительности в дверях кухни. Я собирался спасать Коди, но не хотел стать жертвой нароста. Каким-то образом отключив аварийный блокиратор, Кулинарт угрожал мне, бешено вращая обнаженными лезвиями, и я прекрасно понимал, что произойдет, если, предположим, пылесос скрутит меня и скормит мою руку этому смертоносному измельчителю. И вот я, неисправимый трус, застрял в дверях и оттуда окликнул Коди.

Она только теперь открыла глаза и посмотрела на меня невидящим взглядом.

— Котик? Что случилось? Тебе дали отгул? Уже полчетвертого? Похоже, я как-то не заметила время…

Аэрон, судя по всему, уже не стискивал ее так крепко, поэтому я осторожно спросил:

— Коди, с тобой все в порядке? Ты можешь встать?

Начиная осознавать, в каком виде она предстала передо мной, Коди покраснела.

— Я не знаю, мне не очень хочется…

— Коди, что ты говоришь? Это я, твой Котик, твой парень.

— Я вижу. Но знаешь… в последнее время от тебя мало толку как от парня! Даже не помню, когда в последний раз ты доставлял мне такое вот удовольствие.

У меня с губ чуть было не сорвалось язвительное замечание, которое стало бы признанием моего позора и унижения, но тут какое-то недоверчивое удивление появилось на лице Коди, и это заставило меня промолчать.

— А он… он хочет поговорить с тобой.

Когда она подняла руки к голове, я понял, что наушники все еще находятся у нее в ушах. Коди закрутила проводок вокруг уЗвука и бросила плеер мне.

Как только я подсоединил наушники, нарост заговорил со мной. Голос имел неопределенную тональность, как будто нарост нарезал и заново составлял кусочки всевозможных фраз, имевшихся в его памяти. Все слова произносилась голосами разных эстрадных кумиров.

— Парень, уходи! Теперь она наша, — прощебетало в наушниках.

— Нет! — крикнул я. — Я люблю ее. И не допущу, чтобы она осталась с вами!

— Решать ни тебе, ни мне. Женщина должна выбрать.

Я умоляюще посмотрел на Коди.

— Нарост говорит, что ты должна выбрать между нами. Коди, прошу тебя, не оставляй меня. Я обещаю тебе, что стану другим. Сколько попросишь, столько и буду массировать тебе ноги.

Коди сузила глаза, нахмурила брови, еще влажные от пота.

— Больше не будешь трястись от страха? И будем в рестораны ходить? И перестанешь болтаться по городу, как какой-то бродяга?

— Больше ничего такого. Клянусь!

— Тогда ладно. Я выбираю тебя…

— Коди, я так рад…

— И нарост!

У меня челюсть отвисла. Я собрался было возражать, рвать и метать, но закрыл рот.

Могу ли я проследить, чтобы Коди не предавалась удовольствиям в мое отсутствие? Нет. Ничего не поделаешь. Остается или делить ее с наростом, или потерять навсегда.

— Ладно. Как скажешь. Если никак по-другому не получается.

— Отлично! — Коди опустила ноги и соскользнула на пол — в чем ей изящно и заботливо помог Аэрон. — Итак, в какой ресторан ты поведешь меня сегодня вечером?

Я забыл, что наушники так и остались у меня в ушах, и нарост снова обратился ко мне через уЗвук.

— Мудрое решение, парень. Радуйся жизни. Мы готовы полюбить и тебя тоже.

Научная фантастика

Настороженно, но с невыразимым телесным облегчением в одной из запущенных и даже несколько пугающих уборных на Пснн-стейшн. Корсо Фэйрфилд блаженно направляет в обширную фарфоровую чашу золотистую струю. Дистиллированную из нескольких чашек безвкусного «амтраковского» кофе. Пытаясь не пялить глаза на разыгрывающийся вокруг спектакль. Это мотивировано отнюдь не антигомосексуальной обеспокоенностью Корсо. И разумеется, не предубеждениями, поднимающимися в его либеральной душе. Скорее это маневр по непривлечению к себе внимания бомжей. Толпящихся в помещении уборной, среди разбросанных по кафельному полу мокрых испачканных обрывков бумажных полотенец. Моющих в раковине свои ноги. И другие, еще более неаппетитные части тела.

Корсо заканчивает собственное шумное опорожнение. И упаковывает обратно свой пенис. Не представляющий, конечно, собой ничего особенного, и никоим образом не превосходящий размерами члены окружающих его нищих. Однако бесспорно являющийся его личной собственностью. Которая, к сожалению, вряд ли в ближайшее время будет разделена с особой женского пола. Поскольку его жена, Дженни, ушла от него. Сбежала с его исключительно одаренным автомехаником, Джеком Спаннером. Двойная утрата. И сложно оценить соотношение ущерба, нанесенного ему в спальне и в гараже.

Однако его одинокий пенис теперь в безопасности. За крепкой молнией его лучших брюк. Которые он надел дома сегодня утром, в нескольких сотнях миль к северу отсюда. Вместе с белой рубашкой и пахнущим камфарой шерстяным жилетом, уместным при встречах с издателями. И агентами. И его закадычным другом Малахи Стилтджеком. Этим богатым ублюдком. Костюм, наделяющий к тому же правом посещать хорошие рестораны. С целью деловых трапез. И наконец, самое главное — увеличивающий чувство гордости при столкновениях с выражениями неподдельного ликования со стороны публики. Восхищенной публики. Способной рискнуть опознать автора по фотографиям на суперобложках. Как бы они ни были непохожи. И это учитывая небольшой и скупой на выражения чувств круг его читателей. Постоянно находящийся, как всегда необходимо верить, на самой грани экспоненциального роста.

Проблема в том, чтобы вымыть руки. При том, что эти бездельники забаррикадировали собой все раковины. Корсо колеблется, перекладывая свой новенький мягкий портфель из одной руки в другую, еще социально не санкционированную после мочеиспускания. И тут один из попрошаек покидает свое место. Оставив краны включенными. Так что нет необходимости даже прикасаться к ним. Рискуя контактом с многочисленными нью-йоркскими микробами-мутантами, слишком мерзкими, чтобы о них говорить.

Возле раковины. С надежно зажатым между сведенными вместе коленями портфелем. Накачав в ладонь некоторое количество опалесцирующего мыла цвета дешевого розового вина. Намыливая руки. В то время как колтунобородый, многослойнорубашечный сосед справа балансирует, стоя на одной босой ноге. И погрузив в резервуар вторую необутую конечность. Совершенно черную от въевшейся уличной грязи. При виде которой Корсо внутренне вздрагивает. Но эту первоначальную реакцию можно назвать еще довольно мягкой. По сравнению с эмоциями, затапливающими его, когда нога покидает раковину отмытой. Поскольку эта нога не может принадлежать человеку. Ни в каком полете воображения — даже столь натренированного, как у Корсо.

Вонючая вода ручейками стекает в слив. Лишая оттертую ногу, словно обнажившуюся из-под обертки рыбную палочку, ее маскирующей оболочки. И открывая нечто похожее скорее на конечность страуса. Жесткие желтые кольчатые костистые пальцы. Заканчивающиеся когтями. Способными с одного удара выпустить кишки. И шпора на лодыжке. Также потенциально смертоносная.

Отпрянув от раковины. Капая мыльной водой на свои лучшие брюки. Двигаясь словно колченогий в героической попытке предотвратить падение портфеля на кишащий заразой пол. А тут еще и этот ханыга с птичьей ногой принялся обижаться. При виде столь откровенного отвращения. Столь не по-джентльменски выраженного.

— Эй, приятель, в чем проблема.

Корсо ищет подходящих слов для вежливого ответа. Но в замешательстве не способен связать воедино даже двух умиротворяющих слогов. Так что в конце концов лишь неловко бормочет:

— Ваша нога.

Бродяга рассматривает свою поднятую ногу, по-прежнему погруженную в резервуар, но находящуюся теперь ниже изменившегося угла зрения Корсо. Свежеотмытую от своей грязевой маскировки. Благодаря чему обнажилась ее скрытая инаковость.