Сон в красном тереме. Том 2 - Цао Сюэцинь

в дорогу. В ямыне дали на это согласие. Тогда же освободят и Цзя Жуна. Не беспокойтесь, матушка, я все сделаю!

– Я сильно одряхлела, – отвечала матушка Цзя, – и хозяйственными делами перестала интересоваться. Дворец Нинго конфискован, кроме того, Цзя Шэ и Цзя Лянь лишились всего своего имущества! Ты знаешь, сколько осталось серебра у нас в семейной казне и сколько земли в восточных провинциях? Сколько денег мы можем дать на дорогу Цзя Шэ и Цзя Чжэню?

Цзя Чжэн, который сам не знал, что делать, услышав вопрос матушки Цзя, стал колебаться:

«Если рассказать ей правду, она расстроится; если умолчать – возможно, все уладится. Как быть?»

– Матушка, – проговорил он наконец, – если б вы не спросили, я не осмелился бы вам рассказать. Но раз вас интересует это, да и Цзя Лянь здесь – могу сказать, что вчера я проверял, как он ведет хозяйство, и выяснил, что наша семейная казна опустела: мы не только израсходовали все наличные, деньги, но и залезли в долги. Кроме того, если мы сейчас не потратимся, чтобы добиться покровительства брату и Цзя Чжэню, то, несмотря на всю доброту государя, им обоим придется плохо. Но где взять для этого деньги? С земель, которые находятся в восточных провинциях, арендная плата собрана и израсходована за год вперед, так что оттуда больше ничего не удастся получить. Остается лишь продать одежду и головные украшения, оставленные нам благодаря доброте государя, и вырученные за них деньги отдать Цзя Шэ и Цзя Чжэню на дорогу. Что касается того, как мы сами будем жить, тут придется подумать.

Матушка Цзя снова взволновалась, и глаза ее увлажнились.

– Что ж это такое?! – воскликнула она. – Неужели мы дошли до такого состояния? Я помню, семья моего отца была раз в десять могущественнее нашей нынешней семьи, а потом разорилась, и в течение нескольких лет ей приходилось создавать видимость богатства. Однако неприятностей у нас не было, и прошло много лет, прежде чем ее крах обнаружился! Если же судить по твоим словам, мы не сможем продержаться и двух лет.

– Если бы у нас не отняли наследственного жалованья, можно было бы взять денег в долг и как-нибудь вывернуться, – сказал Цзя Чжэн. – Но раз мы ничем не можем гарантировать, что вернем долг, кто согласится нам помочь?! – По щекам Цзя Чжэна покатились слезы. – Родственники, которые когда-то прибегали к нашей помощи, сейчас сами обеднели, а те, которые от нас помощи не получали, не захотят иметь с нами дела. Проверяя вчера состояние нашего хозяйства и даже не вдаваясь в мелочи, я ясно понял, что мы не только не можем содержать высокооплачиваемых слуг и служанок, но нам нечем оплачивать даже низшую прислугу.

В то время, когда матушка Цзя предавалась печали, неожиданно вошли Цзя Шэ, Цзя Чжэнь и Цзя Жун, чтобы справиться о ее здоровье. Матушка Цзя схватила за руки Цзя Шэ и Цзя Чжэня и опять расплакалась. Те, и так пристыженные, бросились перед ней на колени и стали молить о прощении.

– Мы виноваты, мы шли неправедным путем и растеряли заслуги своих предков! – восклицали они. – Мы причинили вам горе и заслужили, чтобы нас казнили и не дали места для погребения!

Все, кто видел эту картину, не выдержали и разразились горестными воплями.

Цзя Чжэну снова пришлось всех утешать.

– Прежде всего нужно подсчитать, сколько денег потребуется на дорожные расходы. Вероятно, дома им разрешат прожить день или два, не больше.

Сдерживая скорбь и подавляя слезы, матушка Цзя наконец сказала Цзя Шэ и Цзя Чжэню:

– Пойдите повидайтесь со своими женами!.. – А затем обратилась к Цзя Чжэну: – Тянуть с этим делом нельзя! Достать где-либо деньги невозможно! Но разве могут они задержаться и не уехать в назначенный государем срок?! Придется мне самой об этом подумать. Пусть у нас в доме беспорядки, но вечно так продолжаться не будет!

Матушка Цзя приказала позвать Юань-ян, чтобы отдать ей необходимые распоряжения.

Цзя Шэ и другие в это время вышли; они признались Цзя Чжэну, что очень раскаиваются в том, что своевольничали. Но так как расставание приближалось, они распрощались с Цзя Чжэном и поспешили к своим женам.

Как известно, Цзя Шэ был в преклонном возрасте, и расставаться с женой ему было не так тяжело, но что касается Цзя Чжэня, то он очень переживал предстоящую разлуку с госпожой Ю.

Цзя Лянь и Цзя Жун, прощаясь со своими отцами, держали их за руки и громко плакали. Хотя их отцам, как говорится, предстояло меньше тягот, чем в военном походе, все же они чувствовали, что расстаться придется надолго. Однако все старались сдерживать обуревавшие их чувства.

Между тем матушка Цзя велела госпоже Син и госпоже Ван вместе с Юань-ян открыть сундуки и корзины, вынуть оттуда более или менее ценные вещи, которые она привезла из дому, когда выходила замуж, и приказала разделить их между Цзя Шэ, Цзя Чжэном и Цзя Чжэнем.

Вручив Цзя Шэ три тысячи лян серебра, матушка Цзя сказала:

– Из этих денег можешь взять себе две тысячи лян на дорожные расходы, а остальное отдай жене… Другие три тысячи лян – для Цзя Чжэня, но брать с собой я разрешаю ему только тысячу лян, а две тысячи пусть останутся у его жены – ведь ей сейчас не на что жить. Мы живем в одном доме, но нам приходится питаться отдельно. Что касается замужества Си-чунь, то это я беру на себя. Мне очень жаль Фын-цзе, она так старалась для нас, а у самой ничего нет. Поэтому я дарю ей тоже три тысячи лян серебра, пусть она хранит эти деньги у себя и не позволяет Цзя Ляню их расходовать. Но так как Фын-цзе больна, деньги я отдаю Пин-эр. У нас есть одежда, оставшаяся от деда, а также платья и головные украшения, которые я носила в молодости и которые мне сейчас не нужны. Что касается вещей, принадлежавших мужчинам, то пусть их возьмут и разделят между собой Цзя Чжэнь, Цзя Лянь и Цзя Жун. Женские вещи я отдаю жене Цзя Шэ, жене Цзя Чжэня и Фын-цзе. Пятьсот лян серебра, которые у меня еще остаются, пусть возьмет Цзя Лянь – они понадобятся ему на дорожные расходы, когда в будущем году он повезет на юг гроб с останками девочки Линь Дай-юй.

Покончив с распределением денег и вещей, матушка Цзя сказала Цзя Чжэну:

– Ты говорил, что тебе надо уплатить долги. Поскольку это неизбежно, придется продать мои золотые вещи. Вот до чего я