Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца - Гай Кей

Не в королевскую церковь. Эта была маленькой, тускло освещенной, почти незаметной на улице среди таверн и постоялых дворов, пустой в эту позднюю ночь. То, что ему нужно. Тишина, тени, солнечный диск над алтарем, едва различимый в этом застывшем пространстве. Он опустился на колени и помолился богу, чтобы тот дал ему силы сопротивляться тому, что его притягивает. Но в конце, поднявшись, он оправдал себя тем, что смертен, и хрупок, и недостаточно силен. Его охватило желание и одновременно страх.

У него промелькнула мысль, воспоминание, и он помедлил у двери церкви. В этом полумраке, освещенном лишь несколькими мигающими лампами, висящими на стенах слишком далеко друг от друга, Алун аб Оуин отстегнул свой кинжал, снял пояс и положил их на каменную полку. Сегодня он не взял с собой меч. Ведь он присутствовал на пиру у короля в качестве почетного гостя. Он обернулся в дверях церкви, в последний раз бросил взгляд назад, в темноту, где висел солнечный диск.

Затем вышел на ночные улицы Эсферта. Кафал затрусил рядом с ним, как всегда теперь. Он поговорил со стражником у ворот, и тот разрешил ему выйти. Он знал, был уверен, что так и будет. Сегодня ночью действовали силы, которые невозможно до конца понять.

Алун вышел на луг к востоку от ворот Эсферта и двинулся размеренным шагом на запад. В направлении дома, но не к нему. Дом был очень далеко. Он подошел к реке, перешел ее вброд, по пояс в воде. Кафал бил лапами по воде рядом с ним. На другом берегу принц остановился, посмотрел на лес, повернулся к собаке Брина — к своей собаке — и сказал тихо:

— Дальше не ходи. Подожди здесь.

Кафал ткнулся мордой в мокрое бедро Алуна, но когда тот повторил «Дальше не ходи», пес повиновался, остался на берегу рядом с быстрой речкой — серая тень, почти невидимая, — и Алун один вошел под деревья.

Она чувствует его ауру раньше, чем видит его. Она стоит на поляне у березы, как в тот первый раз, положив руку на ствол, чтобы черпать силу ее сока. Она опять боится. Но не только боится.

Он выходит на край поляны и останавливается. Ее волосы превращаются в серебро. Чистейший оттенок, самая ее сущность, сущность их всех: серебро окружало фей в их доме под холмом, сверкающее серебро. Теперь тот холм погрузился в море. Они поют, приветствуя белую луну, когда она восходит.

Сегодня светит только голубая луна, но ее не видно с того места в лесу, где они стоят. Однако она точно знает, где находится луна. Они всегда знают, где обе луны. Голубая луна — другая, более… сокровенная; такими оттенками не всегда можно поделиться с остальными. Так же, как она не поделилась тем, что пойдет на восток, последует за ним. Она привела душу к царице в начале лета, и ее не накажут за это… путешествие.

Она видит, как человек набирает в грудь воздуха и идет вперед, приближается к ней по траве, среди деревьев. Темный лес, далеко от дома (для них обоих). Где-то недалеко бродит спруог, что вызвало в ней гнев и удивление, потому что они все ей не нравятся, их зеленое парение. Несколько раньше она показала ему свои фиолетовые волосы и зашипела, и он отступил, щебеча в возбуждении. Она мысленным взором обводит окрестности, но уже не находит его ауры. Вряд ли он окажется где-нибудь поблизости после того, как увидел ее.

Она заставляет себя отпустить ствол. Делает шаг вперед. Он уже так близко, что может до нее дотронуться и к нему можно прикоснуться. Ее волосы сияют. Она одна освещает эту поляну, деревья в летних листьях закрывают звезды и луну, скрывают их обоих. Укрытие между мирами, хотя вокруг много опасностей. Она помнит, как прикоснулась к его лицу на склоне, когда он стоял перед ней на коленях.

Воспоминание опять меняет цвет ее волос. Не только страх она ощущает. На этот раз смертный не опускается на колени. На нем нет железа. Он оставил его, когда собрался к ней, он знал.

Они молчат, листья и ветки образуют над ними навес, трава поляны мерцает. Ветерок, легкий звук, он замирает.

Человек говорит:

— Я видел тебя дважды по пути сюда. Ты этого хотела?

Она чувствует, что дрожит. Интересно, видит ли он. Они разговаривают друг с другом. Этого не должно случиться. Это переход в другой мир, проступок. Она не совсем понимает его слова. Хотела ли она? Смертные: мир, в котором они живут, время у них другое. Быстрота, с которой они умирают.

Она говорит:

— Ты можешь меня видеть. После озера. — Она не совсем уверена, это ли он имел в виду. Они разговаривают, и они здесь одни. Она все-таки заводит за спину руку и снова прикасается к дереву.

— Мне следует тебя ненавидеть, — говорит он. Он уже это говорил в тот раз.

Она отвечает, как тогда:

— Я не знаю, что это значит. Ненавидеть.

Слово, которое они употребляют… огонь в том, как они живут. Вспышка пламени — и нет ничего. Так быстро. Огонь — вот к чему ее всегда притягивало. Но она оставалась невидимой до сих пор.

Он закрывает глаза.

— Зачем ты здесь?

— Я шла за тобой. — Она отпускает дерево. Он снова смотрит на нее.

— Я знаю. Это я знаю. Зачем?

Они так думают. Это имеет отношение ко времени. Одно, потом из этого одного — другое, потом следующее. Так мир обретает для них форму. У нее возникает мысль.

Алун почувствовал, что рот у него стал сухим, как земля. Ее голос, пригоршня слов, вызывали отчаяние, он понимал, что никогда теперь не сможет создавать музыку, никогда не услышит ничего, равного этому. От нее исходил аромат лесов, ночных цветов, а свет — все время меняющийся — окружал ее, сиял в волосах и служил единственным освещением в этом месте. Она сияла для него в лесу, а он знал еще из детства, что смертные, которых запутали, заманили в полумир, никогда не возвращались обратно или, если возвращались, обнаруживали, что все изменилось, товарищи и возлюбленные умерли или постарели.

Дей был у царицы фей, гулял по воде среди музыки, совокуплялся в лесной ночи. Дей умер, его душу украли.

— Зачем ты здесь? — выдавил он из себя.

— Я шла за тобой.

Не тот ответ. Он смотрел на нее.

— Я знаю. Это я знаю. Зачем?

— Потому что ты оставил… свое железо, когда поднялся ко мне по склону? Раньше?

Вопрос. Она спрашивала его, годится ли такой ответ. Она говорила на древнем языке сингаэлей, так, как говорил его дед. Его пугала мысль о том, сколько ей может быть лет. Он не хотел об этом думать или спрашивать. Как долго живут феи? У него кружилась голова. Было трудно дышать. Он спросил с отчаянием:

— Ты мне причинишь боль?

Тут прозвучал ее смех, в первый раз, переливчатый.

— Какую боль я могу причинить?

Она подняла руки, словно показывая ему, какая она хрупкая, стройная, с очень длинными пальцами. Он не мог бы назвать цвет ее туники, видел под ней плавные изгибы ее бледного тела. Она протянула к нему руку. Он закрыл глаза в последнее мгновение перед тем, как она прикоснулась пальцами к его лицу во второй раз.