Демоны на Радужном Мосту. Бег к твердыне хаоса. Девяносто триллионов Фаустов - Джек Чалкер

Вселенные, выталкиваемые наружу в огромной реакционной камере, приводящей в движение Корабль. Побочные продукты, частички мусора, вращающиеся, прежде чем достигнуть устойчивого равновесия, которое однажды назовут физическими законами. Галактики, супергалактики, мегагалактики — не более чем частицы отходов внутри эфемерного пузырька, настолько крошечного, что для Сущих на Корабле все Вселенные, возникшие подобным образом, — были чем-то не большим, чем молекулы для гиганта.

Сущие настолько выше всего того, что могут рано или поздно произвести разумы тех Вселенных, настолько инородны во всех смыслах этого слова, что ничто о них не может быть постигнуто. Сущие слишком невероятно, слишком неправдоподобно запредельны всему, поддающемуся осмыслению терранским или даже миколианским интеллектом, чтобы восприниматься иначе, нежели точки света, столь яркого, что на них невозможно смотреть даже в этом странном ментальном мире, а тем более силой мысли превратить во что-то, с чем их разумы могли бы управиться.

Сущие настолько превосходят все, что разум может принять, настолько могущественны, настолько всеведущи, что вполне осведомлены даже о содержимом побочных продуктов запуска их главного двигателя.

Достаточно всеведущи, чтобы изучать его, исследовать его, проводить эксперименты, даже дискутировать о нем.

Создавать суррогаты, которые могут ходить, ползать, летать среди маленьких новых Вселенных.

Обсуждать их собственную ответственность и смысл их собственной деятельности.

И, несмотря на все свое могущество, всю свою бесконечную прозорливость и огромность своих сущностей, они не были величайшими, не были даже очень значительными на своей собственной территории.

Они были просто Экипажем Корабля, делающим свою работу.

Большинство из них испытывало, по крайней мере, некое чувство ответственности, но для таких наемников, какими они являлись, обладающих столь огромной энергией, тяга немного позабавиться была неодолима. Даже когда Капитан запрещал им это, некоторые из них не могли удержаться, чтобы не поиграть с новообретенными игрушками, — особенно главный механик и его темная бригада в недрах Корабля.

И, когда последовало неизбежное разоблачение, они предпочли сбежать, нежели быть обвиненными в неповиновении, сбежать в машинный зал, который был их территорией.

И там их заперли, этого офицера и его темную команду. Заперли и обсуждали, как дальше быть с ними, неспособными вернуться в какую-либо часть Корабля, иначе как через шлюз машинного зала, но все еще способными играть во множество игр…

Ход и противоход. Суррогат и конструкт против суррогата и конструкта, следуя ограничивающим правилам физики двигателей…

— Вы не можете победить их, — сказало им нечто, не словами и даже не телепатически, насколько они могли понять. — Лучшее, чего вы можете добиться — это ничья, пока ваша Вселенная не умрет, или Корабль не достигнет порта. Они знают, что случится с ними, когда это произойдет. Вы не можете выиграть, но они могут уничтожить вас всех.

Безнадежность… пустота.

— Как можем мы надеяться хотя бы на ничью с ними?

— Объединившись, вы должны предстать пред Ним. Вместе вы должны загнать Его в реакционную камеру и вновь скрепить печатью.

— Предстать пред Ним? Четверо нас против такого, как Он? Как можем мы предстать пред Ним?

— Не только вы четверо. Мятеж в настоящее время локализован в пространстве, где существуют защитные силы. Там ему и надлежит оставаться. Мобилизуйте защиту. Вы предстанете перед Ним и сумеете потеснить Его, если окажетесь достойны. Это уже делалось раньше, в то время, когда многие расы, Сейчас господствующие, были примитивны и копались на своих одиноких шариках. Теперь ваша очередь.

— Разве мы — мы четверо — способны выполнить такое задание?

— Шестнадцать начинали марафон, и ни один не был выбран наугад. Вы взялись за эту работу, хотели вы этого или нет. Вас на трое больше, чем было в прошлый раз. Если вы хотите победить и верите в победу, то у вас все получится.

Они уже начинали опускаться, исчезать из этого места чудес, неспособные противостоять чудовищной тяге.

— Подождите! — позвала Тобруш. — Даже если мы сможем вернуть Его под замок, как нам быть с Кинтара?

— Считай их чем-то вроде сквимишей, — последовал ответ, все более отдаляющийся по мере того, как перед ними стеной поднималась темнота. — Для терран — вроде обычных тараканов.

— Подождите! — кричал Сущему Джимми Маккрей во встающей зловещей стеной темноте. — Кто Вы? Капитан?

— Не совсем так, — пришел далекий ответ. Казалось, вопрос позабавил говорившего. — Ты знаешь, кто я, Джимми. Меня можно назвать Старшим Помощником…

Чернота окутала их, и они были возвращены обратно гораздо быстрее, чем подняты вверх.

Странно — они не снижались дальше. Тот поток, та тяга существовала по-прежнему, но она легко поддавалась управлению. В ней не было ничего пугающего или даже слишком заметного.

— Что… что он подразумевал, говоря, что мы победим, если будем достойны? — выговорила Модра.

— Нас только четверо, — объяснила Тобруш. — Даже вместе мы можем маловато. Все, что мы можем — это забить тревогу, найти тех, кто знает, как мобилизовать наши защитные силы, по выражению Сущего. Если те, кто может это сделать, не объединятся, не захотят закончить работу во Что бы то ни стало, как мы все это время бежим наш марафон, тогда наш народ потеряет свое право на существование. Он получит то, что заслужил.

— Даже у Иисуса было двенадцать! — воскликнул Джимми, удивляясь тому, что у них оказалась хоть какая-то тень шанса.

— Что-то приближается! Что-то очень темное! — предостерег Джозеф.

Они никогда прежде не видели Кинтара в этом измерении. Те оказались даже более безобразными и устрашающими, чем во плоти, хотя и на таком уровне восприятия, который невозможно было объяснить. Это была квинтэссенция, концентрат абсолютной самоуверенности и холодного зла, мрак, превосходивший даже общую черноту этого черного мира, тьма, которая словно бы сияла черным светом и была способна поглощать — а точнее, пожирать.

Их было шестеро, и они несли нечто, выглядевшее как масса мерцающих золотых огоньков в огромном бесформенном пузыре.

Не могло быть и речи о побеге. Теперь уже нельзя было вернуться вверх и нельзя было как-нибудь обойти этих шестерых, поскольку те внезапно оказались вполне осведомлены об их присутствии.