12 шедевров эротики - Гюстав Флобер

Услыхав шлепанье голых ног по двору, Жермена повернулась и заметила тощую девочку, которая глядела на нее своими неподвижными глазами, кусая концы платка, повязанного вокруг шеи, и ничего не говорила.

Малютка оглядывала ее со злобою, забывая поручения, которые ее привели сюда.

Тогда как Дюки ничего не подозревали, это маленькое дикое сердечко угадало, почему парень редко заходил в лачугу. Что-то подсказывало ей о другой, более сильной привязанности, которая удерживала его вдали от них. И с первого же мгновенья она возненавидела эту соперницу.

Несколько раз она ходила по пятам Ищи-Свищи в лесу украдкой, с неотвязчивой надеждой увидать из-за кустов смеющееся лицо женщины. О, она с радостью прошла бы по стеклянным осколкам своими голыми ногами, если бы этой ценой могла бы увидеть ее. Но зеленые своды не выдавали их тайны, и она была принуждена подавить свое страстное желание. И вот, наконец, перед ее глазами стояло это создание, которое она готова была разорвать зубами. От досады, что перед ней была яркая, позлащенная солнцем кожа, ее маленькая мордочка дико скорчилась. Почему, как у старой Дюки, ее кожа не была черна и жестка, ее живот не был впалым и не блуждали ее глаза, как у той? Ее стан был строен и крепок, и Козочке припомнилась история, происшедшая когда-то с нею.

Однажды, когда она собирала листья в лесу, на дороге показалась дама, одетая в бархат с белыми кружевами, ложившимися на темном фоне платья узорами инея. Это было в конце осени. Дама шла, озаренная лучами солнца, и вся ее фигура сияла, как статуя Святой Девы, окрашенная в белый и голубой цвета, находившаяся в часовне «Благодатных Ароматов», в миле от Дюков.

Малютка стояла, не шелохнувшись, на месте, простирая руки в пространство и глядя на шедшую даму, вполне убежденная, что это сама Святая Дева. За дамой ехала коляска в сопровождении высоких лакеев, у которых на шляпах сияло золото, и медленно дама и лошади углублялись в чащу тихими, неслышными шагами видений.

Ей показалось, что в Жермене было кое-что от той прекрасной дамы. Она любовалась ею, полная ярости, с бешенством в глазах. Жермена нетерпеливо спросила:

— Ну, что тебе? Кто ты такая?

Девочка, не переставая кусать свой платок, прошамкала несколько слов.

— Что? — переспросила Жермена, наклонившись над ней.

Ей показалось, что она расслышала чье-то имя.

Девочка говорила теперь ясно. Она сказала, что была послана Ищи-Свищи. Он находился в лесу. Он хотел видеть Жермену немедленно. И, произнося это, она кидала из-под своих взъерошенных бровей острые, как иглы, взгляды.

Жермена пожала невольно плечами, потом, расслышав, ответила:

— Ты ему скажешь, что я не могу. Не могу ни в каком случае. Скажи, что в другой раз.

Она озиралась кругом, боясь быть замеченной, и говорила ей тихо, немного наклонившись. Внезапно увидела Жермена ее черные глаза, пылавшие, как угли, отражая смесь злобы с наслаждением, и она отскочила от этого неестественного существа, таившего в себе враждебность.

Дикарка стояла на одной ноге и размеренно поглаживала ее другой, не подавая вида, что собирается уходить. Жермена стиснула зубы, чувствуя, в свою очередь, гнев против этого маленького злого зверька.

— Ну, уходи… Я ведь тебе сказала, что не могу, — промолвила Жермена.

Козочка встряхнула головой:

— Он мне сказал…

И повторила его слова, которые звучали настойчивостью данного ей приказания. В ее душе рождалась радость при виде того, что Жермена не питала к Ищи-Свищи никакого особенного чувства. Ее инстинкт подсказывал ей, что любят иначе.

Это упрямство, наконец, стало беспокоить красивую девушку. Она приняла решение.

— Ну, ладно, ты скажешь ему, что приду через три часа туда, к Куньоль.

Малютка молча ушла. Жермена глядела, как худая и плоская фигура задвигалась, словно машинка; неожиданно она повернулась назад и кинула на Жермену в последний раз взгляд, сверкнув своими разъяренными черными глазами. Жермена припомнила, что ей говорил Ищи-Свищи о лесной девушке, которую он называл Козочкой. Без сомнения, эта ворчунья была она. Она пожала плечами, находя смешным иметь ее своей соперницей.

Выйдя за ворота, маленькая дикарка скривила гримасу, погрозила кулаком в сторону фермы и пошла своей дорогой через поля, смеясь во весь рот, ликуя радостью сороки в высоком лесу.

Ищи-Свищи ждал ее, съедаемый нетерпением, то и дело вздыхая, и, едва заметив ее, побежал навстречу, крича:

— Ну, что? Говори!

Она лукаво кивала головой, продолжая с злобным смехом хранить молчание. Тогда он опустил свою руку на ее плечо и впился в ее глаза:

— Говори сейчас же, что она сказала тебе, или я тебя…

Она испытывала жестокую радость томить его и храбро выносила его взгляды, смеясь исподтишка краями глаз.

Так как она все еще молчала, рука парня стала надавливать ей плечо, и пальцы сжимались с каждым мигом сильнее, пригибая ее к земле.

Она крикнула ему от злости и боли:

— Не придет, — вот тебе!

Руки его разжались. И, видя его подавленным, словно под тяжестью утеса, она принялась растравлять его рану, то останавливаясь, то снова принимаясь рассказывать, что барышня пожимала плечами, упрямо повторяя несколько раз «нет». Насладившись пыткой, она только тогда как будто вспомнила, что Жермена через три часа будет у Куньоль.

Он чуть ее не убил, но минуту спустя его гнев прошел; он поднял ее на руки и поднес к своим губам. Малютка одним прыжком высвободилась от него, дрожа всем телом, как будто ее обожгло чем-то жгучим и сладким, и побежала, обезумев, как животное от укуса слепня. Никогда она не испытывала такого ощущения, хотя он несколько раз ее целовал. Он тщетно окликал ее по имени, но она углубилась в лес, чтобы там скрыть свою муку и свою страсть.

Глава 27

Жермена пришла к Куньоль угрюмая, опоздав на два часа.

— Зачем ты меня звал? — спросила она.

— Чтобы тебя видеть.

И прибавил печально, что она уже не была целых пять дней.

Она сосчитала: шел лишь четвертый день.

— Ну, хорошо, четыре дня. Разве этого мало?

Он улыбнулся, чтобы смягчить ее.

Она пожала плечами. Разве у нее не было дела? Или он думает, что она совсем свободна? Ему хорошо целые дни ничего не делать. И она отчеканивала свои слова, которые лились без остановки.

Он тряхнул головой. Холод, веявший от Жермены, обдал его всего. Он чувствовал, как все рушилось, и слушал ее со сдавленным горлом, молча, стыдясь своей ненаходчивости в ее присутствии.

Она прошла два раза кругом комнаты и села, ища слов, чтобы побудить его разойтись. Устремив глаза на окружавшие предметы и не видя их, она машинально играла концом башмака. Он сидел в другом конце комнаты, опустив голову на руки, и молчал. Наконец он встал, взмахнул кулаком и прислонился плечом к стене, с опущенною головой, прямо против нее. Тогда она попробовала добиться от него слова, потому что его молчание тяготило ее сильнее, чем его упреки.