Перекрестки сумерек - Роберт Джордан

Один из паромов ударился обитым веревками носом в причал, с него спустили настил, и по настилу на мостовую выкатился лиловый фургон без окон. Лошадьми правила Сеталль. Селусия расположилась по одну сторону от нее, выглядывая из-под капюшона выцветшего красного плаща. С другой стороны, закутанная в темный плащ так, что не было видно даже дюйма ее тела, сидела Туон.

Мэту показалось, что глаза его сейчас вывалятся из глазниц. Если сначала не лопнет под ударами сердца грудная клетка. В голове застучали игральные кости — тот грохот, с каким они катятся по столу. На этот раз он заранее знал, как они лягут — это будут «глаза Темного», он просто знал это.

Ему, впрочем, ничего не оставалось, как пристроиться в хвост лиловому фургону и ехать не спеша, словно жизнь прекрасна, ехать не спеша по широкой главной улице, среди зазывал перед лавками и разносчиков, продающих всякую всячину с лотков. И шончанских солдат. Здесь они уже не маршировали строем и с интересом поглядывали на ярко раскрашенные фургоны. Ехать не спеша и ждать, пока Туон закричит. Она дала ему слово, но пленник готов сказать все что угодно, чтобы ослабить свои узы. Ей всего-то и нужно — возвысить голос и призвать себе на помощь тысячу шончанских солдат. Кости подскакивали и крутились в голове Мэта. Ехать не спеша, ожидая, когда ему выпадут «глаза Темного».

Туон не произнесла ни одного слова. Она с любопытством выглядывала из-под своего глубокого капюшона, с любопытством и с осторожностью, но следила за тем, чтобы не показывать свое лицо и даже руки, кутаясь в темный плащ и даже привалившись к Сеталль, словно ребенок, ищущий защиты у матери посреди толпы незнакомых людей. Ни одного слова, пока они не миновали ворота Корамена и не загромыхали к подножию хребта, возвышавшегося за городом, где Люка уже расставлял фургоны. И вот тут-то Мэт понял, что ему не будет пощады. Она собиралась засадить свой треклятый крючок по всем правилам. Она просто выжидала удобного момента.

Он удостоверился, чтобы этим вечером все шончанки оставались в своих фургонах, и Айз Седай тоже. Насколько было известно Мэту, никто пока что не видел ни одной сул'дам или дамани, но хотя бы на этот раз Айз Седай не стали спорить. Туон тоже не стала спорить. Она просто высказала требование, да такое, что брови Сеталль взлетели чуть ли не к самой кромке волос. Требование было высказано как своего рода просьба, точнее, напоминание об обещании, которое он когда-то дал, но он умел распознать, когда женщина требует. Что ж, мужчина должен доверять женщине, на которой собирается жениться. Он сказал ей, что подумает, просто чтобы она не воображала, что может получить от него все, что захочет. Он думал весь день, пока Люка разбивал свой лагерь, думал и покрывался потом, поскольку чуть ли не все Шончан в городе явились поглазеть на балаган. Он думал и когда фургоны покатили к востоку через холмы, двигаясь еще медленнее, чем обычно, но уже знал, что ему придется ответить.

На третий день после того, как они оставили реку за спиной, балаган Люка добрался до соляного города Джурадора, и там он сказал Туон, что выполнит ее просьбу. Она улыбнулась ему, и кости в его голове замерли на месте. Он никогда не забудет, как это было. Она улыбнулась, и кости тут же прекратили катиться. Хоть плачь, хоть смейся!

Глава 29. Что-то погасло

— Это безумие, — прогрохотал Домон, стоя со скрещенными руками, словно загораживая собой выход из фургона. Может быть, так оно и было. Его челюсть была воинственно выдвинута вперед, выпячивая коротко подстриженную бородку, которая все равно была длиннее, чем волосы на его голове, и он сжимал и разжимал кулаки, словно раздумывая над тем, не пригодятся ли они ему. Домон был крупным человеком и совсем не настолько толстым, как могло показаться на первый взгляд. Мэту очень хотелось избежать его кулаков, если это возможно.

Мэт закончил повязывать на шее черный шелковый платок, скрывающий его шрам, и заткнул длинные концы за пазуху куртки. Возможность того, что кто-нибудь в Джурадоре знает про человека в Эбу Дар, который носил на шее черный платок… Что ж, шансы были малы, даже если не брать в расчет его удачу. Разумеется, не стоит забывать и о том влиянии, которое он оказывал на события, будучи та'вереном, но если ему суждено столкнуться лицом к лицу с Сюрот или толпой слуг из Таразинского дворца, он мог спокойно оставаться в кровати, закутавшись в одеяло с головой, и это все равно бы случилось. Иногда приходится просто доверять своей удаче. Закавыка лишь в том, что, когда он проснулся этим утром, кости снова начали перекатываться в голове. Они и сейчас катались там, отскакивая от стенок его черепа.

— Я обещал, — сказал Мэт. Как хорошо снова оказаться в приличной одежде! Куртка была из тонкого зеленого сукна и хорошо скроена, она доходила почти до отворотов сапог у его колен. Вышивки не было — может, немного вышивки бы и не помешало, — но на запястьях имелся некий намек на кружева. А также хорошая шелковая рубаха. Он жалел, что у него нет зеркала. В такой день, как этот, мужчина должен предстать в своем лучшем виде. Подняв с кровати плащ, он перекинул его через плечо. Это не какая-нибудь безвкусица, как у Люка. Плащ был темно-серым, почти что черным как ночь. Только подкладка его была красной. Скреплялся плащ простой серебряной булавкой в виде узла размером не больше его большого пальца.

— Она дала свое слово, Байл, — сказала Эгинин. — Свое слово. Она никогда не нарушит его. — Судя по тону, Эгинин была абсолютно убеждена в этом. Более убеждена, чем сам Мэт. Но иногда мужчине приходится рисковать. Даже если на кону — его голова. Он обещал ей. И с ним была его удача.

— И все равно это безумие, — проворчал Домон. Однако, когда Мэт надел свою широкополую черную шляпу, он неохотно отошел от двери. По крайней мере отошел от нее, когда Эгинин резким движением головы приказала ему отойти. Тем не менее он продолжал хмуриться.

Она вышла из фургона вслед за Мэтом, тоже хмурясь и возясь со своим длинным черным париком. Может, ей по-прежнему было в нем неудобно, или, возможно, он по-другому сидел на ней теперь, когда под ним была почти месячная поросль ее собственных волос. В любом случае, этого еще недостаточно, чтобы она могла выходить с непокрытой головой. Хотя бы до тех пор, пока ее не будет отделять от Эбу Дар по крайней мере еще одна сотня миль. Возможно, это будет небезопасно и до тех пор, пока они не пересекут Горы Дамона на границе с Муранди.

Небо было ясным, солнце только что показалось над горизонтом, еще невидимое за окружающей лагерь паручиновой стеной, и утро могло показаться теплым только по сравнению со снежным бураном. Это был не хрусткий холодок двуреченского зимнего утра, а промозглый холод, который медленно вгрызался в тело и окрашивал слабым туманом каждый выдох. Члены труппы шныряли повсюду, подобно муравьям в разворошенном муравейнике, наполняя воздух криками, желая знать, кто переложил куда-то кольца жонглеров, или позаимствовал штаны с красными блестками, или передвинул платформу для представлений. Это выглядело и звучало так, словно здесь затевался бунт, хотя ни в одном из голосов не слышалось гнева. Когда артистам предстояло выступать, они всегда орали и размахивали руками, но дело никогда не доходило до драки, и каким-то образом каждый оказывался на месте и был готов делать свое дело еще до того, как впускали первых зрителей. Возможно, они не торопились, когда укладывали вещи, собираясь в дорогу, но представление означало деньги, а ради такого дела они могли шевелиться достаточно быстро.