Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

— Вали его! — снова натужно закричал Чарлз, стискивая кулаки; с его подбородка капал пот.

— За брюхо его! За брюхо! — призывал Дирк, и его собака прорвалась под грудь доберману, приподняв его, так что передние лапы Кайзера оторвались от земли; Чака широко раскрыл пасть и вонзил клыки в голую блестящую темную кожу ниже ребер.

Доберман завизжал, разжал челюсти и резко дернулся. Клыки Чаки разорвали ему брюхо, и в разрыве показались влажные лиловые кишки, но попытка терьера впиться в горло не удалась — ощеренные собаки стукнулись зубами, развернулись и стали кружить.

Теперь головы обеих превратились в кровавые маски, глаза быстро моргали, потому что их заливала кровь из ран, шерсть на мордах слиплась от черной крови, кровь заполнила пасти и окрасила зубы в розовый цвет, она текла из углов челюстей, и пена на мордах тоже порозовела.

Они сталкивались еще дважды, и всякий раз столкновение начинала меньшая собака, Чака, но всякий раз доберман уворачивался от прямого удара в грудь; инстинкт подсказывал Чаке, что надо непременно вцепиться в горло.

Чака при этом был дважды ранен, зубы противника разорвали его кожу и проникли в тело до кости, так что когда во время следующего нападения он промахнулся и врезался в стену, на выбеленной стене появилась широкая полоса крови.

Доберман сгорбился от раны в животе; он выгнул спину от боли, однако не утратил проворства и гибкости и не пытался больше ухватить и держать противника, но наносил глубокие раны и, как опытный боксер, удерживал противника на дистанции.

Чака терял слишком много крови; кружа по арене, он впервые вывалил язык, закапала окрашенная кровью слюна, и Дирк выругался, увидев этот признак слабости и неминуемого поражения.

Крупный доберман опять напал; ухватившись за кожу на горле и разорвав ее, он нанес новую рану, и терьер начал слабеть. Но Чака успел резко повернуться и снова вцепиться в брюхо. На этот раз ему повезло: он ухватился за свисающие из открытой раны кишки.

Терьер мгновенно застыл, напрягая задние ноги, изогнув шею, опустив голову и удерживая захват. Инерция атаки пронесла добермана вперед, и его кишки вытянулись длинной, тонкой, блестящей в свете фонарей лентой; женщины закричали от радостного волнения, мужчины завопили.

Чака зашел сзади, по-прежнему держа в зубах скользкие розовые трубки, свисающие из брюшной полости, и упираясь задними ногами в песок арены; доберман потерял равновесие; терьер бросился вперед, ударил грудью, подбросил противника в воздух, и Кайзер плюхнулся на спину, визжа и дергая лапами.

Последующие действия Чаки, продиктованные инстинктом, были естественны для его породы и стремительны, как укус гадюки: он мертвой хваткой вцепился в горло противнику, глубоко всадил зубы, пользуясь силой массивных челюстей, он продвигал вперед голову и продолжал давить, пока его зубы не добрались до дыхательного горла Кайзера.

Дирк Кортни легко спрыгнул вниз с парапета; его смех звучал неестественно высоко, лицо потемнело от прилива крови; он оттащил свою собаку и носком ботинка отбросил добермана.

— Чистая победа? — рассмеялся он, глядя на Чарлза. Тот несколько мгновений свирепо смотрел на него, потом пожал плечами, признавая поражение, и отвернулся.

Дики Лэнком положил микрофон телефона на стол прямо перед собой, наушник висел у него на щеке, прижатый плечом; Дики чистил ногти карманным ножом с золотой рукоятью.

— Ну что я могу сказать, старушка… только одно — я в отчаянии, но ведь тетя Гортензия была богата, как тот парень, что все превращал в золото. Мидас? Или его звали Крез, уж и не помню. Я ведь не могу не пойти на ее похороны, понимаешь? Не понимаешь? — драматично вздохнул он, возвращая нож в карман жилета и роясь в записной книжке в поисках номера другой девушки.

— Нет, старушка, как ты можешь так говорить? Ты уверена? Наверно, это была моя сестра.

Заканчивалось утро субботы, и помещение «Наталь моторс» находилось в полном распоряжении Дики. Он как раз договаривался о том, как проведет уик-энд, прежде чем закрыть контору, и теперь убеждался в справедливости чьего-то изречения: лошадей на переправе не меняют.

Вдруг его отвлек звук шагов по мраморному полу демонстрационного зала, и он повернулся в кресле, чтобы выглянуть за дверь своего кабинета.

Невозможно было не узнать высокую фигуру вошедшего с улицы, эти широкие плечи и выпяченный подбородок, выставленную вперед бороду, блеск орлиных глаз.

— Господи, спаси и помилуй! — виновато выдохнул Дики; его словно ударили в живот. — Генерал Кортни!

Он выпустил наушник, который повис на проводе, а сам тихонько соскользнул с кресла, заполз под стол и поджал колени к подбородку.

Он представлял себе, зачем явился генерал Кортни. Лично обсудить оскорбление, нанесенное его дочери, а Дики Лэнком был достаточно наслышан о характере генерала, чтобы не гнаться за участием в этом обсуждении.

Теперь он прислушивался, как ночное животное ждет подкрадывающегося леопарда, пригнув голову и затаив дыхание, чтобы не выдать свое убежище.

Микрофон свисал на проводе, и из него все еще несся визгливый голос рассерженной женщины. Не выходя из укрытия, Дики постарался схватить наушник и убрать звук, но чуть-чуть не дотянулся.

— Дики Лэнком, я знаю, что ты здесь, — пищал женский голос, и Дики продвинулся вперед на дюйм.

В поле зрения Дики появилась рука величиной с лапу самца гориллы, взяла наушник и вложила в пальцы Дики.

— Позвольте мне, — произнес низкий серьезный голос откуда-то из-за стола.

— Спасибо, сэр, — прошептал Дики, пытаясь привлекать к себе как можно меньше внимания. Поскольку ничего другого не оставалась, он стал с уважительным видом слушать, что говорят в наушник.

— Не прикидывайся, будто не слушаешь, — продолжал женский голос. — Я все знаю о тебе и об этой белобрысой девчонке.

— Думаю, вам понадобится и это, — послышался сверху глубокий бас. Рука проникла в его убежище и протянула микрофон.

— Спасибо, сэр, — снова прошептал Дики, не вполне понимая, какое из испытываемых им чувств сильнее: унижение или ужас.

Он откашлялся и прохрипел в телефон:

— Дорогая, мне пора. У меня необычайно важный клиент.

Он надеялся, что эта лесть смягчит его участь в предстоящем испытании. Дики дал отбой и на четвереньках выполз из укрытия.

— Генерал Кортни! — он отряхнул костюм, поправил волосы, возвращая себе достоинство и улыбку продавца. — Большая честь для нас.

— Надеюсь, я не помешал вашему важному разговору.

Лишь легкий блеск глаз генерала под тяжелыми бровями выдавал насмешку.

— Ни в коем случае, — заверил Дики. — Я просто… — Он лихорадочно оглядывался в поисках вдохновения. — Я просто медитировал.

— Ага! — кивнул Шон Кортни. — Это, конечно, все объясняет.

— Чем могу быть полезен, генерал? — торопливо продолжал Дики.

— Я хотел расспросить о вашем молодом продавце Марке Андерсе.

Дики снова словно оглоушили.

— Не беспокойтесь, генерал, я сам его уволил! — выпалил он. — Но вначале страшно разругал. Уж не сомневайтесь! — Брови генерала сошлись над переносицей, а лоб приобрел сходство с изрезанным пустынным ландшафтом, и Дики перепугался. — Будьте уверены, генерал, он не получит работу нигде в городе. Я уже всем сообщил. У него черная метка. Он тут нам все изгадил.

— О чем вы говорите? — прогремел генерал, как проснувшийся вулкан.

— Одного вашего слова, сэр, было достаточно.

Ладони Дики стали мокрыми от пота и холодными.

— Моего слова? — Гром стал оглушительным, и Дики почувствовал себя крестьянином, со страхом глядящим на склоны Везувия. — Какое я имею к этому отношение?

— Ваша дочь, — задыхаясь, объяснил Дики, — я о том, как он поступил с вашей дочерью.

— С моей дочерью? — Громовой голос упал почти до шепота, но одновременно стал холодным и напряженным. И это было страшнее, чем предшествующий повышенный тон. — Он приставал к моей дочери?