Зияющие высоты - Александр Александрович Зиновьев

морали гангстеров, групп насильников и т. п. В другом смысле это нечто принципиально иное. Говоря о морали, я имею в виду исключительно это второе понимание. Если хочешь оставить слово "мораль" за первым случаем, оставь. Тогда для второго надо ввести другое слово. Скажем — совесть. Тогда наше общество будет морально в твоем смысле (правда, вопрос о том, хороша его мораль или нет, остается открытым), но бессовестно в моем.

Мораль-совесть относится к волевым поступкам людей по отношению к другим людям. Причем совершающие поступки знают, причиняют их поступки другим людям зло или добро, или нет. Примерно представляют размеры добра и зла. Поступок морально-совестлив, если поступающий волен совершать его или нет и если он не причиняет людям зла. Более высокая степень моральности если он причиняет людям добро. Здесь возможно измерение по степени. Более сложные ситуации — если человек вынужден делать зло другому, он выбирает путь наименьшего зла; причиняет себе ущерб, делая добро и т. д. Пересмотреть все возможные ситуации такого рода — примитивная задачка с точки зрения логики. По проценту и значительности морально-совестливых поступков в общем объеме поступков человека можно судить о степени его моральности. По проценту и весу моральных личностей в обществе можно судить о степени моральности общества. И никаких кодексов тут, как сам видишь, нет и быть не может. Это явление иной природы.

Социальным законом является тенденция к неморальным (в смысле несовестным) поступкам. Что же вынуждает людей к моральным поступкам? Поступки-то добровольные. Люди сами добровольно избирают их. Даже в ущерб себе. Тут есть два аспекта. Первый — откуда все начинается. Второй — чем поддерживается. Начало есть случай, мутация. И добрая воля индивида. Поддерживается так. Если моральные поступки становятся массовыми, то выгодность такого поведения становится очевидной для общества. Оно дает мощную экономию средств, затрат сил и т. п. Неморальное общество впустую тратит огромную энергию именно из-за отсутствия достаточно высокого уровня моральности. Но чтобы такое поведение стало массовым, нужно накопление. Что необходимо для этого? Единственное, что способно обеспечить это, гласность, оценка поступков как моральных и аморальных, возможность публичного разоблачения хотя бы части скрытого поведения людей. Раньше эту функцию выполнял страх божий. Теперь люди не хотят Бога в душе. Значит, если они хотят нравственное общество, они должны бороться за зарождение, сохранение, укрепление, преемственность и т. д. Бога во вне, — какие-то средства предавать гласности хотя бы ничтожную долю поступков людей, правдивое их описание и моральную оценку. Мы еще не отдаем себе отчета в том, какую громадную роль в этом деле сыграли известные тебе два крупнейших события последних десятилетий — доклад Хряка и Книга Правдеца. Если хочешь знать, Хряк сыграл роль Предтечи, а Правдец — Спасителя. Я не шучу. Они начали (вольно или нет, иной вопрос) дело нравственного совершенствования общества.

И каковы перспективы, спрашивает Мазила. Все зависит от преемственности и способности индивидов пойти на личные жертвы на этом пути, говорит Болтун. Только ценой страданий и жертв общество может встать на этот путь. Других средств не существует. И каково мое место в этом деле, спрашивает Мазила. Ты вне его, говорит Болтун. Ты рисуешь и лепишь борьбу добра и зла. Но твоя проблема добра и зла — из области интеллекта, а не из основ бытия. В ней нет самоотречения и самопожертвования, без которых немыслима мораль-совесть. Я убежден в том, что ценой огромных жертв общество восстановит моральные высоты прошлого на новой основе и продвинется дальше. Очень жаль, что я понял это слишком поздно. Я, как и ты, остался вне живой (скажем органической) нити истории.

ЛЕГЕНДА

Скажи мне, почему фронтовики молчат,

Когда военный подвиг превозносят,

Или невнятно что-нибудь мычат,

Когда об этом их другие просят?

Я знаю, что война — не карнавал,

А голод, холод, тяжкие мученья.

Но все же и в походе есть привал,

И на войне бывают приключенья?

Бывают. Если, сытого сытей,

Ты в безопасности в стратегию играешь.

И за счет несчитанных смертей

Ордена и славу огребаешь.

Если при хлебах в тылу притих.

Если — в штаб пристроившийся сука.

А для миллионов всех других

Война есть одуряющая скука.

Штурм, атака, — это для юнца.

Это — для газет и для экрана.

Война есть ожидание конца.

Души незаживающая рана.

Банальна суть. Убитые молчат.

Живой пройдоха подвиг превозносит.

Случайно уцелевшие ворчат,

Их вспоминать давно никто не просит.

Не чувствуя за прошлое вины,

Плетут начальники военную науку.

И врут писатели романтику войны,

Очередную одуряющую скуку.

Вот почему…

КОНГРЕСС ПОБЕЖДЕННЫХ

Любопытно было бы собрать их всех вместе, говорит Учитель. Устроить что-то вроде симпозиума, коллоквиума или даже конгресса. Представляешь, Всеибанский Конгресс Побитых Морд! Это нетрудно устроить, говорит Хмырь. Тяпнем еще поллитровочку, и они все явятся. И даже Хряк заявится со своим шикарным, прогрессивным надгробием. Может быть, он даже речь зачитает, говорит Балда. Речь сочинят Претендент, Мыслитель, Социолог и иже с ними, говорит Лапоть. Они мастера на такие штуки. Основной тезис речи, говорит Учитель, таков. Мы добились выдающихся поражений. Наши поражения были бы еще более значительны, если бы нам не помешали реакционные силы в лице Правдеца, Двурушника, Клеветника, Певца и им подобных. Мы приложили все силы к тому, чтобы уничтожить эти реакционные силы. И мы бы довели дело до полного конца, если бы не… А потом, говорит Хмырь, они примут обращение к потомкам.

ОБРАЩЕНИЕ ЛИБЕРАЛОВ К ПОТОМКАМ

Эй! Потомки-сопляки! К вам взывают предки.

Подъедайте, хиляки, наших дел объедки!

Мы — ибанцы здравые.

Мы слева крайне правые.

В наивности мы зрелые.

В бессилии умелые.

Мы в честности циничные.

В активности пассивные.

Мы в общем единичные

И в целом прогрессивные.

Мы с заданием и без по плечу всех хлопали.

С превышеньем и в обрез хапали и лопали.

О пороках наших дней думать собиралися.

Нам — по морде. Мы ж, ей-ей, малость растерялися.

И рассудку вопреки мы 6 достигли многого.

Нас зажали старики с вашей же подмогою.

И заставили творить гнусности и мерзости,

Не позволив проявить либеральной дерзости.