Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис

Публий тут же вызвался устроить мне частный разговор с Цезарем. Еще он настоял, чтобы я отправился с ним на виллу, где остановились наместник и его свита.

— Я вдвойне рад тебя видеть, — сказал он мне по дороге, — потому что часто думал о Цицероне и о несправедливости, совершенной по отношению к нему. Я говорил об этом с моим отцом и убеждал его не противиться возвращению Цицерона. Помпей, как ты знаешь, тоже за возвращение — лишь на прошлой неделе он послал сюда Сестия, одного из трибунов, чтобы ходатайствовать об этом перед Цезарем.

Я не удержался от замечания:

— Похоже, нынче все зависит от Цезаря.

— Что ж, ты должен понимать, как он смотрит на это дело. Он не испытывает к твоему хозяину личной вражды — как раз наоборот. Но, в отличие от моего отца и Помпея, он не в Риме и не может там себя защищать. Он беспокоится, что за время своего отсутствия потеряет там поддержку и что его отзовут прежде, чем он завершит свою работу здесь. А в Цицероне он видит величайшую угрозу своему положению. Входи… Позволь показать тебе кое-что.

Мы миновали часового и вошли в дом, и Публий проводил меня через общие комнаты, полные народу, в маленькую библиотеку, где достал шкатулку из слоновой кости и вытащил несколько донесений в пурпурных футлярах. Все были с красивой черной каймой и имели заголовок «Записки», выведенный киноварью.

— Копии, принадлежащие лично Цезарю, — объяснил он, осторожно протягивая их мне. — Он берет их с собой, куда бы ни направлялся. Это рассказы о сражениях в Галлии, которые он решил отсылать постоянно, чтобы их вывешивали в Риме. Цезарь хочет однажды собрать их вместе, чтобы вышла книга. Вещи просто изумительные. Убедись сам.

Он взял у меня свиток и прочел:

— «По земле эдуев и секванов протекает и впадает в Родан река Арар. Ее течение поразительно медленно, так что невозможно разглядеть, в каком направлении она течет. Гельветы переправлялись через нее на плотах и связанных попарно челноках. Как только Цезарь узнал от разведчиков, что гельветы перевели через эту реку уже три четверти своих сил, а около одной четверти осталось по сю сторону Арара, он выступил из лагеря в третью стражу с тремя легионами и нагнал ту часть, которая еще не перешла через реку. Так как гельветы не были готовы к бою и не ожидали нападения, то он многих из них положил на месте…»[85]

Я немного удивился:

— Он пишет о себе удивительно отстраненно.

— Так и есть. Не хочет, чтобы это выглядело хвастовством. Важно найти правильный тон.

Я спросил Публия, не позволит ли он скопировать кое-что из этого и показать Цицерону.

— Он скучает по постоянным новостям из Рима, — объяснил я ему. — Те, что доходят до нас, — разрозненные и запоздавшие.

— Конечно… Это все предназначено для публичного распространения. И я позабочусь, чтобы ты лично встретился с Цезарем. Ты найдешь его в великолепном расположении духа.

Затем Публий оставил меня одного, и я принялся за работу.

Даже учитывая некоторую склонность Цезаря к преувеличению, из «Записок» было ясно, что он одержал несколько оглушительных побед. Первоначальной его задачей было остановить переселение гельветов и четырех других племен, которые двигались через Галлию на запад, к Атлантике, в поисках новых земель. С пятью новыми легионами, по большей части набранных им самим, Цезарь последовал за длиннейшей колонной, состоявшей из воинов, пожилых людей, женщин и детей. В конце концов он вовлек гельветов в битву при Бибракте и, показывая новонабранным солдатам, что он и его центурионы не бросят их, если придется туго, отослал всех лошадей далеко в тыл. Они сражались пешими, и в итоге Цезарь, согласно его собственному описанию, не просто остановил гельветов — он устроил им кровавую бойню. Позже в брошенном вражеском лагере был обнаружен список всех сил переселенцев:

Гельветы — 263 000

Тулинги — 36 000

Латобриги — 14 000

Раурики — 23 000

Бойи — 32 000

Всего — 368 000

Из них, если верить Цезарю, живыми на свои бывшие земли вернулись только сто десять тысяч.

Потом — наверняка никто больше даже не мечтал бы совершить такое — он заставил своих усталых воинов повернуть обратно, прошагать через Галлию и встретиться со ста двадцатью тысячами германцев, которые воспользовались переселением гельветов, чтобы пересечь земли, подвластные римлянам. Состоялась еще одна ужасающая битва, длившаяся семь часов. Юный Красс начальствовал над конницей, и к концу сражения германцы были полностью уничтожены. Вряд ли хоть кто-нибудь из них остался в живых, чтобы бежать к себе через Ренус, впервые ставший естественной границей Римской империи.

Таким образом, если верить отчету Цезаря, почти треть миллиона человек или погибло, или пропало без вести в течение одного лета. Чтобы успешно завершить год, он оставил свои легионы в новом зимнем лагере, в сотне миль к северу от старой границы Дальней Галлии.

К тому времени, как я закончил копировать, стало смеркаться, но на вилле все еще стоял шум — солдаты и гражданские ожидали встречи с наместником, гонцы вбегали в дом и выбегали из него. Когда стемнело настолько, что я больше не видел написанного, я отложил табличку со стилусом и продолжил сидеть в полумраке, гадая, что из всего этого извлек бы Цицерон, будь он в Риме. Осуждение побед показалось бы ему несовместимым с любовью к отечеству, но в то же время истребление стольких людей и перенос границы без разрешения сената были нарушением закона. Я размышлял также о том, что сказал Публий Красс: Цезарь опасается присутствия Цицерона в Риме и боится, «что его отзовут прежде, чем он завершит свою работу здесь». Что в этом случае означало слово «завершит»? Звучало зловеще.

Мои раздумья прервало появление молодого центуриона лет тридцати с небольшим, с тугими светлыми кудряшками и в неправдоподобно чистом одеянии, который представился как Авл Гирций, помощник Цезаря. Центурион сказал, что, насколько он понимает, у меня есть письмо от Цицерона к наместнику и, если я буду так добр отдать послание, он позаботится, чтобы наместник получил его. Я ответил на это, что мне даны строгие указания вручить письмо лично Цезарю. Авл сказал, что это невозможно, и я заявил, что в таком случае буду следовать за наместником из города в город, пока не смогу поговорить с ним. Гирций сердито посмотрел на меня, притоптывая аккуратно обутой ногой, — и вышел.

Прошел час, прежде чем он снова появился и отрывисто велел следовать за ним.

В общей части дома все еще толпились просители, хотя уже