Книга жизни. Воспоминания и размышления. Материалы к истории моего времени - Семен Маркович Дубнов

этажей принесла воду. Так нас превратили в дровосеков и водоносов (как библейских гивеонитов). Я с юности ценил физическую работу как противовес односторонней умственной, но теперь приходится работать сверх сил. А на письменном столе ждет работа большая, сложная.

1 марта (сумерки). Третьего дня посетил Слиозберга в его квартирке на Знаменской, с ходом через кухню, вместо прежних роскошных апартаментов в Ковенском переулке. Пишет мемуары, укладывает архив и библиотеку, готовится уехать далеко. Он вручил мне красиво переписанную, в изящном переплете рукопись из архива барона Гинцбурга: «История законодательства о евреях в России», в которой я узнал свою пропавшую записку для паленской комиссии 1884 г. Это уже доисторический период. Узнал свои тогдашние приемы писания и радикальные реформаторские взгляды. Записка писана как будто мудрым старцем, с холодным логическим анализом, в миллевском стиле — а ведь писал ее горячий юноша, стыдившийся своей горячности и сдерживавший ее, оковавшийся льдом.

...Сегодня ликующая телеграмма: «Архангельск наш!» Белые ушли из города и предоставили его большевикам. Так от крайнего севера до юга белые провалились. Почему? Теперь тайна выясняется: потому, что эти белые были на самом деле черными, погромщиками, а не героями. Деморализованная погромами черно-белая армия, покрасневшая только от еврейской крови, не могла устоять против напора большевистских масс...

14 марта (вечер). …Недавно отказали в поддержке нашему университету от (петербургского) Комиссариата просвещения. После перемещения покровителя университета Гринберга в Москву его коллеги из коммунистов-ассимиляторов решили уничтожить еврейские культурные учреждения. В заседании коллегии комиссариата Лилина{693} (еврейка Злата Ионовна, жена нашего правителя Зиновьева) заметила в списке профессоров мое имя и воскликнула: «Ну, разве это совместимо с советской школой!»... Лозинский и Красный поехали сегодня в Москву хлопотать о причислении нашего университета ко всероссийскому центру в Москве, чтобы освободить его от опеки петербургских хамов. А я сегодня нарочно читал в университете свою обычную воскресную лекцию, чтобы поддержать дело, лишившееся пособия от казны.

3 апреля (первый день Песаха 5680 г., 12 час. утра по советскому времени, 9 час. по солнечному). Два часа тому назад дописал последние строки VI (позже X) тома «Истории», доведенной до 1914 г. Вчерашний вечер прошел уныло, частью в кухне за куском «хлеба бедности», привезенным из Москвы Г. Красным (действительно маца нищих), частью за письменным столиком в соседней каморке...

И все же весеннее солнце проникает в омраченную душу и будит мертвецов, надежды былого. Вот сегодня-завтра раздвину пределы своей зимней тюремной камеры, присоединю к ней давно закрытый кабинет на солнечной стороне, буду молиться Солнцу, спасшему меня, и работать при большем просторе...

4 апреля. Я уже в своем кабинете. Все в этом опустевшем гнезде приведено в порядок, и я сижу за большим письменным столом... Весь день, расставляя книги и раскладывая бумаги, изгнанник молился своим пенатам... Устраивался сегодня и думал: надолго ли?..

17 апреля. Вчера в полночь окончательно распрощался с VI (X) томом «Истории», переписав и пересмотрев последнюю главу... Справился в прежних записях: с июля 1919 г. писал эпоху 1881–1914 гг, (кроме ранее написанных глав о России), значит, больше 9 месяцев. Последние главы меня замучили. Приходилось писать картину «еврейского мира накануне мировой войны» (1901–1914) на основании газетного материала, рыться в тысячах заметок «заграничных хроник» и т. п. Только сознание близости конца напрягало силы, а теперь упадок сил пропорционален их прежнему напряжению. Неизбежен перерыв, прежде чем приступить к переработке IV (VI–VII) тома — «новых веков».

Что делается на свете, из моей тюрьмы ничего не видно. Газет в продаже почти нет. Иной раз наклеят на стенах и заборах, пройдешь по улице и кое-что узнаешь, а часто не наклеивают — и ничего не знаешь. В последние дни полоса мирных переговоров: с Финляндией... Польшей... Латвией и Литвой...

Из отогнанных впечатлений жутких зимних дней. Еженедельно по вторникам ездил в сенатский Архив, на заседания Комиссии по ритуальным процессам. Дело подвигается, первый том (Гродненское дело 1816 г.) готовится к печати, работа редакционная между членами комиссии распределена, все делается в образцовом порядке, при двух секретарях, составляющих подробные протоколы наших прений и подготовляющих архивный материал. Прения интересные. Русские члены несомненно верят отчасти в ритуальную легенду, но тщательно скрывают это; однако и профессор Платонов проговорился о возможности существования тайной секты, совсем в духе Костомарова. После долгих трудов удалось выработать модус совместной редакции. Был принят выдвинутый мною принцип: историческая наука не признает ритуальной лжи, а так как наше издание научное, мы должны исходить из этой предпосылки... Скрепя сердце Блинов и Платонов пошли на уступку... Мне приходится направлять чисто историческую, специальную работу комиссии, так как там есть хорошие специалисты, только не по этой части. После отъезда Слиозберга его заменил Лозинский; хотели ввести профессора-выкреста Пергамента{694}, но я запротестовал. Для рьяных русских членов комиссии я, кажется, неудобен: они предпочли бы более покладистого человека...

23 апреля. Целые дни в составлении библиографии IV (VI–VII) тома. А будут ли силы для писания книги или переработки ее на основании этих сотен книг и статей? Чувствую небывалую слабость... Стал выходить (после болезни) на моцион под вечер, читаю газеты на заборах соседней Архиерейской улицы. Мирные переговоры с Финляндией и другими пока не идут на лад. Польша воюет, переговоры с Англией в неопределенном состоянии — всем страшно снять «санитарный кордон» и стать близко к российской заразе. Сегодня 50-летний юбилей Ленина, и его безобразная фигура косоглазого хитрого мужика красуется на заборах среди газетных статей, где его превозносят до небес как «величайшего человека новейшего времени». Кто против? — никто: ведь нет ни одной свободной, оппозиционной газеты...

Трехлетний опыт блестяще доказал невозможность коммунизма в больших государственных размерах впредь до нравственного усовершенствования людей. Теперь возможны в мире лишь маленькие коммуны-братства честных и чистых людей одинакового духовного уровня, желающих вести общее хозяйство во имя высших целей...

29 апреля. Все рассеялось как дым: мирные переговоры прерваны с Финляндией, Польшей, Латвией, требующими территориальных уступок и гарантий от заразы большевизма. Война возобновилась по всему западу. Сегодня известие о взятии поляками Бердичева и Житомира и движении к Киеву... Большевистский волк оскалил зубы и пустил в ход когти. «Чрезвычайка» арестовала деятелей кооперативного Центросоюза, который должен был вести переговоры о товарообмене с Антантой... А в плакатах о празднике 1 мая волки блеют по-овечьему: «Мы создадим общежитие без гнета и насилия». Это при диктатуре Ленина и «чрезвычайки»!.. (В Москву поехали отсюда д-р Бруцкус и другие делегаты на конференцию сионистов, но вся конференция там арестована.)

Сегодня с утра ходил на Миллионную, чтобы зарегистрироваться на май на академический паек, источник нашего существования; оттуда